Они подошли к вокзалу и услышали сигнал поезда. Джулиет порылась в сумке и достала обратный билет. Хэпа по-прежнему не было видно. Тут выглянуло солнышко. Воздух был настолько чист, что стало больно дышать.

— Бьюсь об заклад, старина Хэп решил, что я ненормальная, — сказала Джулиет.

— Нет. Ты ему понравилась. Он сам признался.

— Да, как же.

На платформе начали собираться пассажиры. Подъехало такси Илая Хатауэя, откуда высадилась Сисси Эллиот с дочерьми, Айрис и Марленой; все трое ехали на балет в Бостон.

— Вообще-то я и есть ненормальная, — тихо буркнула Джулиет.

— Ну и что? Хэпу нравятся ненормальные. Он однажды показал мне статью о человеке, который выдыхал изо рта пламя, — сказала Стелла — Ну разве это не сумасшествие?

— Это просто очень серьезный случай несварения.

Девчонки расхохотались.

— Самый серьезный из всех зафиксированных, — задыхаясь, проговорила Стелла.

Они смеялись так громко, что их было слышно внутри вокзала, но, когда Стелла замолкла, Джулиет продолжала хохотать. Совсем скоро ее нервный смех перешел в слезы. Стелла отпрянула. Раньше она сомневалась, умеет ли Джулиет плакать, — и вот теперь пожалуйста, подруга ревела в три ручья.

— Это вовсе не из-за того, что я уезжаю, пожалуйста, не думай. — Джулиет промокнула глаза; черный карандаш для глаз и тушь начали подтекать. Джулиет принялась отрывать от билета крошечные кусочки. — Мне ведь даже не нравится это место. Я городская девушка.

— Знаю. Ты на все сто городская.

— Я рада, что уезжаю. Я бы здесь свихнулась.

За все время их знакомства Стелла только один раз побывала в гостях у Джулиет. Подруга жила в однокомнатной квартирке, поэтому спала на диване. Здесь же Лиза Халл застелила для нее кровать чистыми белыми простынями, пропитанными лавандовой отдушкой. Джулиет проспала в субботу до полудня, а потом говорила, что не помнит, когда в последний раз ей удавалось так выспаться.

Стелла обняла подругу.

— Может быть, в следующий раз ты задержишься подольше.

— Не забывай меня, — прошептала Джулиет, обдавая ее горячим дыханием.

Когда она села в поезд, то, вероятно, уже не могла видеть Стеллу на платформе, но Стелла все равно осталась и махала, пока поезд не отошел, а затем скрылся за углом Локхарт и Ист-Мейн, подав сигнал напоследок. Джулиет призналась, что уехала из города, даже не оставив тетке записку; она подозревала, что когда вернется в Бостон, то окажется, что тетя даже не заметила ее отсутствия. Тяжелая участь — быть забытой. Так уж заведено, что одни становятся частью истории, люди празднуют их дни рождения, вспоминают их жизнь, а от других не остается и следа. Только вчера вечером Мэтт рассказывал за ужином о своей диссертации; Лиза услышала от него, что женщины рода Спарроу писали городскую историю невидимыми чернилами. Ему только и оставалось, что поднести некоторые страницы к свету.

Наперерез через лужайку к вокзалу мчался Хэп, дождевик развевался за его спиной. Вид у парня был взволнованный, было понятно, что он пробежал несколько миль.

— Что с тобой случилось? — разозленно спросила Стелла, ей стало обидно за подругу. — Где тебя носило?

— Это все конь. Он вроде как заболел. Мне пришлось ждать вместе с дедушкой доктора Эрли и водить Торопыгу кругами. Я сейчас бегу обратно, чтобы снова с ним ходить. Просто хотелось попрощаться.

— Что ж, ты опоздал.

— Черт!

Хэп посмотрел на рельсы.

Стелле, наверное, следовало бы ревновать, а у нее почему-то отлегло на душе.

— Значит ли это, что ты влюбился в Джулиет?

— Не будь ослицей. — Хэп повернулся, чтобы уйти. Он не хотел говорить об этом. Он вообще не хотел разговаривать. — Мне нужно прогуливать коня, чтобы у него не случился заворот кишок.

— Возможно, ему пришла пора околеть.

— У тебя и впрямь патологическая ненависть к лошадям.

Стелла рассмеялась и помахала Хэпу, который помчался домой:

— Только не вздумай садиться на него верхом.

Дождь припустил как следует, грозя превратиться в рыбный дождь, так как уже сейчас он стеной падал с крыш. Из-за этого ливня Стелла пробежала по лугу и нырнула в библиотеку. Она вошла в вестибюль, убедилась, что туфли успели промокнуть насквозь, затем сняла их и оставила под вешалкой. А за окном продолжался всемирный потоп, по городу гулял порывистый ветер.

Стелла нерешительно замерла на пороге, но тут библиотекарша, миссис Гибсон, жестом пригласила ее войти:

— Ищешь дядю?

Как все-таки странно жить в городке, где большинство людей лучше тебя знают историю твоего семейства. Стелла готова была отдать что угодно, лишь бы узнать побольше о своих предках. Она прошла, как ей указали, мимо стеллажей с книгами и оказалась у стеклянной двери с табличкой «Историческое общество Юнити». Здесь хранились все городские газеты, журналы, дневники, объявления, медали и трофеи, среди которых была военная форма Антона Хатауэя: домотканая, чернильного цвета, полученного из тростникового индиго, когда-то росшего по берегам озера Песочные Часы.

В зале сидел один Мэтт Эйвери, печатал последнюю страницу последней главы своей диссертации. Мэтт был любимцем миссис Гибсон, потому ему разрешалось перекусывать здесь же, и Стелла увидела очищенный и разделенный на аккуратные дольки апельсин, а рядом чашку чая, приготовленного собственноручно миссис Гибсон, — крепкого, без сахара, с долькой лимона. Старому дубу придется подождать еще денек, прежде чем его срубят. А заодно и всем клиентам Мэтта, записавшимся на весеннюю очистку садов, — Эллиотам, Куимби, Стюартам, Фростам. Да что там, Мэтт так увлекся работой над диссертацией, что даже не начал высаживать растения на городском лугу; обычно в это время года у него уже были готовы почти все клумбы однолетников — ноготков, цинний, петуний. Но сейчас у него на уме было одно только прошлое, и он не мог думать ни о чем другом. На голове у него были наушники, за работой он любил слушать Кольтрана и Дилана — музыкальные пристрастия, в отличие от всего прочего, у него были такие же, как у брата. Он был так сосредоточен на последних фразах, что даже не вспомнил об апельсине или чае. Не будь он так глубоко погружен в описание последних мгновений жизни Ребекки Спарроу, он бы наверняка услышал, как Стелла открыла дверь.

Тем временем у Стеллы по спине пробежал холодок, как случалось во время вылазок с Джулиет, когда они воровали в универмаге косметику или побрякушки. Вот так и рождается испорченность? Сначала — песчинка, потом — холодный камушек? Неужели всему виной импульс, которому невозможно сопротивляться, непреодолимое желание? Стелла ни о чем не думала, ничего заранее не планировала; это было все равно что потянуться за прилавок к блестящим сережкам, все равно что задержать дыхание и нырнуть поглубже. Минуту назад она стояла и смотрела, как ее дядя барабанит на машинке, а в следующую — уже запихивала его диссертацию в свой рюкзак.

Она вышла на цыпочках, осторожно прикрыв за собой дверь; помахала на ходу миссис Гибсон и поспешила влезть обратно в мокрые туфли, оставленные под вешалкой. Когда человек совершает плохой поступок, ему становится жарко: он горит, как уголек, лежащий на ладони. Как стрела, охваченная пламенем. Всю жизнь от Стеллы что-то скрывали, но этому пришел конец. Дождь утихал, рыбный дождь, от которого никакой пользы, разве что рыбе в озере, потому что после такого дождя поднимались тучи комаров и мошек. Шлепая по лужам, Стелла размышляла об опухоли, которую разглядела на легком миссис Гибсон; если насторожить доктора Стюарта и вовремя провести курс лечения, то, возможно, миссис Гибсон умрет не от рака, а от старости; мирно отойдет во сне в собственной постели или среди книг в библиотеке.

После того случая с юношей, который выжил, несмотря на разрыв печени, у Стеллы появилось больше оптимизма, хотя доктор Стюарт предупреждал, что некоторые болезни вылечить невозможно. Надежда — хорошая вещь в большинстве случаев, но что до Элинор Спарроу, то здесь о надежде не могло быть и речи, с тем же успехом стоило надеяться на снегопад в мае, что в принципе было неплохо, ведь именно это и привиделось Стелле — снежное одеяло, укрывающее бабушку белыми слоями. К счастью, стояла теплая погода, поэтому снегопада не предвиделось. На тротуар упали последние капли дождя. Стелла дошла до чайной и нырнула внутрь. Повесила куртку, сбросила хлюпавшие туфли. Светлые волосы промокли и слиплись за спиной.

— Как тебя долго не было! — прокричала Лиза. — С Джулиет все в порядке?

— Поезд опоздал, — солгала Стелла.

Наверное, все-таки она действительно уродилась в отца. Ложь теперь давалась ей легко. Например, все выходные она врала новому разносчику пиццы, внушавшему им с Джулиет жуткий страх. Он жил в Норт-Артуре и вчера предложил девочкам прокатиться туда в торгово-развлекательный комплекс.

— Еще чего, — сказала Джулиет, после того как Стелла вежливо отвергла предложение разносчика, солгав, что у них в городе много дел — нужно перекрасить все вещи из шкафа в черный цвет и приготовить пудинг «Птичье гнездо» на Лизиной кухне в три часа ночи. — Можно подумать, нам было бы интересно в торговом центре какого-то занюханного Норт-Артура. Неужели он не понимает, что таким девушкам, как мы, подходит только «Сакс»? Ну и лох.

— Мне понравилась Джулиет, — сказала Лиза Стелле, когда та вернулась из библиотеки и зашла на кухню, чтобы выпить чаю. — Передай ей, что она здесь желанный гость в любое время.

Стелла повесила рюкзак через больное плечо, то самое, что было сломано при рождении и теперь ныло в дождливую погоду. Как-то раз, когда Стелла была маленькой, отец рассказал ей на ночь сказку о девочке, родившейся с одним крылышком. Доктора над ней потрудились, так что после только ноющее плечо и напоминало о том, что когда-то девочка была не похожа на других. Со стороны можно было бы решить, будто в памяти у Стеллы останутся только те многочисленные случаи, когда отец разочаровывал ее, но дело обстояло по-другому. Он всегда говорил: «Шшш. Полеты на сегодня отменяются», — когда сказка заканчивалась и наступала пора спать. Даже сейчас он не был виноват в случившемся. Ей вообще не следовало ничего ему рассказывать о том, что она увидела в ресторане в день своего рождения. Нужно было держать все при себе. Это по ее вине Уилл Эйвери попал в беду.