Элиф Шафак - Честь

Щеки у Юнуса пылали, однако он изо всех сил притворялся равнодушным. Надо было что-то сказать, отпустить какое-нибудь прикольное замечание, которое утихомирило бы страсти. Не придумав ничего лучше, он заявил:

– Я хочу сделать себе татушку.

– Вау! Вот это круто! – расхохотался Богарт.

– Хочешь – сделаем, – кивнул Игги Поп. – Нет проблем. Я лучший тату-художник в этом городе.

– Малыш, а это не расстроит твою маму? – обеспокоенно спросила Тобико.

Разумеется, Юнус об этом подумал.

– Если сделать тату где-нибудь на спине, она ничего не увидит, – сказал он.

– Сообразительный парнишка, – усмехнулся Багдадский Вор.

– Пойду принесу инструменты, – сказал Игги Поп, потирая руки.

– А мне надо пописать, – пробормотал Юнус.

Поднявшись наверх, он увидел по обеим сторонам коридора две двери. После короткого замешательства Юнус открыл левую и, к своему великому удивлению, увидел пожилую леди в розовой ночной рубашке, сидевшую в постели. Она ела печенье «Ритц» и смотрела по телевизору очередной эпизод шоу «Южный берег». Прическа ее походила на воронье гнездо, на щеках чернели разводы туши. Должно быть, она плакала. В общем, она здорово походила на чокнутую.

– Извините, мэм.

Юнус уже собирался закрыть дверь, когда женщина, не отрываясь от экрана, спросила:

– Они что, и тебя втянули в свою шайку?

Юнус замер, не уверенный, что слова обращены к нему.

– Простите?

– Я спрашиваю, ты тоже с ними? – повторила пожилая леди. – Ты что, самый юный панк в Англии?

– Нет, – обеспокоенно прошептал Юнус.

– Это хорошо, – кивнула леди, по-прежнему глядя на экран телевизора. – Я работала с детьми всю свою жизнь. А собственному сыну ничем не могу помочь.

Всмотревшись повнимательнее в лицо женщины, Юнус догадался, что перед ним миссис Пауэлл. Она была не только матерью Капитана, но и учительницей его старшей сестры. Именно она уговорила родителей отдать Эсму в хорошую школу. Теперь он увидел, как похожи мать и сын: у миссис Пауэлл тоже высокий лоб, длинный нос с круглым кончиком, широко поставленные темно-серые глаза.

– В твоем возрасте мой сын был чудесным мальчиком, – продолжала она. – Все дети милые, пока маленькие. А когда они вырастают, выясняется, что они тебя ненавидят.

Миссис Пауэлл наконец отвернулась от экрана и вперила взгляд в Юнуса. Под глазами у нее набухли темные мешки. Можно было подумать, что она хронически недосыпает.

– Как ты называешь свою мать, дорогой?

– Я… я зову ее «мама», – с запинкой ответил Юнус.

– О, тогда ей очень повезло. Мой сын называет меня винтиком системы. Или прислужницей буржуазии. – Она тяжело вздохнула. – Как ты считаешь, он прав?

– Нет, что вы! – яростно затряс головой Юнус.

Он вспомнил, что когда-то обещал Тобико никогда не становиться винтиком системы. Но дать стрекача он не мог.

– Я думаю, вы очень красивая, миссис Пауэлл. Только вам надо чаще бывать на воздухе.

Она удивленно уставилась на него и расхохоталась. Смех был невеселый, хриплый, но, когда она вновь посмотрела на мальчика, в глазах ее блестели живые искорки.

– Это самый очаровательный комплимент, который я когда-либо получала.

– Спасибо, мэм.

Когда Юнус вернулся вниз, Тобико сидела у окна и наблюдала за птичкой, скакавшей по дорожке сада. В ярком солнечном свете перья пичуги отливали всеми цветами радуги. На столике стояли две чашки горячего шоколада.

– Можно мне кое о чем спросить? – сказал Юнус, прихлебывая шоколад.

– Конечно, зайка.

– Это насчет секретов, – волнуясь, начал Юнус. – Моя сестра говорит, секреты нельзя доверять никому. Даже тростнику.

Тобико с любопытством взглянула на него:

– Никак не пойму, о чем ты.

– Ну, видишь… Представь, есть один человек, которого ты любишь. И у этого человека есть секрет… А ты его нечаянно узнал. Как думаешь, мне сказать ей об этом или лучше молчать?

– Вау, это сложный вопрос. Наверное, лучше все же молчать.

С этими словами Тобико опустила голову ему на плечо – осторожно, лишь слегка касаясь. Сердце Юнуса заколотилось где-то в горле. Больше всего на свете он хотел, чтобы это мгновение длилось вечно. Но вскоре вернулись Капитан и остальные. С иглами и рисунками для татуировок.

– Ну, приступим, – изрек Игги Поп. – Сразу предупреждаю, будет больно. Но не очень. Готов?

Юнус кивнул, прикусив губу.

– Какую татушку ты хочешь? Какое-нибудь слово или, может, лозунг? Или картинку?

– Можешь выколоть мне кита? – спросил Юнус. – Вроде того, что когда-то проглотил пророка Иону.

То, что получилось в результате, больше походило на большую коричневую форель – рыбу, в которую в незапамятные времена, в канувшем в небытие мире, хотела превратиться бабушка Нази.

Четвертая встреча Искендера и Оратора отличалась от всех предыдущих. Оратор заявил, что хочет поговорить с ним с глазу на глаз и не в «Пещере Аладдина», а где-нибудь в другом месте. Они условились встретиться в парке Виктории.

Войдя в парк через Королевские ворота, Искендер решительно направился к фонтану Виктории. Увидев Оратора, он замедлил шаг. Тот стоял, прислонившись спиной к каштану. На плече сумка, руки в карманах, лицо задумчивое и непроницаемое. Трудно было определить, ждет он уже долго или пришел только что. Сегодня на нем были очки в тонкой оправе, в которых лицо казалось еще более квадратным. Коричневые остроносые ботинки, свободная линялая куртка и джинсы из тех, что обычно покупают своим сыновьям заботливые матери, – так, по крайней мере, решил Искендер.

– Привет, – помахал он рукой.

Оратор слегка улыбнулся:

– Давай пройдемся.

Искендеру совсем не хотелось гулять, но он не стал спорить.

– Пойдем.

Солнце вовсю сияло на безоблачном небе. На озере не было ни малейшей ряби, зеленоватая вода казалась недвижной, противоположный берег тонул в туманной дымке. Родители с детьми бросали хлеб уткам. По дорожкам трусили бегуны. На траве нежились парочки. Одна из них так распалилась от страсти, что, кажется, позабыла обо всем. Искендер заметил, что Оратор поспешно отвернулся, на лбу у него прорезались тонкие морщинки. Наконец, устав от ходьбы, они нашли пустую скамейку, где можно было без помех поговорить.

– Я так понимаю, у тебя много друзей, – заметил Оратор.

– Да, и все они классные парни, – с готовностью подтвердил Искендер.

– А ты их лидер?

Искендер медлил с ответом. Никогда раньше он не задумывался, имеет ли право считать себя лидером.

– Ладно, все и так понятно, – кивнул Оратор, словно угадав его мысли. – Это хорошо, что ты умеешь руководить людьми и при этом не заносишься над ними. Свойство благородных натур.

– Спасибо, – ответил Искендер.

Его только что удостоили звания лидера, к тому же причислили к благородным натурам, и он поневоле ощутил прилив гордости.

– Твои друзья – славные ребята, но все они еще дети. Им расти и расти. А вот ты куда взрослее, хотя все вы примерно одного возраста. Как это тебе удалось?

– Отец слинял в неизвестном направлении, – неожиданно для самого себя сообщил Искендер. – Так что мне волей-неволей пришлось взрослеть в ускоренном темпе.

– Это многое объясняет, – проронил Оратор.

Искендер ощущал, как гордость проникает ему в кровь, растекается по всем жилам. Это было невыразимо приятное чувство. Раньше он не сознавал, что настолько отличается от других. Но ведь это чистая правда. Он куда взрослее сверстников. Он глава семьи, ее надежда и опора.

– Я старший сын. У меня есть младшие брат и сестра.

– Твою сестру я помню, – многозначительно произнес Оратор.

– Боюсь, она держалась грубо. Пожалуйста, извини.

– Ерунда. Ее можно понять. Она же еще совсем ребенок. В голове полный хаос. Всякая ерунда, которой она набралась от других девчонок, из журналов, из телепередач. Нам всем с детства промывают мозги, и это не проходит даром.

Искендер промолчал.

– Женщинам приходится даже труднее, чем нам, мужчинам, – продолжал Оратор. – Слишком много искушений сбивает их с верного пути. Вечная погоня за тряпками, поиск сначала богатого мужа, потом роскошного дома, потом шикарной мебели. Все это тянется без конца.

– Верно, – подал голос Искендер.

– Прости за бестактность, но почему твой отец не живет с вами?

Искендер судорожно двинул кадыком, словно сглатывая просившийся на язык резкий ответ. Бестактность, за которую попросили прощения, не переставала быть бестактностью. Что за допрос? Может, этому человеку что-нибудь известно об отце? Или он проверяет, до какой степени Искендер с ним откровенен? В любом случае он слишком зарывается.

– У него своя жизнь, – отрезал Искендер.

– Понятно.

– А мне вот не слишком понятно, почему ты про себя ничего не рассказываешь и при этом ждешь, что человек вывернется перед тобой наизнанку.

В глазах Оратора вспыхнули насмешливые огоньки.

– Вот это-то мне в тебе больше всего и нравится, – заявил он. – Твое прямодушие. Ты рисковый человек. И ни перед кем не станешь прогибаться.

– Верно, – кивнул Искендер. – Прогибаться я не намерен.

– Поэтому я тебя и уважаю, – продолжал Оратор. – Вообще, у нас с тобой много общего. Я тоже не люблю пускаться в откровенности. Но раз уж зашел разговор, расскажу о своей семье.