Было уже около полуночи и потому очень темно, но клумба была освещена колеблющимися огоньками свечей, в центре клумбы стояли Филипп и Хелена, а вокруг них валялись растоптанные жёлтые цветы. Филипп и Хелена были практически голые, их кожа молочно светилась в темноте. Я сразу поняла, что то, что отвратительными ручьями стекает по их рукам и груди – это кровь, но я вначале подумала, что Хелена поранила себя ножом, который блестел в её вытянутой руке. Но потом я увидела, что кровь течёт из маленького обвисшего предмета, который она другой рукой прижимала к шее. Это была крыса, хеленина крыса, как потом оказалось, и я сообразила, что вопль, который я услышала, исторгла именно она. Мне понадобилась ровно секунда, чтобы охватить всю картину целиком – моего скорчившегося брата и Хелену с окровавленной крысой в одной руке и с ножом в другой.

– Асперго, асперго, асперго, – бормотала она с закрытыми глазами, а Филипп рядом с ней странно поскуливал.

Ужас, страх, отвращение и неописуемый гнев заставили меня заорать. Я орала, пока бежала к ротонде, и я всё ещё орала, когда Хелена открыла глаза и попыталась проткнуть меня ножом. Её реакция была настолько заторможена таблетками, что я успела прижать её спиной к газону до того, как ей удалось до меня дотянуться. Со всей силой и яростью я выкрутила ей руку, и она выпустила нож.

– Не сейчас, – прохрипела она. – Мы ещё не закончили!

– Всё, – сказала я, – вы закончили.

Мёртвая крыса лежала недалеко от моего лица, и её вид вызвал у меня резкие позывы на рвоту. Тем не менее я продолжала всем весом прижимать Хелену к земле и не отпустила даже тогда, когда её глаза закатились, а тело обмякло.

– Ты её убьёшь, – закричал мой брат, не сделав, однако, ни малейшей попытки прийти Хелене на помощь. Он осел в раздавленные нарциссы и жалобно заплакал.

Я тоже плакала, но не решилась отпустить Хелену. Я почему-то боялась, что она может подобно Гленн Клоуз в «Роковом влечении» вновь пробудиться к жизни и обнажить нож.

Через целую вечность – на самом деле прошло не более двух минут – мой отчим поднял меня на ноги и проверил, не ранена ли я. Ран у меня не было, самое большое пара синяков от Хелениных острых костей.

Я оглушённо посмотрела на свет свечей. Моя мать опустилась на корточки перед моим братом и накрыла его плечи своей вязаной кофтой.

– Что с Хеленой? – спросила я, не то чтобы обеспокоенная, скорее из любопытства. Если я её раздавила, то мне совершенно не жаль.

– Она без сознания, Ханна, – сказал Йост. – Она уже ничего нам не сделает.

– У неё был нож. И она убила крысу! – всхлипнула я и спрятала лицо у него на груди. – И Филипп в этом участвовал. Это была какая-то ужасная церемония… крыса кричала…

– Они приняли наркотики, – сказал Йост. – Я вызвал скорую. И ещё я бы вызвал полицию, если бы твоя мать не воспротивилась.

– Никакой полиции, – сказала мать. Её лицо было бледным и напряжённым, но она не плакала. – Будет только больше проблем.

– Ну, ты должна это знать, – ответил Филипп. Мы оставили Хелену лежать на лугу и поволокли Филиппа в дом, где он безучастно позволил маме вымыть себя и уложить в постель. Она хотела вымыть и меня, но я не могла вынести её прикосновений.

Я раздражённо отвела её руку.

– Я могу сама помыться, спасибо.

Мама сделала такое лицо, словно я её ударила. Она удручённо присела на край Филипповой постели. Филипп забылся глубоким сном.

С улицы донеслась сирена скорой.

– Его тоже надо в больницу, – сказал Йост.

– Нет, – взволнованно ответила мать. – Ему нужен покой и защищённость. Поверь, если в больнице его обследуют и заметят, что он принимал наркотики, то у него могут быть крупные неприятности.

– Ты должна это знать, Ирмгард, – снова сказал Йост. Его голос звучал непривычно холодно, и имя, которое мать уже давно не слышала, как-то встряхнуло её.

– Мне так жаль, – сказала она.

– Жалеть поздно, – ответил Йост. – Твой младшенький забылся наркотическим сном, про который я думаю, что он у него не первый. А твоя дочь… – Он запнулся, взглянув на меня. – Иди прими душ, дорогая. А потом в постель. Я позабочусь обо всём остальном.

Это было очень заманчивое предложение, но когда я встала под душ и увидела синюю мигалку скорой сквозь матовое окно в ванной, я не смогла оставить его один на один со всем этим. Я быстро оделась и снова выбежала в сад.

Санитары забрали Хелену в больницу, а мы с Йостом поехали следом, чтобы встретиться там с Хелениными родителями. Йост их известил.

Родители, похоже, переживали такое не впервые, Новость, что их дочь под воздействием наркотиков совершенно не в себе, они восприняли с какой-то печальной привычностью. Хелена принимала наркотики с четырнадцати лет и увлекалась ритуалами чёрной магии. На следующее утро она добровольно отправилась в закрытое психиатрическое отделение. И здесь она была не впервые. Два года назад у неё диагностировали шизофрению. Болезнь могла быть вызвана потреблением наркотиков, но точно этого никто не знал. Чтобы уйти от контроля родителей, Хелена сбежала, и все дни, которые она провела у нас, она ни разу не принимала своих лекарств. Вместо этого она опять стала принимать наркотики, а конец истории вы знаете.

Мама, которой Йост рассказал всё это следующим утром, была необычно тихой.

– Я должна была заметить, что что-то не так, – сказала она. – Что случилось и моим материнским инстинктом? Кто знает, что могло произойти, не появись вовремя Ханна!

– Я не думаю, что она что-нибудь бы сделала Филиппу, – ответил Йост. – Но этого никто не знает. Она серьёзно больна.

Что сказал на это Филипп, я не знала, да и не хотела знать. Он оставался в своей комнате, и я не делала никаких попыток его навестить. Мать, Йост и даже моя сестра, примчавшаяся после известия о катастрофе, целый день сидели у его постели и непрерывно его утешали. Протрезвев, он не забыл, что произошло, но не смог вспомнить, как это получилось. Он не знал также, что за таблетки он съел. Но он слёзно пообещал никогда больше ничего наркотического не принимать, и все почему-то ему поверили.

– Он бы охотно с тобой поговорил, Ханна, – сказала мне мать.

– А я с ним нет, – ответила я. Слишком отвратителен был он прошлой ночью. – И что это вообще такое? И почему он укрылся в своей комнате как избалованный ребёнок?

– Ему стыдно, – ответила мать, а я заметила:

– У него есть на это все основания. И не только у него.

Мать сделала удручённое лицо.

– Я знаю. Я никогда не была для вас, детей, хорошим примером.

– Ты и сейчас таковым не являешься, – сказала я и оставила её.

– Ну как ты? – немного позднее спросила Тони.

– Не знаю, – ответила я. – Впервые в жизни я желаю себе другую семью. Эта какая-то придурочная.

– Хелена к нашей семье не относится, – спокойно откликнулась Тони. – Она просто несчастная сумасшедшая, которая случайно прожила здесь пару недель.

– Нет, – возразила я. – Это как раз не случайность! Мама и Филипп хотели, чтобы она тут жила. Ты не видела, что было здесь прошлой ночью, Тони, но я с тех пор ощущаю себя такой грязной. Понимаешь, это не была одна из тех житейских катастроф, в которых иногда можно найти смешную сторону. Ничего, что можно было бы описать в моей колонке. Это не то переживание, про которое потом скажешь – это было ужасно, но это меня закалило. Я, знаю, что Хелена больна, и, возможно, это оправдывает то, что она сделала с крысой – но Филипп-то не болен, а он участвовал.

– Под воздействием наркотиков люди совершают странные поступки, – сказала Тони.

– Возможно, – ответила я. – Но когда я думаю о том, что они оба натворили, мне становится плохо. Прости, Тони, но сегодня я не смогу быть нормальной няней для твоих детей.

Тони кивнула, как будто она ничего другого и не ожидала.

– Ничего страшного. Возможно, в следующий раз.

– Хм, да, – сказала я с отсутствующим видом.

Позже я вышла в сад. Йост уничтожил все следы ночной сцены в ротонде. Только нарциссы было уже не спасти.

– Летом ничего уже не будет заметно, – сказал он.

– Я всё равно буду об этом думать, – ответила я. – Ах, Йост, я не хочу больше жить в этом доме!

Йост обнял меня.

– Я, наверное, тоже.

Глава 15


После той ночи, когда Хелена разорила нашу клумбу с нарциссами, всё вдруг стало не таким, как прежде. Словно её несчастный ритуал погасил во мне любовь к жизни. Ничто меня больше не радовало, ничто не было важно. Моего брата я видеть не хотела, жалобы Виви на новую работу действовали мне на нервы, как и жалобы Тони на бессонную семейную жизнь. Соня и Карла нервировали меня диетическими советами, а один только вид моей матери вызывал у меня желудочные спазмы.

Меня больше не интересовал даже Борис. Наше знакомство вдруг показалось мне смешным и лживым. То, что началось с такого количества лжи, не могло закончиться хорошо. Я перестала отвечать на его письма.

Неделя медленно ползла вперёд, и я как могла сконцентрировалась на работе. Но даже ею я перестала заниматься с душой. Уже несколько дней я не писала статей. Было такое ощущение, что жизнь внезапно утратила все свои забавные стороны.

– Как раз сегодня Ханна пойдёт обёртываться, – сказала Марианна во вторник на редакционном совещании. – Посмотрите ещё раз на её бёдра! Если верно то, что написано в проспектах, то половина их останется на целлофане! – она засмеялась, и Кордула вместе с ней, а остальные посмотрели на мои бёдра, словно увидели их впервые. Я, однако, даже не покраснела – до того мне это было безразлично. Есть вещи и похуже моих бёдер.

Марианна не унималась.

– Смотрите внимательно, – сказала она. – Потому что завтра у Ханны будут бёдра как у меня.