Евгения Кретова - Черный махаон

– А во Влад отправлю группу Чижа, думаю, они уже справятся под твоим удаленным руководством.

Тимченко смотрел задумчиво, явно соображая, как вырвать программистов с выходных. Мстислав буравил его взглядом, в голове роилось: «То есть Ботаника будут брать без меня?». И следом за этой вторая мысль, от которой стало одновременно горячо и холодно под сердцем: Яна.

Он криво усмехнулся:

– Так не пойдет, Василий Петрович, – проговорил тихо, но с нажимом. – Я возвращаюсь во Влад. Ближайшим же рейсом. Дело Ботаника я доведу до конца. Сам. Отчеты, раз они тебе так нужны, подготовлю с места.

Тимченко вздохнул, но, подумав, кивнул согласно:

– Лады, будь по-твоему.

Мстислав торопливо пожал ему руку, направился к выходу. Уже закрывая за собой дверь, услышал, как зазвонил телефон в кабинете шефа.

– Да, он возвращается во Владивосток, – приглушенный двойной дверью голос Тимченко растаял в полумраке пустынного офиса.

Мстислав хлопнул по кнопке вызова лифта, одновременно активируя голосового помощника:

– Ближайший рейс на Владивосток.

– Вылет из аэропорта Домодедово в тринадцать часов двадцать минут, пересадка в аэропорту Толмачево, город Новосибирск. Перевозку осуществляет авиакомпания S7 Airlines. Рейс S7-175. Самолет аэробус A320. Общее время в пути с учетом длительность пересадки двенадцать часов тридцать минут. Забронировать билет?

Подъехал лифт, распахнул серебристые двери. Мстислав прикинул, успеет ли добраться до аэропорта до окончания регистрации на рейс.

– Бронируй, – коротко бросил, переключаясь на службу заказа такси до Павелецкого вокзала.

Добравшись до аэроэкспресса, он, наконец, присел, шумно выдохнул: в груди словно забит осиновый кол. Дышалось тяжело. Он снова посмотрел на чат мессенджера, на сиротливо серевшие значки непринятых сообщений. Тревога, уже сроднившись с ним, по-хозяйски копошилась под ребрами, стекала ледяным мороком с плеч. Мстислав ловил ее и снова препарировал: повода нет, он по-прежнему контролирует ситуацию.

Тревога, сонно осклабившись, забралась глубже и ледяным ядром перекатывалась в груди.

Это было самое бесцветное утро.

Он сказал, что изменит ее жизнь – этот парень с труднопроизносимым именем. И не солгал: в это утро Яна поняла, что умерла вчера. Там, под грифельно-серыми стенами – сгорела дотла в руках человека, с которым ее случайно свела судьба.

В агонии она еще прожила вечер, заснув на короткие три часа в Иринкиной комнате. А утром, на рассвете, когда ванильно-розовые облака сомкнулись над заливом, она проснулась и поняла, что ее больше нет.

Данте тоже это понял: смотрел сочувственно, лизал горячим языком колено, тыкался носом в безвольные, раскрытые в задумчивости ладони. И скулил. Яна готова была скулить вместе с ним, но сил оставалось только на то, чтобы тупо смотреть на залив.

За стеной, в спальне, пошевелился неунывающий Влад: встал позже обычного, смачно потянулся.

– Янка, давай, по кофейку? – крикнул и прошлепал в ванную.

Яна машинально прошла в кухню и поставила кофейник на плиту, добавила в густое черное варево чуть-чуть корицы и сухого имбиря. В ванной шумела вода, муж что-то напевал в душе – Яна не стала прислушиваться. Неторопливо приготовила завтрак, почти как тогда, когда ее это волновало. Когда она еще была жива.

– Погодка сегодня вроде удалась, – муж появился на пороге, шумно растираясь полотенцем. Мокрое, бросил на стул справа. Плюхнулся за стол, придвинул к себе тарелку с яичницей. – Что там у нас с кофе?

Яна поставила перед ним желтую чашку с котом – его любимую. Влад с наслаждением потянулся к напитку, отхлебнул с удовольствием, причмокивая и щурясь.

– Ты сегодня во сколько легла? Я уже все новости в телефоне перечитал, а ты все по Иринкиной комнате шуршала. Соскучилась что ли?

Он энергично размазал масло по куску черного хлеба, бросил толстую пластинку сыра, с аппетитом принялся за яичницу.

Яна наблюдала за ним с удивлением – как он живет с этим? И сколько лет он с этим живет – год, два, десять? Эта полноватая блондинка – случайная связь? Или она что-то для него значит?

Влад посмотрел на часы, деловито цокнул языком.

– Какие планы на сегодня? – поинтересовалась Яна.

– Ща в офис надо. Потом на стройку. Вечером совещание у губера[21], возможно, будет решение по стадиону.

– Будешь поздно? Или тебя опять не ждать? – спросила с иронией. Влад пожал плечами: он не заметил, что ее уже нет.

Самолет сделал круг над заливом, еще сонным, подернутым утренним туманом. Сопки кутались в рваные шали облаков, военные корабли замерли на рейде. Лениво взбивая пену, по серо-голубой глади плыла подлодка.

За три месяца этот город стал почти родным. Сейчас это чувствовалось острее, чем обычно.

Мстислав вертел в руках «труп» разряженного мобильного, торопился домой, где – он знал – его ждала смятая постель и пахнущие жасмином и горьким миндалем простыни. Еще почти час он метаться в такси, дергаться и злиться от собственной беспомощности и бестолковости.

Забежав в квартиру, первым делом подключил аппарат, наблюдая, как на черном экране мелькнул светлый кружок со шкалой зарядки.

Экран ожил, выбросил на панель несколько непринятых сообщений: два от Тимченко, это потом, Данил Кистяев что-то прислал, это тоже подождет. Мстислава волновал один-единственный чат с аватаркой: акварельный мак и толстенькая пчела на лепестке. Сердце подскочило к гортани, упало: прямо на глазах оба его сообщения получили ярко-голубые галочки.

«Она в сети!» – зашумело в ушах.

Мстислав ждал, что сейчас появится заветное «абонент печатает» или еще лучше – «абонент записывает аудио». Но… ничего не происходило.

Он торопливо набрал сообщение: «Как дела? Я уже во Владе». Отправил. Сердце суматошно билось в груди, сознание сосредоточилось в одной точке – светло-серой галочке под текстом. Абонент в сети. Ярко-голубые галочки! Абонент видит сообщение, читает его.

И тут же, как ушат крещенской воды: абонент «не в сети».

Мстислав огляделся по сторонам, невидящим взглядом уставился в окно. Медленно опустился на кровать. В груди стало холодно и тесно, в ушах шумела кровь и непонимание. Почему? Что это означает? «Я дам тебе то, что ты хочешь, и ты исчезнешь из моей жизни», – сказала она. То есть, получается, вот это принятое сообщение, оставленное без ответа, – все, что у него осталось? Больше ничего не будет?

Все-таки сделка?

Он ничего не понимал. Она горела в его руках, дышала им, испуганно ловила наслаждение. Он знал. Он не мог спутать это ни с чем: ни огонь в глазах, ни поволоку, ни дрожь, с которой она цеплялась за его плечи, привлекала к себе.

Все – игра?

Он растерянно выдохнул, провел ладонью по лицу, стирая образ, от которого закипала кровь.

– Да ну нафиг! – порывисто встал, набрал уже известный наизусть номер. Затаил дыхание.

Длинный гудок. Второй. Еще один и еще…

Мстислав ошалело огляделся: она не приняла вызов. Или – что еще хуже – занесла его в черный список.

– Че-ерт! – простонал.

На плечи навалилась усталость и разочарование. Громкость звуков, цвета будто поставили на минимум: она не хочет его видеть. Он ей не нужен. Совсем.

* * *

Яна пересчитывала углы в пустой квартире. Все без разницы.

Позвонила Иринка, прислала фото своей работы: предутренний пейзаж, кривенькая елка на переднем плане. Из-за нее осторожно выглядывало солнце.

– Молодец, мне нравится, – похвалила.

– Мам, ты чего, плачешь? – Саламандра насторожилась.

– Нет, ты что!

– С папой все в порядке? – не унималась дочь.

Яна подавила усмешку:

– Даже лучше, чем ты думаешь!

– Угу, – Ирина недоверчиво хмыкнула. Спохватилась: – Я ж тебе чего звоню? Ты помнишь, что кисть мне обещала найти? Передашь?

Яна обрадовалась возможности занять этот день, облегченно выдохнула: пусть ничего не будет по-прежнему, но, может быть, удастся протянуть еще один день. А там – на работу.

На работе все понятно. Там нужна крепкая голова, и всем без разницы, какого размера у тебя дыра под сердцем.

Что она искала взглядом, пока прогревала двигатель серебристой тойоты? Кого она ожидала увидеть?

Она сама установила правило, сама сказала – сделка.

В сердце было безнадежно пусто и серо. Безразлично, безлико. Словно вторя ей, на утренний Владивосток опустилась тревожная морось. Когда смотришь метеопрогноз в других городах России, всегда все ясно: ясно, солнечно, без осадков, температура такая-то. Возможно, Владивосток – единственный город, в котором на законных основаниях «морось» независимо от обещанного дождя и повышенной влажности.

У нее в жизни теперь тоже «морось». Родной, внезапно ставший чужим, человек. Никому не нужные привычки, уют. Зато есть Ирка.

Это главное.

Яна нырнула в душное нутро автомобиля, включила кондиционер, чтобы собрать хоть как-то влагу. Прикрыла глаза, вслушиваясь в монотонное урчание двигателя, сердце оборвалось, забилось тоскливо: перед глазами, словно желая ее запутать. Выбить из рук хоть какую-то надежду, встали ясно-светлые глаза, губы, чуть тронутые мечтательной улыбкой, ноздри дразнила память о дымном, древесно-пряном аромате. Плечи свело от тоски, дыхание сорвалось. Яна вцепилась в руль, уставилась в мутное лобовое стекло.

Словно во сне, добралась до офиса. Опять раньше всех.

Прошла по пустынным коридорам, отперла дверь кабинета, отгородившись от произошедшего.

Привычная духота, привычные запахи бумаги и кофе, привычный вид из окна.

Однажды она снова почувствует себя счастливой. Однажды крылья за спиной станут эпизодом из прошлого.

«Ничего, как-нибудь», – повторила себе.

Включила компьютер. Ее встретило ромашковое поле и оранжевый рассвет на заставке. Придвинула стопку исковых на согласование.