Доктор Луиль замешкался. Счастье от моего восстановления омрачили безрадостные мысли.

― Ваш брат пока ещё с нами, но… мы не знаем, сколько он ещё продержится. Его ранения очень тяжёлые, и он перенёс сложную операцию. ― Врач прокашлялся. ― Чуть позже я расскажу о его состоянии. Но сначала, позвольте рассказать о вашем предстоящем лечении, а затем вам нужно поспать. Время ещё будет.

Нет, времени, нет!

И если у Кеса дела плохи, мне нужно увидеть его, пока не стало слишком поздно.

Мне нужен мой брат. Мой друг.

― Таких, как вы, я называю необыкновенные везунчики, ― улыбнулся доктор Луиль. ― Однажды у меня был пациент, который поскользнулся в ванной и разбил окно. Стекло разрезало парню горло, но не задело ярёмную вену и сонную артерию. Вы хоть представляете, насколько это невероятно? Просто он везунчик. У меня было немало таких случаев. Вроде человек должен был погибнуть, но по каким-то причинам остался жив. ― Он легонько похлопал меня по плечу. ― Вы один из последних везунчиков. Пуля вошла в верхнюю часть живота через мышцы, окружающие жизненно важные органы, не попав в брюшную полость. Вы могли потерять сознание от избытка адреналина и боли и истечь кровью. Но вас привезли к нам.

В висках застучало.

Меня привезли к ним.

Мне дан второй шанс.

Не прогнил настолько, чтобы заслужить смерть. Не заработал ещё пока билет в один конец на поезд в ад.

И шанс я этот впустую тратить не намерен.

Свою новую жизнь я проживу исправляя ошибки, и докажу, что я заслужил её.

― Д-давно я т-тут?

Доктор Луиль, пригладив усы, ответил:

― В операционной вы провели три часа, и три дня в реанимации. Органы достаточно восстановились, чтобы уменьшить количество препаратов и позволить природе справиться самой.

Три дня?

Три, бл*дь, дня!

Чёрт, что с Нилой?

Сердце застучало, как бешеное, и меня накрыло волной адреналина. Рывком поднявшись, я схватился за край кровати. Боль, будь ты проклятая. И эта рана тоже.

Три дня!

― Я… мн-не нужно и-идти.

Луиль схватил меня за плечи и прижал обратно к матрасу.

― Что, чёрт возьми, вы делаете? Я вам только что рассказал, какой вы везунчик, и вы пытаетесь всё испортить?

Я практически видел, как убегает песок в часах, приближая Нилу к смерти, и боролся изо всех сил.

Нила!

Три дня!

Что они сделали с ней за это время?

― От-отпустите!

― Без вариантов, приятель. Вы мой пациент и будете следовать моим правилам. ― Врач крепко держал меня. ― Успокойтесь, или вас привяжут. Хотите?

Я замер, дыша тяжело и хрипло. Живот, словно когтями, разрывала мучительная боль.

Три дня…

Силы резко покинули, и накатила тошнота. Ох, бл*дь. Комната закружилась.

― Тошнота пройдёт, ― сочувственно сказал доктор Луиль, отпуская меня. ― Это из-за морфина. Просто полежите спокойно, и всё пройдёт.

Но сейчас я мог думать только о Ниле, и о том, что бросил её.

Вот бл*дь!

― Молли, увеличь немного дозу мистеру Эмброузу и дай успокоительное.

― Нет! ― Я уже потерял много времени. И больше терять его не намерен. Мне нельзя спать, мне нужно исцелиться и бежать спасать мою женщину.

В поле моего зрения попала девушка на заднем плане. Блондинка, волосы которой были закручены в тугой пучок. В руках она держала планшет для бумаг. Её эмоции считать было невозможно, ей будто было всё равно, она едва меня замечала. Либо девушка хорошо умела прятать эмоции, либо тошнота перекрыла мою чувствительность и свела её до минимума.

Стараясь остаться в здравом уме, по-крайней мере, пока доктор не уйдёт, и я смогу начать планировать свой побег, спросил:

― Как долго мне нужно здесь находиться?

― А что? Планируете покататься на лыжах в Швейцарии? ― рассмеявшись, ответил доктор Луиль. Но заметив моё каменное выражение лица, смущённо откашлявшись, постарался реабилитироваться. ― По моим оценкам, недели три до полного восстановления. Две недели, чтобы зажила рана, и ещё одна, чтобы рассосались внутренние гематомы. Двадцать один день, мистер Эмброуз, а затем я подпишу бумаги о выписке и пожелаю вам счастливого пути.

Три недели?

Вот, бл*дь, у меня нет столько времени.

Я чуть не сошёл с ума, узнав о прошедших трёх днях.

― Я не могу б-быть з-здесь так д-долго. ― Покачал головой я.

Нила, не отказывайся от меня.

Я должен быть там, чтобы спасти её. Нельзя, чтобы она подверглась ещё большему ужасу, особенно в руках моего ублюдка-папаши и такого же братца.

П*здец, нах*й, бл*дь.

От мысли, что Нила там одна совершенно беззащитна, в груди кольнуло, и будто по венам потекла кислота, прожигая внутренности.

― Простите, мистер Эмброуз, но вы не можете уйти, пока я не разрешу. ― И, направив своё внимание на медсестру, подозвал её, сказав: ― Дай-ка мне тот номер. Нам лучшее сообщить семье, что он очнулся.

Сердце стукнуло, чуть не пробив грудную клетку.

― К-какой семье?

Только не говорите моему отцу.

Иначе, ещё до конца дня меня либо отравят, либо прирежут.

Доктор Луиль потянулся к телефону, лежащему на прикроватной тумбочке. В палате практически всё было белое или из стекла, либо светло-голубое. На стене контрастом висел прямоугольник; плазменного телевизора, а в углу примостились маленький столик и пара кресел.

― Женщине, что привезла вас сюда, конечно. ― Прикусив нижнюю губу, он набрал номер и поднёс аппарат к уху. ― Да, здравствуйте, мисс Эмброуз? Это доктор Джек Луиль.

Молчание.

― У меня для вас хорошие новости. Он только что очнулся. Даю ему трубку.

Прикрыв ладонью микрофон, доктор передал мне аппарат. Мысли понеслись вскачь, подкидывая различные варианты. Я покачал головой. Что, если это ловушка? Что, если на том конце провода Бонни?

Увидев моё колебание, доктор не отступил, а лишь пояснил:

― Это ваша сестра. Она звонит каждый час в течение последних трех дней. Честно говоря, это немного раздражает, скажите уже, что с вами всё в порядке. ― Вложив трубку мне в ладонь, док продолжил: ― Поговорите с сестрой и отдыхайте. Позже я зайду, чтобы ответить на вопросы, которые у вас ещё, возможно, возникнут. И ещё нужно будет посмотреть, уменьшить дозу обезболивающих или, наоборот, поднять. И оставайтесь в постели, иначе ата-тат.

Я крепко сжал в руке гаджет.

Не обещаю.

Я сбегу, как только смогу дышать без желания заблевать всё вокруг.

Меня затрясло от накатывающей тяжёлым валуном усталости, и от мысли, что вот-вот я поговорю с кем-то, кто сейчас находится в Хоукскридже, с кем-то любимым. С кем-то, кого я сильно подвёл. Так же сильно, как подвёл Нилу.

Дождавшись, когда за доктором и медсестрой закроется дверь, я поднёс телефон к уху:

― Ал-алло?

Тишина в трубке резала слух.

― Ал-алло? Ты там?

На том конце провода послышался вздох:

― Ну наконец-то, засранец.

Сердце ускорило ход.

Я может и подвёл Нилу.

Я, может, уже был бы мёртв.

Но Жасмин совершила невозможное. Она сохранила мне жизнь, и я мог быть уверен, что она то же самое сделает и для Нилы.

― Ты в-всегда была уп-пёртая, Жас.

― Боже, это действительно ты, ― голос её сорвался, и Жасмин разревелась.

Потом сестра рассказала, что она сделала и как спасла нас. Как Фло поддерживал в нас жизнь, пока не удалось тайком вывести нас из поместья. Как они прятали нас в склепе, как пытались лечить, оставив медленно превращаться в скелеты под домом, в котором прошла вся моя жизнь. Как они пытались обмануть время, чтобы успеть перевезти нас в безопасное место, пока не стало слишком поздно.

Я в огромном долгу перед Фло, и щедро отплачу ему. И теперь я больше не буду недооценивать сестру или принимать её как должное. Поверить не могу, что она добровольно покинула Хоукскридж.

После посвящения всей своей жизни поместью, ей удалось завладеть одной из многих машин в нашем гараже и, каким-то образом, доставить нас с Кесом в больницу. Судя по словам врачей, это был героический поступок. Час или два и Кестрел был бы мёртв, а вскоре после него и я.

Я понятия не имел, как ей это удалось. Телефонный разговор был кратким, тихим… довольно быстрым, чтобы Бонни не смогла подслушать. Ее облегчение было искренним, но она что-то скрывала от меня.

Что-то, что я хотел выяснить.

После того, как я повесил трубку, медсестра появилась в палате и вопреки моему желанию ввела капельницу успокоительного.

Я не мог избежать этого. Я не мог оценить, насколько слаб. Все, что мог, это погрузиться в глубины сна, словно накаченный наркотой придурок. Нила не навестила меня в этот раз, и через несколько часов я проснулся, испытывая боль и ярость.

После пробуждения все мои мысли были посвящены Кестрелу. Мое сердце было разбито из-за моего брата.

По словам дока, он все еще не пришёл в себя, и находился в реанимации, погруженный в искусственную кому. Пуля, от которой я спас Жаз, прошла «навылет». Луиль сказал, что я был «везунчиком», счастливой случайностью, е*аным чудом. Кости не раздроблены, органы не повреждены. Одно входное и выходное отверстие, оставляющее кровотечение и заражение, но в остальном я был нетронут.

Но если я был чудом, то у меня были определенные обязательства и привилегии.

Привилегии, которыми я непременно воспользуюсь, чтобы покончить с человеком, который убил меня.

И обязательства, которые я намеревался выполнить теперь, когда был свободен.

Я восстал из мёртвых.

И я навлеку адский гнев на своих врагов.