Она обняла за шею Глеба и нежно пошевелила пальчиками его волосы.

— Мммм, — сладострастно промычал он. — Шалунья моя, давай поговорим, а потом продолжим. Иначе мой мозг не способен будет воспринять информацию, ибо вся кровь сюда прильет, — и он недвусмысленно указал куда именно, вызвав румянец на щеках любимой.

— Ты до сих пор не спросил, почему у меня двойная фамилия.

— Надеюсь, ты не думаешь, что это от того, что я мало о тебе думаю? Давай напомню, когда у нас с тобой было время поговорить. Только в Кинешме, где я был уверен, что придется похоронить свою любовь, поэтому не хотел выпытывать у тебя ничего. А здесь… ну прости.

— Прощаю, — с печальной улыбкой ответила девушка. Она и сама понимала правоту Глеба. — Моя мама помешана была на балете. И ее фамилия была Павлова. Выйдя замуж за папу, она категорически отказалась менять фамилию. Она мечтала стать второй Павловой, поэтому рождение ребенка было для нее катастрофой. Она хотела сделать аборт, потому что карьера, наконец, пошла в гору и ей светила партия Черного лебедя. Я не была запланированным и долгожданным ребенком, — тяжело вздохнула Анна. — Но папа был категоричен. И мама отказалась от балета сначала на время беременности, а потом навсегда. Из-за болезни. И тогда ею овладела идея фикс — сделать звезду из меня. И все время, пока не было обострений, она фанатично таскала меня на занятия. Попадая в клинику, она забывала обо всем, кроме моего балета.

Штольцев сглотнул ком, предательски выросший в доли секунды в горле. «Наверно, тут-то собака и порылась», — подумал он. Ведь балет — это страсть, это своего рода и есть сумасшествие — отказываться от всего, претерпевать лишения только ради того, чтоб блистать в слепящих лучах софитов. А как же Анна безропотно, словно одним росчерком пера, отмахнула часть своей жизни? Вернее, всю жизнь, бывшую до него. Ради него? Сердце забилось часто, будто пытаясь отогнать кошек, явно намерившихся поскрести когтями его тонкую и, как оказалось, ранимую структуру. Он не хотел, чтобы она жертвовала частью своей души. Голова шла кругом. Мать Анны отказалась от сцены, возможно, это и было травмирующим фактором. Аня сама решила заняться детской школой — ведь балет — то ей фактически навязали. С детства у нее не было выбора, а эта старательная девочка, пытаясь заслужить любовь матери, усердно становилась лучшей. Кровь, мозоли, постоянная боль — и все это ради реализации материнских амбиций. Бедная! Глеб трепетно прижал ее к себе, роняя невесомый поцелуй на ее упрямую и такую трогательную макушку.

— Аня, не у всех в детстве получается быть любимым и избалованным ребенком. А так бы ты на меня и внимания не обратила. Давай, дальше, — подбодрил он, ласково поглаживая ее по плечу, проведя тыльной стороной ладони по шее. И понимая, что разговор теряет свою нить, убрал руку на талию. Хотя и это помогало мало. Близость любимой кружила голову. — Продолжай, — выдохнул он.

— Я не все знаю, но по отрывкам разговоров я поняла, что после родов маме начали видеться черные лебединые перья. Она кричала, плакала, и тогда ей делали уколы, и она успокаивалась. Потом снова. К тому же я ее раздражала. Она кричала папе, что ужасные растяжки никогда не исчезнут.

— Милая, а кто назначил ей уколы? Что значит — виделись перья?

— У папы был друг, врач — психиатр и по совместительству — семейный доктор.

— Почему был?

— Они с папой рассорились.

Штольцев недоверчиво посмотрел на девушку. «Стесняюсь сказать, но меня терзают смутные сомнения». Хотя у него самого чисто случайно подруга — невропатолог, и почему бы Виктору Ивановичу не иметь друга — психиатра… Но все равно ему не нравилось такое совпадение…И мелькнув в мозгу, эта мысль начала нагло в него вбуравливаться.

— А где он сейчас?

— Я не знаю. Долгие годы, пока мама не стала проводить большую часть времени в клинике, он был частым гостем.

— Анечка, я думаю, нам нужно в Италию — решить вопрос с твоим наследством и с тещей пора познакомиться. И вообще, давай договоримся. У нас нет никаких проблем. Есть вопросы, которые нужно решить.

Анна нерешительно посмотрела на своего мужчину. В его устах трагедия, которая ей грозит, выглядела просто одной из задач, которую нужно решить. Не всегда же бросают мужья своих жен, которые попали в беду. Взять хотя бы Эдит Пиаф — ее возлюбленный был с ней до конца. Да и ее папа любил маму, правда, у него не было трезвого подхода Глеба — папа во всем винил себя. А так, очевидно, нельзя. Надежда, словно неоперившийся птенчик с нераскрывшимися глазками, уже повернулась в сторону солнышка. Уже согрелась в его лучах и поверила — все будет хорошо.

— Да, ты прав, — Анна робко улыбнулась. — А когда я начну впадать в прелесть, вы с Гриней будете относиться ко мне, как к маленькой. А я потом вам припомню!

Глеб при упоминании Грини опять устыдился собственной нечуткости. Мальчишка увидел признаки беременности, а он…. Но Анне он не признается в своей оплошности.

— Ань, придется мне одному с тобой возиться. Гриня попросил найти его семью. Там глупость такая вышла. Так что я Рогозина впрягу в это дело. А пока Италия. И Варвару захватим с собой, чтоб не скучно было. Хорошо?

— Хорошо! Мне с тобой очень хорошо!!! — и девушка нежным поцелуем коснулась его губ, едва слышно прошептав «Люблю тебя».

На настойчивое предложение ехать с ними Варвара сначала послала Глеба далеко не в Италию, но тот умел быть убедительным.

Глава 37

Отдохнув с дороги, перекусив тем, что с ванильной улыбкой приготовила Эмма, туристы из Москвы развернули деятельность. Призван был нотариус, которому они собрались доказывать, что Разумов не сможет стать мужем синьорины Градовой — Павловой по причине того, что является преступником.

Однако он удивил их гораздо сильней, чем они его. Оказалось, что завещание, с которым ознакомил Анну Кирилл, было поддельным. Ни о каком лишении наследства речь не шла. Единственное условие заключалось в том, чтобы Разумов вел дела компании и опекал Анну до ее замужества. После он получал часть акций и мог оставаться управляющим компанией, если к тому не возникнут какие-либо препятствия.

Анна думала, что после злодеяния Кирилла ее ничем нельзя уже было удивить, но открытие завещания стало настоящим потрясением. Да, шантажировать жизнью любимого человека он мог в ослеплении яростью, он не любил проигрывать. Это понятно. Но с холодным расчетом, продуманно держать ее на коротком поводке! Какая же жизнь ждала ее, не встреть она Глеба!!! Девушка содрогнулась. Захватив контроль над компанией в свои руки, он ее бы отправил в сумашедший дом. Однозначно. Девушка бессознательно схватила за руку своего защитника и избавителя. Робкий взгляд, украдкой скользнувший по лицу любимого, не мог остаться незамеченным — Штольцев вопросительно посмотрел на нее. «Ничего, все в порядке. Я счастлива, что ты у меня есть», — шепнула она ему в ухо. Глеб успокаивающе погладил ее кисть. «Все хорошо», — безмолвно ответили его глаза.

— Ну, теперь по магазинам? — весело воскликнула Варвара, когда все формальности разрешились наилучшим образом.

— Нужно к маме съездить, — Анна произнесла немного грустно — никогда нельзя было угадать, в каком та настроении. Бывало, когда они к ней приезжали, она не выходила, передавая через обслугу, что плохо себя чувствует.

— Съездим, конечно, съездим. Я только одно дело еще решу. Ты не хочешь с подружками повидаться? Вернее, я хочу, чтобы ты была под присмотром Антона, пока я буду занят. Звони своему приятелю.

— Ты хочешь от меня избавиться? — обиженно надула губки девушка. — Или у тебя какие-то тайны есть? Которые ты мне не доверяешь?

Глеб притянул к себе свое насупленное сокровище и чмокнул в носик.

— Я тебе доверяю. В рамках наших взаимоотношений. Но работу — никогда. Звони храброму идальго, или как тут называются джентльмены.

Антонио не заставил себя долго ждать — очередной раз он придумал мифическое задание и удрал из участка. Он успел соскучиться по Анне. Однако, переступив порог ее особняка, забыл, зачем вообще пожаловал. Красавица из его сновидений, словно материализовавшись, сидела на диване, закинув ногу на ногу. Она небрежно поигрывала туфелькой на острой шпильке, удерживая ее на носке. Зрелище было настолько завораживающим, что бедный юноша не мог отвести глаз, осознавая, что эта раскачивающаяся туфелька действовала на него, как маятник гипнолога.

Варвара, заметив впечатлительного, покрывшегося легким румянцем юношу, надела туфлю и снисходительно улыбнулась.

— Бон джорно, синьор Антонио, — лукавая усмешка мелькнула в ее обжигающем взгляде. Понимая, что самостоятельно из ступора он не выйдет, она поспешила на помощь. — Мы с синьором Штольцевым должны решить один вопрос, а вы займите Анну, погуляйте, поводите ее по магазинам.

— Варвара Александровна! Я говорю по-русски, — смущенно пробормотал окончательно покрасневший Антон.

— Ну, тем лучше, — и ее самая роскошная улыбка стала наградой за его терзания.

Как только за парочкой друзей закрылась дверь, в нее же попыталась юркнуть и домоправительница.

Однако Штольцев, как скала, вырос на ее пути. Ледяная молния, мелькнувшая в его глазах, явно не предвещала ничего хорошего. Он грубо схватил ее за руку и почти швырнул в кресло.

— Итак, синьора. Вы сами все расскажете или придется применить силу?

Она попыталась было залепетать по-итальянски, от страха, очевидно забыв, что Глеб уже расколол ее насчет владения русским. Однако недвусмысленно сжатый добела кулак красноречиво напомнил об этом факте.

— Не понимаю, о чем вы?

Сделав вид, что не расслышал вопроса, Штольцев продолжил:

— Есть сыворотка правды, но после нее вам придется очень худо. Варвара Александровна под гипнозом может извлечь из вас любую информацию. Что выбираете?