— Стефани, как ты себя сейчас чувствуешь, именно сейчас?

О Господи. Почему она мне не отвечает? Это она пытается меня успокоить. Мне потребовалось время, чтобы переключиться и ответить.

— Я боюсь и нервничаю.

— Почему?

— Мне страшно, а вдруг я совершаю ошибку?

— Почему?

— А вдруг я так никого и не встречу?

— Почему?

— Возможно, я этого не заслуживаю. И не найдется достойных мужчин, которые могли бы меня полюбить.

— И что еще тебя тревожит?

— Я осознаю свой страх одиночества, и это ужасно.

— Почему?

Мне захотелось ударить ее.

— Может, хватит этих идиотских «почему»?

— Нет, ответь мне. Почему ты сейчас пытаешься осознать свой страх одиночества?

— Я знаю, что только так сумею от него избавиться, но мне все равно страшно.

— Стефани, если бы ты не боялась, тебе не пришлось бы проявлять отвагу. Я представляю, как ты испугана. Потому-то тебе требуется столько душевных сил. Но ты справлялась с ситуациями и посложнее! — Вот за этим я и позвонила Далей.

Ее советы обходились мне дешевле, чем рекомендации Психотерапевта-по-телефону.

— Знаю, но я никогда еще не была так одинока, и я погано себя чувствую, Далей. — Я снова захныкала.

— Почему? Подумай, прежде чем ответить. Нет, в самом деле, почему, Стефани?

— Я не хочу умереть в одиночестве, не имея ни любимой семьи, ни детей.

— Стефани, — спокойно произнесла она, — все мы умираем в одиночестве.

Мне трудно было принять тот факт, что жизнь не предоставляет нам никаких гарантий, и в любой момент мы можем лишиться людей, которых любим, или вещей, которые нам дороги. Я знала, что от этого факта не спрячешься, но очень уж мучительно добиваться чего-то, верить в это и одновременно понимать, что оно может внезапно исчезнуть. Вы не в силах ничего проконтролировать, и это выбивает из колеи. Тем, кто с этим не борется, кто понимает, что все проходит, легче переносить потери. Меня страшила не только вновь обретенная независимость без Оливера. Я оплакивала разрыв отношений, которые, казалось бы, двигались именно туда, куда я так стремилась. Эта потеря лишала меня последней надежды на устойчивость и стабильность. Я заново пережила крушение своих надежд, теперь уже с Оливером.

Я сказала об этом Далей.

— Возможно, я не заслуживаю ничего хорошего. — Я не верила в то, что достой на счастья.

В глубине души я не понимала, с чего хоть одному мужчине любить меня, раз я настолько лишена цельности натуры. Я боялась, что не сумею осуществить свои мечты, не найду для этого ни храбрости, ни сил. Я не хотела умереть в одиночестве…

А потом слезы закрыли пеленой все окружающее, оставляя на глазах следы, подобные кольцам внутри старых деревьев. И мне уже не нужно было кому-то звонить и обсуждать это. Я знала, что мне надо сделать: разорвать составленный когда-то список, перечень желаний, уцелевший от прежней, благополучной жизни. И еще нужно было убраться из парка.

А потом произошло самое ужасное. Нет, я не наткнулась на Оливера. Из моего дневника выскользнул листок бумаги. Желтая открытка, которую я сама смастерила, когда узнала, что беременна. Я приклеила к ней клетчатую ленточку. Внутри были вклеены вырезанные из войлока контуры пеленки и детской кофточки, а между ними было от руки написано:

Избавиться от Линуса было не так-то просто.

Он получил шлепок, но царапался в дверь раз сто.

Недовольный, он ворчал целый час, пока мы трудились так, что только душ нас спас.

Мы трудились упорно ночей безумных восемь.

Дело вовсе не в Хануке, и отдыха мы не просим.

Заснув в объятиях твоих, прижавшись к тебе нагишом,

Как могла я не пробудиться уже с твоим малышом?

Нам известно, что значат эти розовые линии две:

Новый маленький Розен появится в нашей судьбе.

Мы будем семьей: Линус, ты, я плюс новый малыш — подросшая наша семья.

Нет слов, чтоб передать мое воодушевленье.

Эта новая жизнь — прекрасное наше свершенье!

Слезы радости катятся по моим щекам, готовься к лету — тогда малыш окликнет нас сам.

Мороженое и пикули…

Но подожди пока смеяться,

Мы купим все — сиденья, пеленки. Долгов мы должны бояться!

А во мне растет теперь не просто любовь, знаешь сам, а наш любимый крошка, благодарение небесам.

Возьми мою руку и крепко держи ее, мы входим в новый дом,

Скоро ты станешь папой, родится малыш — с твоим лицом.


Читая это стихотворение, Гэйб плакал, прижав меня к себе. На следующей неделе он пошел и купил мне новую сумочку.

— Мать моего ребенка должна иметь красивые вещи.

Сидя в глубине Центрального парка, я справляла праздник жалости к себе, на котором была и гостьей, и хозяйкой. Я не могла удержаться и продолжала мучить себя.

— Ладно, мисс Мелодрама, хватит тосковать, вставай и попрощайся со своим поганым прошлым. Пришло время перемен. — Я едва не зааплодировала.

Отлично, все в норме. Я снова разговариваю сама с собой.

Подхватив рюкзачок и повесив фотоаппарат на плечо, я заспешила на север. Я со всем справлюсь. Боль еще не прошла, но когда-нибудь я поблагодарю себя за такое решение. Это как с диетой и защитным кремом от солнца: чтобы ощутить пользу, нужно время.

Направляясь к 72-й улице, я заметила знакомое лицо. Это была Джейми Лоуэри с мужем Дэвидом и сыном Нейлом. До моего замужества мы с Джейми дружили, были неразлучны, работали вместе. Мы одновременно планировали наши свадьбы, почти одновременно забеременели и делились друг с другом приметами из книги «Что есть тем, кто ждет малыша», а также страхами по поводу будущих родов и расщепления позвоночника. У нее была та жизнь, которая полагалась и мне: малыш в коляске и рука мужа в ее руке. Я смотрела на них с вымученной улыбкой. Нет, сегодня определенно не мой день! Правда-правда. Ну вот скажите, почему все так погано?

— Ох, Стефани, ты чудесно выглядишь! — Ну, это уж точно было вранье. Может, она имела в виду мою худобу? Я не могла толком есть, когда нервничала. Я, конечно же, потеряла в весе, но «чудесно» — это перебор. — Чем занимаешься?

Мы обнялись, и я ощутила исходящее от нее тепло. Мне не хотелось ее отпускать. Я скучала по ней. Правда скучала. Глядя на нее, касаясь ее, я вдруг почувствовала, что хочу вернуть свою жизнь, ту, которую я думала, что веду, до того как узнала правду о Гэйбе. Я медленно высвободилась из ее объятий и со слезами на глазах сказала, как скучала по ней. Мы были неразлучны, пока не расстались. Слишком просто сказать, что мы расстались из-за того, что я осталась одна. Факт в том, что когда ваши женатые друзья заводят детей, вы начинаете реже с ними видеться. Скажем, мне хотелось повидать ее и вместе выпить, а ей нужно было кормить Нейла. Нет, мы не расстались. Мы просто повзрослели.

Я слышала, что женатые пары не жалуют одиноких приятельниц, поскольку жена начинает видеть в них потенциальную угрозу. Я никогда ни с чем подобным не сталкивалась. У тех друзей, с которыми я постоянно встречаюсь и общаюсь, детей нет. Думаю, женщины с детьми заводят новых подруг во время прогулок и игр с ребятишками, так же, как одинокие женщины ищут одиночек себе под стать. Помимо любви друг к другу, у нас с Джейми осталось мало общего.

У Нейла выпала изо рта соска, и он завопил.

— Он жить не может без этой штучки, — сказала Джейми, доставая новую соску.

— Понимаю его чувства.

В младенчестве я была очень привязана к соскам из серии, которую потом перестали производить. Родители пытались заменить их сосками новых моделей, но я выплевывала все подряд. «И как же вы вышли из положения?» — спросила тогда я. «Мы скупили все экземпляры твоих любимых сосок, — сказала моя мама, — а когда они закончились, просто терпели твой плач. В конце концов ты сдалась». Хотелось бы мне сейчас сказать, что тогда я хорошо усвоила урок, что научилась обходиться без спасательного круга, но, боюсь, я осталась прежней. Просто я выросла и переключилась на любовные отношения вместо сосок. А правильной модели соски «бой-френд» мои родители явно не нашли.

— А что это у тебя за фотокамера, Стефани? — спросил муж Джейми.

— О, а это моя детка. Я купила ее пару месяцев назад. Ты ведь меня знаешь, я вечно что-нибудь затеваю. — Я погладила фотокамеру и обернулась к Джейми. — Мне до смерти надоело вкладывать всю свою энергию во взаимоотношения с парнями, которые в конце концов оказываются никчемными. Понимаешь? — Нет, конечно же, она не понимала. — И поэтому я решила переключиться. Тратить силы на себя. Понимаешь? — Этого она тоже не понимала.

Она тратила силы на воспитание сына, на любовь к мужу. И моя жизнь могла бы стать такой же. Но вместо этого мне пришлось создавать себе новую жизнь.

— Готовься начать жизнь сначала, Гэйб, эту попытку ты испортил, — закричала я сквозь закрытую дверь квартиры, когда Гэйб возвратился с Линусом. — Ты ведь даже свой домашний номер никому не сообщаешь, значит, ты и не живешь здесь, наверное!

— Не глупи, Стефани. Открой дверь. — Он и понятия не имел о том, что дверь — его союзник: она отделяла меня от него.

— Здесь для тебя нет места. — Сказав «здесь», я коснулась рукой сердца.

Я представила, как Гэйб стоит с той стороны двери, переминаясь с ноги на ногу, и пытается понять, о чем это я. Но наверняка у него в животе уже заныло при мысли о том, что я могла о чем-то догадаться. Мне хотелось увидеть его лицо, посмотреть, как он станет мне врать, и возненавидеть его по-настоящему. Прежде чем открыть дверь, я глянула на сестру, сидящую на диване.