— Извини Джорджа, — наконец сказал Адам. — Он не хам. Мы давние друзья, и он позволил себе немного пошутить.

— Конечно, я прощаю. Сегодня день всепрощения. Я неслыханно, невероятно счастлива.

— Я уже дал Джеймсу телеграмму с просьбой начать хлопоты касательно бракоразводного процесса. И мне нужно будет непременно встретиться с твоим отцом, когда я вернусь в Монтану. Поэтому тебе непременно надо ехать со мной.

Адам говорил спокойным тоном, но было заметно, что он сильно волнуется и каждая фраза этого монолога далась ему с огромным трудом.

— Ты меня любишь? — спросила Флора.

— Должно быть, — ответил молодой человек и тут же поправился: — Да, люблю. — Затем он издал легкий вздох и добавил с искренним простодушием: — Я не уверен насчет любви потому, что я никогда по-настоящему не любил. Но могу сказать точно: я безумно скучал по тебе, когда мы расстались. И сейчас я хочу жениться на тебе, чтобы больше никогда не разлучаться. Для этого надо хорошенько повертеться: аннулировать брак в Ватикане непросто, понадобятся деньги. Изольда и ее семья — я их аппетиты знаю! — три шкуры с меня сдерут, прежде чем отпустят на волю. Они своего не упустят, выжмут все, что смогут. Эта многомесячная борьба, скажу честно, меня пугает. И все муки, которые я претерпел в браке, тоже тяготеют надо мной. Если бы не эти две вещи, я был бы куда смелее и намного увереннее говорил бы о своей любви… Порой я ломаю голову: чем ты меня взяла и почему я как воск в твоих руках?

— Я тоже понятия не имею. — весело сказала Флора.

Он криво улыбнулся.

— Тебе смешно… А по-моему, это вносит нездоровый элемент мистики в наши отношения.

Девушка насмешливо тряхнула кудряшками и беззаботно отозвалась:

— Хоть убей, я бы не смогла точно сформулировать за что и почему я тебя люблю. Но теперь я знаю, что такое любовь. Это… это все вместе. Никаких причин не нужно. Я люблю тебя, потому что ты есть. Это всему причина — и конец всех причин.

— Да, когда ты со мной, я тоже ощущаю ничтожество всех рассудочных рассуждений, — сказал Адам. До сих пор его жизнь имела куда более жесткие ограничения, чем жизнь Флоры. У него была семья и долг перед семьей, то есть, прежде всего, обязанность ничем не омрачать жизнь Люси и обеспечивать ей счастливое существование — хотя бы и за счет собственных страданий с такой супругой, как Изольда. Вдобавок Адам был тесно связан со своим племенем и постоянно стоял на страже его интересов против алчности и злобы белых пришельцев.

Все это вместе приучило его, кутилу и бабника, жить с оглядкой, не заходить слишком далеко в своих кутежах и любовных приключениях — словом, при всей своей страстности и диком темпераменте граф де Шастеллюкс к середине жизни вырос в человека рассудочного и рассудительного.

— Тому, что я хочу связать себя с тобой, есть еще одна причина, нехорошая, — сказал он после паузы, как бы решив быть честным и открытым до конца. — Я тебя страшно ревную.

— И я тебя, — так же серьезно ответила Флора. — Изольду, скажем, я никогда не встречала, но заочно ненавижу ее — потому что она провела с тобой так много времени. Ну и всех остальных женщин я бы поубивала!

— Что до Изольды, то к ней ревновать нет резона. Я никогда к ней не прикасался после того, как… — Адам осекся, словно определяя границы своей откровенности. — Словом, после свадьбы, — сказал он, чтобы не вдаваться в подробности. — А по поводу остальных женщин… с ними покончено. Мой абсурдный брак, со всей сопутствующей мерзостью распутства, слишком затянулся — и пора закрыть эту страницу моей жизни.

— Дай Бог, чтобы у тебя все получилось.

— Вообще-то тот, кто по-настоящему щедр, всегда в итоге добивается от Ватикана аннулирования брака. Но Изольда подлая, а ее родственники — люди влиятельные. Так что развод рискует превратить-ся в многолетнюю нервотрепку, и в эту бездну придется ухнуть по меньшей мере половину моего состояния.

— Послушай, — сказала Флора, — совсем не обязательно жениться на мне. Я понимаю, как сложно тебе развестись, как это обескровит тебя и подорвет твою жизнь даже в материальном отношении… Поверь, я буду рада одному тому, что ты любишь меня, что я могу быть с тобой, держать вот так за руку…

— Нет, это хорошо, но этого мало, — возразил он. — Я хочу быть твоим мужем… И я хочу иметь еще детей… если ты не против.

У него даже слегка голова закружилась. Казалось полным безумием, что он произносит эти слова. Адам бы меньше удивился, если бы вдруг с его губ слетели фразы на неведомом китайском языке.

Флора разом потухла. Она была так счастлива, так окрылена, что начисто забыла об этом страшной «мелочи» — она не может иметь детей.

Девушка внезапно убрала руки под стол и больно стиснула их у себя на коленях.

— Не торопись с обещаниями, — сказала она, — ты должен все взвесить, и очень серьезно. Быть может, ты еще передумаешь жениться на мне…

— С какой стати? — возмутился Адам, пытливо прищурившись. Он заметил, что она ни с того ни с сего переменилась в лице.

Флора молчала. Наконец решившись, она как головой в омут кинулась.

— Потому что… — подавленным голосом прошептала девушка, — потому что у меня не может быть детей.

Ни один мускул его лица не дрогнул. Только секундная вспышка во вдруг остановившихся глазах Адама дала понять, что он поражен этой новостью.

— Плевать! Это не имеет никакого значения. Я говорю от сердца, а не успокаиваю тебя.

— Я бы хотела иметь от тебя детей, — промолвила Флора, и слезы покатилась из ее глаз. Она выхватила из-под манжеты платочек и вытерла их.

Он схватил ее руки и, нежно гладя их, стал успокаивать возлюбленную.

— Ну, будет, будет… Я же сказал: мне все равно. Мне нужна ты.

Как Флора ни крепилась, она снова расплакалась. Затем она скороговоркой рассказала о своей египетской болезни, о своих нерегулярных месячных, о том, что десяток знаменитых докторов признали ее бесплодной после перенесенной тяжелой лихорадки.

— Я нисколько не огорчалась по этому поводу… до сегодняшнего дня, — закончила девушка с новым, особенно безутешным всхлипом.

— Пожалуйста, биа, не надо плакать, умоляю, — повторял и повторял Адам. — Я люблю тебя. И всегда буду любить. Я влюбился в тебя уже в тот шальной вечер в доме судьи Паркмена.

Впервые он признавался женщине в любви. Впервые он давал обещания на будущее. Лишь теперь Адам сознавал то, какое мощное впечатление произвела на него Флора уже во время их первой встречи в Виргинии. И это впечатление с месяцами только крепло, укоренялось. И вот он жить без нее не может. Сейчас, произнеся столько слов любви и повторяя их снова и снова, он до некоторой степени упивался новыми ощущениями: так приятно произносить вслух эти никогда прежде не бывшие в употреблении слова.

— Возможно, ты раскаешься в своей сегодняшней горячности, — сказала Флора. — Однажды тебе захочется еще детей, и ты горько пожалеешь, что когда говорил «плевать».

— У нас есть Люси, — твердо возразил Адам. — А она такое сокровище, которого хватит на двоих. И она способна заменить собой целую дюжину детишек.

— Да, она любит меня, — печально согласилась Флора.

— Люси обожает тебя. Я обожаю тебя. Поэтому вытри последние слезки и успокойся, любимая. У нас сегодня праздник. Пусть ничто его не омрачает. Давай пофантазируем, сможем ли мы выиграть на скачках столько денег, чтобы хватило и жадным прелатам, и Изольде, и ее родичам, и ее адвокатам.

— Тебе бы все шутить, — сказала Флора, капризно хлюпая носом. — А мне грустно, очень грустно.

— Прекрати! Итак, десять тысяч толстопузым ватиканцам… нет, меньше двадцати они не возьмут. Значит, двадцать. Еще двадцать Изольде. Еще двадцать «обесчещенным» родичам.

— Спустись с небес, — удрученно перебила его Флора. — Один монсиньор возьмет больше двадцати тысяч за то, чтобы только прочитать твое прошение! А чтобы Изольда удовольствовалась двадцатью тысячами? Трудно поверить! Она вращается в таких кругах, где это разовая ставка на карточном столе, цена двух рысаков или пяти-шести платьев от Ворта. Ты пробыл в Монтане слишком долго и забыл европейский великосветский масштаб цен.

— Да, верно, — мрачно согласился Адам. Он просто не хотел всерьез задумываться над реальными расходами в связи с разводом. Это могло сильно подпортить праздничное настроение. — А по-твоему, каков будет порядок цифр?

— Негодяй! — возмущенно сказала Флора. Слезы ее высохли, мысли пошли в новом направлении. Словом, она попалась на его уловку.

— Ага, ты заинтригована, твоя головка занялась цифрами. Этого я и добивался. Ну, давай посчитаем вместе.

При подготовке экспедиций и во время путешествий Флора вела бухгалтерию отца. У нее был вкус к цифрам. Поэтому она разбиралась в ценах, накладных расходах, а жизнь в лондонском высшем свете познакомила с размахом денежных трат сливок аристократического общества, к которому принадлежала и Изольда. Словом, Флора могла быть хорошим советчиком и консультантом в денежной сфере. Но сейчас ее возмутило то, как ловко Адам переменил главную тему разговора.

— Мне не нравится, когда мной вертят как хотят, — заявила девушка несколько обиженно. — Я не кукла на веревочках!

— Ладно, оставим счеты-расчеты, — примирительно сказал Адам. Он привык к внезапным капризам Люси и умел проявлять терпение в подобных случаях.

— Думаешь, перехитрил меня, да?

Она стала агрессивной, но цели своей он добился: грусть ушла из ее глаз.

— Давай больше не будем ссориться из-за пустяков. Нам нужно обсудить серьезные вещи. А Изольду мы уже, считай, победили. Ведь в тот самый первый вечер, когда мы обменивались нашими сибирскими впечатлениями, я точно знал, что не притронусь к женщине ни в ту ночь, ни в обозримом будущем.

— И я принудила тебя изменить твое столь решительное намерение.

— Да, биа, ты нашла средства переубедить меня, — улыбнулся Адам. — Знаешь, я даже подумывал купить у судьи то ландо — вызолотить его дверцы и не использовать, а поставить его в моем каретном сарае — что-то вроде сувенира.