День выдался что надо, ничего не скажешь.

Я иду по тротуару вдоль дороги и летних площадок с кучей народу. Внутри ворочается черная ядовитая змея. Ей мало места, она хочет вырваться наружу и впивается зубами в клетку ребер. Только что ребрам-то? Ничего.

Порой мне кажется, что библейская Ева – это сам змей, а яблоко – человеческое сердце. И, однажды испробовав его на вкус, змей никогда не остановится. За то ему и запретили вход в райские поля. А человек… человек – жертва, которая тогда не была способна хоть что-либо сделать, но будет страдать до конца своих дней, искупая несуществующую вину.

Так и сейчас. Змей – не Макс. Змей – я сама.

Сейчас уже прекрасно понимаю: он не имел в виду ничего такого. В конце концов на Западе взгляды отличаются от наших. Потому вопрос мог быть задан скорее из интереса, нежели в попытке уколоть.

А я, находясь рядом с Максом, почему-то сразу бешусь и неадекватно реагирую. Что это со мной? Успокоительное пропить, что ли? Или играй-гормон начинается на неделю раньше? Надо будет свериться с календарем.

На улице уже потемнело. Ярко горит освещение, город приобретает таинственность.

Беру кофе в первой попавшейся кофеенке. Черный, без сахара. Именно это сейчас нужно, чтобы поставить на место мозги, которые резко отказались работать в нормальном режиме.

Кофе чересчур горячий, обжигает все внутри. Горечь и правда отрезвляет.

Возле французской кондитерской нахожу какую-то нелепую скамейку в белый цветочек. Сажусь и смотрю в одну точку перед собой.

Мне немного не по себе. И противно от самой себя. Я прекрасно понимаю, почему вспылила и ушла, – не переношу шутки, касающиеся отношений. Когда шутят над одиноким человеком, получается как-то… злобно.

Я сделаю тебе предложение, чтобы позлить подружку, которая мне и самому-то не очень нравится. А потом потеряю чувство меры до всех краев и граней, продолжив шутить.

У каждого есть свое больное место, ахиллесова пята.

Шутки про замужество мне были неприятны еще с детства. Достаточно много девушек и женщин испытывают это с весьма юного возраста. Ну, знаете, когда стол, родня, по телевизору поздравления с каким-нибудь праздником и… Те, кто постарше, обязательно заводят песенку: «Вот когда ты выйдешь замуж…» А спустя энное количество лет: «Когда же ты наконец-то выйдешь замуж…»

Вроде бы ничего плохого не хотят, но настроение портят основательно. И комплексы насаживают, словно жемчуг на дорогое одеяние.

В итоге шутки о браке далеко не у всех вызывают позитивную реакцию.

Снова делаю глоток кофе. Беру телефон, бездумно проверяю почту, соцсети, Инстаграм. Нахожу письмо от редактора, который напоминает, что до дедлайна осталось всего ничего. Сообщение от Аленки, которая пишет, что купила шоколад, а хлеб забыла. И… от Веры.

«У вас что, серьезно??? Почему ты молчала?! Он твой жених? Вы меня проверяли? Тая, если так, то не знаю, что сказать. Я тебе верила и сочувствовала…»

Ага, но сдала Максу при первой возможности. И опять пытаешься сделать меня виноватой.

Я не хочу дочитывать сообщение. Уже неинтересно.

Кофе заканчивается, а сил встать нет.

Дурацкий день, дурацкая недоссора в кафе, дурацкий поцелуй.

Ладно, поцелуй как раз был каким угодно, только не дурацким. От дурацких не перехватывает дыхание, не идет голова кругом и… не хочется думать о продолжении – чтобы можно было, наплевав на приличия, целовать этого мужчину еще и еще.

К щекам приливает жар. Я гоню прочь неприличные мысли и странное щекочущее чувство, дающее понять, что Макс Янг не такое уж чудовище, каким мне хочется его видеть. Видный мужик, при этом не только на фотках в соцсетях, но и просто…

– Это случайно не ваше? – звучит рядом приятный голос, и я невольно вздрагиваю, выплывая из омута своих мыслей.

Поднимаю голову и встречаюсь с внимательным взглядом серых глаз. Молодой симпатичный блондин что-то протягивает мне на ладони.

Через пару секунд соображаю, что это бронзовая собачка с зелеными глазами-кристаллами. Брелок, который я цепляю на сумку. Аленка подарила его мне на день рождения, да с таким важным видом, будто преподнесла весь золотой фонд страны.

Хотя чего уж там… Собачка-брелок была куплена сестрой, которой на тот момент исполнилось десять лет. Она умудрилась напроситься на подработку к соседке помогать раздавать рекламные листовки и в итоге получила первый гонорар.

«Это Шерри. Она тебе будет приносить удачу», – гордо сообщила сестра.

Уж не знаю, есть ли что-то волшебное в собачонке с зелеными глазами, но брелок я ношу много лет. И как ни странно, за долгие годы он практически не поцарапался и не примялся.

А сейчас, если бы не этот юноша, Шерри исчезла бы в суматохе ночных улиц.

– Спасибо большое, – улыбаюсь я, забирая брелок.

Ненароком успеваю прикоснуться к его руке и ощущаю, что пальцы ледяные.

Хм. Симпатичный мальчик, наверное, ровесник Аленки. Может быть, немного младше, но явно студент. На щеке шрам, кожа бледная. Смотрит на меня так внимательно, даже немного задумчиво.

– Он далеко был? – срывается с моих губ вопрос, и я сама этому удивляюсь. Будто мне и правда интересно, где я могла посеять Шерри.

Он озадаченно моргает, словно уже успел о чем-то задуматься, а потом улыбается.

– Да нет, возле двери кондитерской лежало, – он показывает на кафе за моей спиной. – Я случайно заметил, как от сумки отскочило. Подумал, что не ваше, но потом все же подошел.

Кажется, он хочет спросить что-то еще. Однако не решается. И это странно. Ибо есть в его взгляде нечто вроде детской неуверенности и в то же время жуткой любознательности.

В этот момент я готова сама ухватить его за изящное запястье и спросить, что же ему хочется знать. Руки у него, кстати, красивые. Тут же возникает ассоциация, что такие должны быть у художника. Ну или дизайнера, на крайний случай – фотографа.

До этого все мое внимание было нацелено на левую руку, а теперь замечаю – правая у него забинтована. Хм, и прилично так забинтована. Перелом? Ушиб?

Я ничего не знаю об этом парне, но почему-то чувствую острую жалость. И тут же прогоняю ее. Нет ничего хуже непрошенного сочувствия. Потому снова смотрю в серые глаза, надеясь, что парень спросит сам. Но он молчит.

– Спасибо, – еще раз благодарю я, невольно сжимая брелок в кулаке.

– Всегда пожалуйста, – кивает он. – Пусть теперь не теряется. И хорошего вам вечера.

– Хорошего вечера, – тепло улыбаюсь я.

В этом парне есть что-то такое, что сразу к нему располагает. И я даже немного жалею, когда он отходит от скамейки. Сейчас не хватает чего-то теплого и светлого, своеобразного и милого. Пусть даже это будет потерянный брелок и разговор с незнакомым юношей.

Положа руку на сердце, надо встать и идти домой. Нечего торчать допоздна на улице. Пусть здесь довольно людно, но все равно. Сам о себе не позаботишься – никто не позаботится.

Вспоминаю про хлеб, мысленно ругаю неразумную Аленушку без братца Иванушки, но потом решаю, что от мучного фигуре такой же вред, как и от сладкого. Поэтому можно пережить вечерок без хлеба.

Воодушевленная своим решением и мечтами об идеальной талии (которой у меня нет, и не сказать, что я стремлюсь ее иметь), сунула Шерри в сумку и зашагала по улице.

Прогуляюсь еще до следующей остановки. Там как раз выходит много народу, можно будет спокойно сесть.

Конечно, могла бы и пешком дойти, но уже гудят ноги.

Пока я иду, в голову приходит мысль, что не стоит вести себя как последняя… нет, дурная стерва. Надо написать Максу. И извиниться. Возможно, ему эти извинения не упали, но мне станет легче.

Да, кстати. Если у вас есть чистосердечный порыв – следуйте ему. Окружающим может быть наплевать, а с самим собой надо быть в ладу до конца жизни.

Поэтому временами стоит заботиться о своем душевном равновесии, чтобы оно не ломало жизни тем, кто с вами рядом.

Я останавливаюсь и раздумываю: сократить путь через сквер или же идти прямо до площади? В сквере прохладнее, да и может быть какое-то мероприятие. А на улице полно разгулявшейся молодежи.

Жду, пока загорится зеленый свет, и перехожу на противоположную улицу. Мои предположения верны: совсем недалеко установлена сцена, выступают рок-группы. Толпа в коже и джинсе окружила ее, внимая музыкантам.

Я с любопытством посматриваю на выступающих и их поклонников, пока прохожу мимо. А потом решаю, что лучше проскочить по боковой улочке, чтобы не попасть случайно в скопление людей. Пусть никто не настроен агрессивно, но если вы оказались среди металла и шипов, пусть даже это всего лишь украшения, – пеняйте на себя.

Насвистывая, шагаю вперед и вдруг возле фонаря замечаю странные очертания. На мгновение замираю. Что это? Или… кто?

До меня доходит, что это лежащий ничком человек. Холодный белый свет касается платиновых волос невидимыми пальцами и тонет на темной ткани одежды.

Перебинтованная рука кажется особо яркой на черной земле.

Сердце подскакивает к горлу, меня накрывает волна паники, и в голове лишь по-куриному безмозглое: «Боже, что же делать?» Свет неверный, можно ошибиться, но в то же время я на сто процентов уверена – передо мной лежит тот самый мальчик, нашедший брелок.

Я делаю глубокий вдох, присаживаюсь рядом. Волосы парня слиплись от крови. Ударили? Сам упал?

Он дышит. Пульс прощупывается.

Отгоняю панику. Потом, все потом. Сейчас нужен трезвый подход. Быстро нахожу телефон и набираю скорую. Речь получается путаной, не слишком убедительной, но на том конце меня прекрасно понимают. Возможно, я говорю не так уж и несвязно, просто слова как-то не стыкуются друг с дружкой.

Да, нашла в сквере. Да, ранен. Больше ничего определить не получается.