Мы заходим в подъезд, потом в лифт. Женя больше ничего не говорит, только подчиняется Максу.

Я открываю дверь в квартиру, и мы оказываемся в темном коридоре.

* * *

Никогда не думал, что это может быть так.

Когда ребра стальной клеткой стискивают сердце, грозя превратить его в кровавые ошметки. Когда в голове не укладывается услышанное. Когда готов простить Тае Грот все на свете, но, увидев ее, говоришь всякую ересь.

Волнение за мелкого выливается в совершенно чудовищную форму, которой место на картинах Пикассо, но никак не в жизни. Особенно там, где нужны любовь, жалость и способность трезво мыслить.

Сейчас, когда Женя наконец-то уснул, я сижу возле его постели и немного прихожу в себя. Пока что гоню поднявшийся со дна души гнев, который, словно ил и разложившаяся плоть, липким мерзким облаком окутывает с ног до головы.

Мы с Женей говорили о ерунде. Если бы я не знал, что у него пунктик – никогда не обрывать разговор и не исчезать без предупреждения, – я бы и не забеспокоился. А так, если бы Тая позвонила чуть позже, я бы уже поднял на ноги всех, кого только мог.

Тая…

Она в гостиной. В этом своем полупрозрачном платье, которое, конечно, давно высохло и скрывает от посторонних глаз все, что можно скрыть; но все равно перед глазами стоит нимфа в фонтане.

Хорошо, что Алик свалил к друзьям. Иначе б вообще было зашибись.

Я тихо встаю, не отводя взгляда от Жени.

«Он меня толкнул, Макс… Я поскользнулся и упал. Ударился… А потом открыл глаза, а на меня смотрит врач…»

Толкнул… Да, вроде бы ничего такого. Но после того, что эта сука с ним сделала, толчок, скорее всего, был просто началом. Просто что-то помешало продолжить. Людное место? Кто-то спугнул?

Сейчас нет ответов на эти вопросы. Но я ими займусь. Чуть позже.

Я гашу свет и тихо выхожу из комнаты. Заглядываю в гостиную. Тая так и сидит на диване, откинув голову на спинку и прикрыв глаза. Спит?

Я почему-то не решаюсь подойти. И даже думаю, куда мне ретироваться, но Тая вдруг произносит:

– Янг, если ты не нальешь мне чаю, я умру прямо здесь. И сам будешь объяснять своему другу, откуда у него труп на диване.

– В любом случае он не преминет заметить, что это очень симпатичный труп, – хмыкаю я.

На душе почему-то становится очень тепло, и объяснений этому нет. Я прекрасно знаю, что у Алика нет чая. Что в холодильнике с вероятностью до девяноста девяти целых девяти десятых не найдется никакой еды. Этот, в общем-то, стройный татуировщик с его не менее стройным котом умудряются жрать в три горла.

Пират, кстати, свернулся клубочком возле Таи. Он явно не видит ничего плохого в том, что рядом сидит женщина, пусть и малознакомая. И погладит, и почешет, и пахнет приятно, и на миску не претендует. В общем, кругом плюсы.

Она встает и подходит ко мне. Видно, что уставшая и немного потерявшаяся. Но при этом не собирается показывать, что хочет забиться в уголок и никого не видеть. Хотя… что я о ней знаю? Только то, что целовал эту девушку и мне понравилось. Еще она сначала спасла меня, а потом Женьку. И этого достаточно, чтобы до конца жизни не только быть благодарным ей, но и срываться, и мчаться по любому вопросу, если только Тае понадобится помощь. Поэтому чай… А еще надо что-то заказать. В конце концов круглосуточную доставку никто не отменял.

– Предлагаю продолжить ужин, – говорю я, искренне надеясь, что мне в голову сейчас не полетит что-то тяжелое.

Но Тая складывает руки на груди и смотрит на меня так, что становится горячо. И от этого взгляда вдруг непостижимым образом стирается вся тревога этого вечера, весь страх и вся усталость. Будто нет никого, кроме нас. Время замирает. Только где-то там, за окном, по дорогам едут машины, а с площадок у домов доносятся голоса загулявших компаний.

По лицу Таи невозможно прочесть, что она думает.

И тишина оживает, трепещущая, связывающая нас невидимыми нитями. Тая чуть склоняет голову набок, черный шелк волос стекает по плечу. Обманчивый свет ночника бросает на нее причудливые узоры света и тени.

Я чувствую невысказанный вопрос. Что дальше, Янг? Предложишь остаться? Лечь с тобой на один диван?

И я понимаю: предложу. Но не потому, что хочу уложить ее в койку, а потому что хочу видеть отдохнувшей.

– И оставайся, – говорю я. – Если, конечно, не против…

Предложение получается настолько неловким и дурацким, что сам удивляюсь. Никогда за собой не замечал такого косноязычия, а тут словно… словно растерял все умение говорить.

Нужные слова не находятся, поэтому я просто беру Таю за руку. Оглаживаю большим пальцем ее ладонь, немного сжимаю. Черт, ее кисти по сравнению с моими такие маленькие.

Она смотрит на меня. Ничего не говорит, потом переводит взгляд на руку и выдыхает:

– Что ж… Это был очень странный день. Поэтому пусть будет странная ночь. Только… полцарства за какую-нибудь одежду. Это платье ни на что не похоже, а мне срочно нужно в душ, Макс.

С этими словами Тая чуть улыбается и направляется к ванной.

Я провожаю ее взглядом, скользя по открытой спине, пояснице и округлым ягодицам, и усмехаюсь:

– Мы что-нибудь подберем тебе, принцесса.

И после этого направляюсь к шкафу, чтобы разыскать какую-нибудь чистую и приличную рубашку.

В других обстоятельствах и другой ситуации я бы сказал, что женщина в мужской рубашке – сексуально. А сейчас… Смотрю на белую рубашку в тонкую синюю полоску… Черт его знает. Я сейчас думаю не о том, что хорошо бы стянуть с Таи всю одежду. Хочется не раздеть ее, а позаботиться о том, чтобы ей было комфортно. Недостойно самца? Хм… Сложный вопрос. Самец – это не только жажда соития. Самец – это тот, кто может защитить свою самку и позаботиться о ней.

Сам искренне поражаюсь, откуда у меня такие мысли. Быстро иду на кухню, на ходу набираю номер пиццерии; делаю заказ и вешаю рубашку на ручку ванной. Пиццу обещают доставить в кратчайшие сроки.

Захожу на кухню, осматриваю обстановку. Качаю головой. Да уж, на романтический ужин однозначно не похоже. До ужаса радует, что Тая не имеет на меня виды, как на потенциального жениха, поэтому не будет обращать внимания на детали.

Немного, конечно, это царапает. Ведь после того, как она оставила меня в кафе, и до нашей встречи в больнице я осознал, что не собираюсь отпускать ее просто так. Пусть я не вижу совместной жизни до конца наших дней – в конце концов, это видят только в книгах и фильмах, но… Но я отчетливо сознаю: эта женщина от меня не уйдет. Просто не уйдет.

Кто-то бы сказал, что это чудовищное собственничество. Кто-то – что эгоизм. Но мне откровенно плевать. Мне искренне плевать на общество. Я должен делать то, что считаю нужным, и то, что принесет комфорт и спокойствие моим близким людям. Точка.

Каждому из нас полезно принять эту истину. Конечно, не стоит кому-то вредить, это наказуемо законом и совестью. Но лишний раз заморачиваться из-за «правильных» устоев и надуманных стереотипов… Хорошенько над этим подумайте, прежде чем принимать на душу и веру. Просто слушайте свое сердце.

Тая выходит из ванной. Моя рубашка ей однозначно велика. Но я в жизни не видел более сексуального и правильного наряда на женщине. Пусть я устал и перенервничал, но это самая прекрасная женщина в моей жизни. И я ее хочу.

– Макс, когда ты так смотришь, я начинаю думать о переходе в жанр любовного романа, – замечает Тая. И хоть интонация наполнена иронией, я понимаю, что ей неловко.

– А разве ты не их пишешь? – брякаю я. И получаю такой взгляд, что тут же прикусываю язык.

Заткнись, Макс. Ради всего святого, заткнись.

Почему-то писательская братия жутко обижается, если сказать, что они пишут любовное чтиво. При этом Аннике не раз мне говорила, что любовные романы плотно держат первые места рейтинга по продаваемости в мире. Я бы об этом понятия не имел, если бы Аннике не вздумалось заняться букблогингом.

– Не пишу, Макс.

Она садится за стол.

– Но, наверное, тебе все равно. Поэтому в дальнейшем прошу воздерживаться от подобных замечаний. Я же ничего не говорю про твою работу, верно?

«Только попробовала бы!» – мелькает мысль.

Но на этот раз я молчу. Потому что Тая права. Даже если чье-то любимое дело кажется тебе нелепым – это не значит, что у тебя есть право отзываться о нем нелестно. Не говоря уже о том, что твое мнение – далеко не истина в последней инстанции.

– Ладно, дурак, виноват, – признаю я.

Тая поднимает голову и смотрит на меня неверящим взглядом. И я тону в ее прозрачно-зеленых глазах. Даже голова идет кругом. Приходится тоже сесть за стол.

Радует, что ожидание длится совсем недолго, и вскоре привозят пиццу. Ароматную, горячую и до ужаса аппетитную. Я как-то не поинтересовался, одобряет ли Тая мясо и грибы, но при этом знаю, что женщины любят не только слушать комплименты, но и смачно перекусить. Поэтому сначала накорми, позаботься о комфорте, а потом уже думай про то, про что стоит подумать каждому мужчине в расцвете сил.

– С чаем тут проблемы, – искренне признаюсь я. – Поэтому предлагаю варианты: кофе, вино, виски, вода и… не убивай меня, прекрасная.

Тая замирает с кусочком пиццы в руках и смотрит на меня округлившимися глазами. Ее вид настолько потешен, что я начинаю хохотать. Тая фыркает.

– Господи, дожила, – сетует она, стараясь не улыбаться. – Сам Макс Янг вдруг обращается ко мне в жутко странной манере. Не иначе на моей улице перевернулся грузовик с чем-то…

– Диетическим? – скептически интересуюсь я.

– С мозгами, – мрачно замечает Тая. При этом я с удовольствием отмечаю, что откладывать пиццу она не собирается.

– Принято, – не смущаюсь я и ставлю чайник. – Женщина не должна выглядеть, как суповой набор. Заблуждение нашего времени, что мужчине приятно держаться за кости, а потом вставать с синяками.