— Какой значок?! — сбитая с толку, Анна не успела еще прийти в себя от неожиданного их появления, а тут еще что-то придумали.

— ГТО! Готовсь Телом Отрабатывать!

— Остряк — второгодник! — Анна не выдержала и осадила веселье. — Готов к труду и обороне — значок!

— А у нас по-своему! — перестав смеяться, угрожающе прошипел он. Сегодня вечером начнем веселиться.

— Что — здесь? — Анна презрительно обвела взглядом всю троицу.

— Ну зачем же здесь? Здесь у тебя карантин был. Поедем красо-о-тка ката-а-а-ться! — лысый, очевидно, среди своих приспешников считался интеллектуалом и гордился этим.

— Я никуда не поеду, пока не поговорю с главным! — твердо сказала Анна.

— Тут главный я. А выше даже я не прыгаю.

— Я хочу убедиться, что Глеб жив!

— Да пожалуйста! — Он набрал номер и после недолгого ожидания ответил на «Алё» из телефона. — Дай этому хмырю трубку, — и передал аппарат Анне.

Ноги стали ватными. Сердце замерло. В ушах зашумело. Девушка еле смогла взять трубку в руки.

— Анечка! Родная! Дома второй телефон, найди Рогозина. Он тебе поможет. Я должен был уехать. Не волнуйся. Лю… — недосказанное слово острым ножом полоснуло по нежной оболочке души… «Лю…» Анна потеряла сознание и, несомненно, упала бы, если бы один из этих приспешников сатаны не схватил ее грубо за плечи.

Очнулась она от того, что ее больно ударили по щеке.

— Забывай про дамские слабости, если под кем-нибудь потеряешь сознание, будем считать, что ты саботируешь работу. И тогда — чи-и-ик, и нету голубя, — и трое мерзавцев похотливо заржали.

Глеб! Любимый! Как же она жалела, что не удалось ему сказать об этом. Какой он…сильный. Перед лицом смерти заботится о ней, бережет ее нервы. Должен был уехать… Как же, должен! Видела она, как он уехал…Анна почувствовала, что слезы душат. Но она должна быть сильной и продержаться столько, сколько понадобится Рогозину, чтобы его найти. С помощью Грини это, конечно, произошло бы быстрее.

Анна, бледная, как полотно, умоляюще посмотрела на мальчишку — запомнил ли он фамилию и может ли хоть к одному полицейскому подойти за помощью. И в глазах мальчишки она увидела отвращение к ее обидчикам.

И как ни страшно ей было, но крохотный росточек надежды снова пробился сквозь стену отчаяния — Гриня стоял со сжатыми кулаками.

— А я смотрю, ты не в восторге от нашего общества и не очень-то хочешь развлекать наших мужчин? Мы в сексе толк знаем! Так отработаем! А вдруг и понравится?! — продолжал измываться лысый.

Ненависть захлестнула Анну.

— Вы подонки! Как вы смеете называть себя мужчинами? Вы человеческий брак! Мразь, которая только и может, что издеваться над беззащитными! — она еще чего много хотела бросить в лицо негодяям, но хлесткая пощечина остановила ее.

— Так значит, не хочешь?! — издеваясь, спросил лысый.

— У меня нет выбора.

— Выбор есть всегда. Хочешь, вместо секса будешь милостыню просить на вокзале с утра до вечера?

Анна вздрогнула, не веря своим ушам. Как возведенный на эшафот вдруг слышит, что его помиловали. Господи, она готова была броситься на колени перед ним! Голова закружилась, и она правда бы упала на колени, но не в порыве благодарности, а от нервного перенапряжения. Было от чего сойти с ума!!! Она как высшее счастье расценивала перспективу стать нищенкой!

Боясь поселить в душе надежду на благополучный исход, боясь ее спугнуть, она тихо сказала:

— Хочу!

Однако радость, как своенравная птица, поманив крылом, тут же улетучилась.

— Э-э-э нет! Нельзя, чтобы так просто все вышло! Так неинтересно. Эту привилегию ты должна заработать.

Анна уже была на грани. Силы покидали. И только усилием воли она держалась на ногах.

— Посмотрим, на твоей стороне сегодня удача или на нашей! Я возьму две спички — длинную и короткую. Вытащишь короткую, будешь нищенкой, а длинную — раздвигай длинные ноги! — лысый отвернулся, раздался хруст спички и он протянул девушке кулак с зажатыми спичками.

Сердце замерло и уже хотело остановиться насовсем, но Анна помнила, что от нее зависит их с Глебом жизни. Все-таки 50х50. Она не знала ни одной молитвы, но сейчас отчаянно посылала свою мольбу всем святым.

Дрожащей рукой она вынула спичку…

Ноги подогнулись, и она осела на грязный пол. Счастье заполнило все клеточки. Она хотела расцеловать эту короткую спичку.

— А ты не хочешь на другую взглянуть? — хмыкнул ее мучитель.

Не совсем понимая, зачем ей вторая, она подняла глаза. В волосатой руке перед ее глазами была еще одна короткая спичка.

— Анна опустила голову, задержала дыхание и, сдерживая рвущиеся эмоции, негромко, но четко произнесла.

— Насколько я понимаю, вам платят за то, что вы контролируете мою покладистость. Или вы премию надеетесь заработать, издеваясь надо мной?!

Два амбала настороженно переглянулись. Очевидно, эта мысль, как и вообще понятие мысль, была им в новинку. И они вопросительно посмотрели на предводителя. Тот, не желая ни перед кем отчитываться в своих действиях, ответил злым взглядом и процедил:

— Не твое дело! Завтра с утра будешь танцевать на паперти! — и, обращаясь уже к Грине, — Слышь ты, малец, организуй ей тут комфорт, VIP — матрац без блох, еду из ближайшего ресторана. Пусть отъедается.

Кивком приказав своей свите следовать за ним, направился к выходу.

Анна, лишившись последних сил, не могла пошевелиться. В голове, словно дятел, пытающийся раздолбить черепную коробку, билась мысль: «Это какой-то театр абсурда! Чудовищная постановка!» Сколько она просидела бы еще в таком ступоре, неизвестно, но к действительности ее вернул голос Грини.

— Анька! Ну, ты чо! Вставай, я тебе матрац притащил, почти чистый. А то еще простудишься на полу, а мне отвечай! — важно скомандовал он. Чувствовалось, что мальчишку распирало от гордости. Заботиться о ком-то — это значило быть сильным, ответственным. И он уже который раз за день осознал, что в жизни есть не только волчьи законы выживания. Есть то, о чем он, оказывается, не забыл и смутные очертания чего врывались иногда в его сны — любовь, искренность, доброта. И все это пришло с Аней.

Забыв жесткое правило «Человек человеку волк», он отчаянно хотел помочь этой принцессе, попавшей в лапы разбойников.

Словно очнувшись от наркоза, Анна непонимающе уставилась на парнишку. За один день она словно прожила несколько жизней. Утром она была словно заколдованной, без чувств, без целого куска жизни в голове, самого лучшего. Затем ураганом распахнула душу любовь, она вспомнила все. Крещендо прозвучало затопившее ее счастье — близость с Глебом. Его слова «Ты моя женщина!» Запредельное счастье. Вспомнила свои слова «Мне страшно!» Господи, неужели это она накликала беду?! Она готовилась к истязаниям и, возможно, к смерти, если не сможет выдержать уготованной ей пытки. Снова почти счастье — казнь заменили каторгой. Голова шла кругом. Анна не могла никак уложить в голове тот факт, что попала в какой-то дьявольский фарс в роли главной героини.

Послушно переместившись на матрац, Анна села, обхватив коленки руками, и снова уставилась в одну точку. Она словно ушла в себя, защищая свой мозг от прессинга неразрешимой задачи.

Гриня не знал, что делать. Он понимал, что его подопечная получила смягчение приговора. Но вместо радости, впала в какую-то кому. Ему доводилось видеть обдолбанных наркоманов с пустым, бессмысленным взглядом, которые вызывали чувство брезгливого страха — они теряли самое ценное, что есть в человеке — его разум. Сейчас эта красивая девушка так же, как они, находилась по ту сторону сознания. Мальчишка впервые ощутил чувство щемящей жалости. И это чувство его тоже пугало.

Нужно было вытаскивать ее из этой трясины, в которой она прямо на глазах тонула. Он подошел и тронул ее за руку.

— Ань, слышь, ты того, не раскисай! Все обойдется. Щас я хавки принесу, Нюрка даст, — в голосе мальчишки было столько искреннего участия, что Анна словно встрепенулась.

— Да. Гринь. Я сейчас. Все нормально, — сознание потихоньку прояснялось. «Ты ж боец!» Словно наяву слышала она слова своего мужчины. Своего любимого мужчины. Штольцев. Ради него она выдержит все. Тем более, что Фортуна, изрядно над ней поиздевавшись, все — таки открыла тоннель, в конце которого маячил слабый свет.

Принесенная юным рыцарем «хавка» оказалась свежеприготовленным деликатесом трудящихся из бывших союзных республик — настоящим дошираком.

Анна некоторое время смотрела озадаченно на макаронные волны, потом понюхала с опаской и, решив, что есть все-таки нужно, опасливо морщась, поднесла ко рту вилку с накрученными спиральками. Попробовала. Улыбнулась.

— Гриня, спасибо. Ну что б я без тебя делала? — эти слова окончательно смутили парнишку. Он, и правда, почувствовал себя защитником.

— Да ладно. Ешь и ложись спать. Утро вечера мудренее, — как поживший и повидавший многое философ изрек он. — Не боись. Я тут рядом, если что — зови.

— Лягу, спасибо, — Анна была безмерно тронута такой заботой. — Сейчас только доем твою «хавку», — произнося это смешное слово, она снова улыбнулась.

Свернувшись калачиком, как бездомный котенок, она провалилась в тревожный, тяжелый сон. С колотящимся сердцем несколько раз просыпалась, словно стряхивая с себя липкие обрывки кошмаров.

Глава 30

Утром лысый приехал один. Позвал Нюрку, которая, очевидно, была местным имидж-мейкером. Она нарядила Анну в какой-то бесформенный балахон, под которым искусно закрепила небольшую подушку — некий эрзац восьмого месяца беременности. Достала тени и углубила цветом и без того уже довольно заметные круги под глазами. Отошла на шаг, словно маэстро живописи и смачно выругалась, что следовало расценивать как высшую степень удовлетворенности своим творчеством.