Сейчас в садике никого нет. Во-первых, здесь темно — свет фонарей с улицы не добивает. Во-вторых, рабочий день подошел к концу, и все курильщики отправились по домам. А в-третьих, погода ну совсем не способствует прогулкам на свежем воздухе.

— Замечательно, — говорит Маринка и неожиданно с разворота бьет меня кулаком по физиономии.

Кулем валюсь на пожухлую траву возле дорожки, а Маринка тут же оказывается рядом и вцепляется мне в волосы, неудобно вздергивая мою голову вверх. А я-то, дурочка, думала, что мне лишь неприятная беседа предстоит… Шиплю от боли и ярости, но ничего сделать не могу. Очень ловко она меня держит.

Может, тоже самбо занимается? Или дзюдо. Дзюдо нынче в фаворе…

— Ну что, сучка драная? Думала, зацапала чужого мужика, и все это тебе просто так с рук сойдет?

— Я не зацапывала, он сам…

— Ну конечно! Сам! А то я не видела, как ты возле него отиралась всячески, в больничку все к нему бегала, с поцелуйчиками приставала.

Что-то я не пойму — это она обо мне или о себе? Неужели и мои действия со стороны казались такими же глупыми и пошлыми, как ее? Как, должно быть, все это отвратительно выглядит — две бабы дерутся потому, что не поделили мужика. Приз достанется сильнейшей? Тогда мне уже сейчас можно «паковать вещички». Я с ней ни за что не справлюсь. Да и рука… Словно подумав о том же, Маринка мстительно двигает коленом в мое простреленное плечо. Аж искры из глаз.

Вскрикиваю так, что по-моему сразу же срываю голос и начинаю кашлять. Она же приближает ко мне свое лицо и шипит, брызгая слюной:

— Ничего у тебя не выйдет. Не отдам. Он мой, слышишь, крыса ученая, мой!

— Марин, ну что вы несете?

Что делать-то? Никогда ни с чем подобным не сталкивалась.

Ни в школе, ни в институте, ни тем более на работе. Может все-таки права мама с ее разговорами о неравенстве разных групп населения, вызванном их социальным статусом?

Маринка вот точно — девочка с рабочей окраины, выросшая во дворе, по дворовым законам и привыкшая решать свои проблемы таким вот варварским способом. Так что же выходит? Гегемоны опять побеждают нашего брата хлипкого интеллигентика?!! Точнее нашу сестру, то есть меня… Да ни за что! Это не только русские не сдаются. Немцы тоже! Недаром испокон веков во всем мире самыми сильными и стойкими считались солдаты двух армий: русской и немецкой.

Изворачиваюсь и тоже вцепляюсь ей в волосы. Она визжит и коротко бьет меня в ухо так, что в голове звон идет. Да, стойкость духа — дело хорошее, но и подготовка важна.

Маринка драться явно умеет, может и вполне профессионально — видела же я ее в милицейской форме, а вот я — нет.

Не выпуская моих волос, Маринка встает на ноги. Это движение автоматически вздергивает меня вверх. Ее волосы мне приходится тут же выпустить. Руки нужны для другого — теперь я вынуждена быстро-быстро переставлять их по земле. Маринка за волосы тащит меня за собой, а я на четвереньках следую за ней. Едва мы оказываемся за кустами, девица отпускает меня и тут же бьет ногой в живот. Когда перестаю хватать ртом воздух, встаю на колени и пытаюсь снова вступить в переговоры:

— Марин, ну хватит уже. Вы мне все наглядно показали: вы сильнее и вы всегда можете меня побить. Но что это вам даст? Любовь Φедора? Что-то сомневаюсь я, что он вернется к вам просто потому, что впечатлится вашими ратными подвигами.

— Думаешь, я совсем дура?

Киваю — уж очень злюсь. И она тут же опять бьет меня. На этот раз целит ногой в голову, но я успеваю частично уклониться и прикрыться руками. Попадает в плечо. К счастью в здоровое — левое.

— Нет, дорогуша, я далеко не дура, чтобы рассчитывать на подобное. Зацепила ты его, сучка, я же вижу, что зацепила. Меня трахал, а любил-то тебя. Ну ничего…

— Марин, ну зачем вам так унижаться-то? Вы же красивая. У вас, небось, от кавалеров отбою нету. Найдете другого, который будет вас не только трахать, но и любить.

— Нет, тварюга. Другой мне не нужен. И он будет мой, вот только с тобой разберусь…

Она лезет под куртку и достает… Наверно это и есть «Макаров» — то самое оружие, про которое следователь сказал мне, что их в ходу тысячи, табельное ведь. У Маринки он тоже наверняка табельный. И что же получается?.. Да не может этого быть!

— На этот раз не промахнусь, — яростно щерясь заявляет она, и все мои сомнения улетучиваются. И возле «Пилзнера», и возле той пиццы на Страстном бульваре стреляла в меня именно она.

Это ж надо, чтобы у бабы на почве любви так крышу снесло!

Думала, только в романах дамы из-за мужчин под поезд кидаются, топятся или вот, например, в соперниц стреляют. Оказывается — ничего подобного. В жизни все то же самое бывает.

— Вставай давай, иди вон туда.

Дулом указывает мне в глубину сада. Оглядываюсь в тоске. Тихо, пусто, темно. Октябрь. Дни уже короткие… Интересно, если я сейчас кинусь бежать, петляя как заяц, она меня сразу подстрелит, или я успею все-таки добраться до людей? И где, черт побери, Федор? Где-то чуть в отдалении начинает звонить мой телефон. Он в сумке, которую я выронила после того, как Маринка в первый раз съездила мне по физиономии. Обе смотрим туда. Я с надеждой, Маринка подозрительно.

— Не надейся, никто тебе не поможет. И бежать не вздумай. Никуда ты от меня не денешься. Давай, давай, двигай, куда сказано. Будешь тянуть — только дольше промучаешься. Убью не сразу, дам почувствовать вкус собственной крови.

Господи, какой низкосортный пафосный бред! За кустами опять звонит мой телефон, а потом кто-то кричит:

— Анна! Анна! Ты где?

Это не Федор. Но тогда кто?.. Из-за поворота дорожки к нам выходит Илья. Он близорук, а потому не сразу видит всю прелесть открывшейся ему картины — меня грязную и избитую и Маринку с пистолетом в руке.

— Здравствуйте!

Вежливый, блин! Мама бы сказала: «Какой культурный, высокообразованный человек!» Кричу:

— Беги! Беги отсюда!

Он столбенеет, совершенно растерявшись. А Маринка… Маринка переводит свой пистолет с меня на него и нажимает на курок. Наверно, то, что я делаю дальше — ужасно. Но это единственный мой выход. Еще когда она меня волокла за волосы, а я поспешала за ней на четвереньках, мне под руку подвернулся обломок кирпича. Довольно крупный. Теперь, вооруженная таким образом, кидаюсь на Маринку. Как Матросов на немецкий пулемет. Разве что «Ура!» не кричу.

Глупо? Но делать-то нечего. Не хочу, чтобы было все как в той поговорке: что русскому хорошо, то немцу — смерть. Хочу, чтобы мне было хорошо, а не наоборот. Если уж приходится выбирать, то пусть сейчас немцу будет хорошо, а русскому (точнее русской!) — смерть.

Глава 13

Маринка начинает разворачиваться мне навстречу, одновременно поднимая руку с оружием, но я уже слишком близко к ней. Зажатым в руке кирпичом со всей силы бью ее по голове, потом ещё раз, а после отшвыриваю его в сторону и с криком несусь прочь.

Выскакиваю на улицу и ничего не видя перед собой мчусь к проходной родного института. И со всего маху влетаю в объятия Федора. Он весел.

— О! А я как раз набрать тебе собирался…

И только тут он замечает, в каком я виде.

— Что за?..

— Федь! Федька! Там в садике два трупа! Мой Илья и твоя Маринка.

— Они что коллективно покончили с собой в порыве отчаяния? Тогда почему ты такая грязная и под глазом вроде бланш наливается?..

— Нет, Федь, Маринку твою я убила. Кирпичом.

— О как!

— А она Илью!

— До того, как ты ее кокнула, или уже после?

— Федор!

— Ань, ты какую-то такую странную штуку мне рассказываешь! Я что-то никак включиться не могу.

— А ты просто пойди и посмотри! Только… Только вдруг я ее не убила? А у нее пистолет.

Почему-то только сообщение о пистолете действует на него.

Федор серьезнеет и идет к садику. Я, естественно, как привязанная следую за ним.

— Куда идти-то?

— Туда, — киваю на кусты.

Идем. И находим. Обоих. Маринка лежит, уткнувшись лицом в глину. Хорошо, что темно, и я не вижу кровь у нее на разбитой (мной разбитой!) голове. Илья громко стонет и внятно ругается. Слава богу! Жив! Федор сначала идет к Маринке. Садится рядом на корточки, быстро щупает пульс у нее на шее, потом аккуратно, натянув на пальцы рукав своего свитера, вынимает из ее расслабленной руки пистолет и отбрасывает его в сторону.

— Трупов не наблюдается. Эта жива. Ну и тот, я слышу тоже. Ты бы, Ань, ментов что ли вызвала и скорую тоже. И мне рассказала коротенько, что тут у вас…

Он не договаривает, потому как именно в этот момент Маринка приходит в себя и неожиданно кидается на Федора. Тот по-прежнему сидит неудобно, на корточках, а потому теряет равновесие и падает. Маринка оказывается сверху и с диким визгом вцепляется ему ногтями в лицо. Самбо или дзюдо позабыты. Взяли свое инстинкты. Но Φедор не я, пережив краткий шок от внезапного нападения, он ловко и как-то очень буднично скручивает Маринку и прижимает ее к земле своим здоровенным коленом.

— Ань, звони, блин! Или ты продолжения представления ждешь? Так его не будет. Я тебе обещаю.

Кидаюсь искать свою сумку. В темноте — дело непростое.

Наконец нахожу ее. Звоню в службу спасения. А потом трусцой возвращаюсь к Федору.

— Ань, аккуратненько расстегни мне на штанах ремень. Таращусь изумленно. Это еще зачем?

— Связать эту девицу-красу надо. А то прыткая очень. А ты что подумала?

Улыбается от уха до уха. Вот ведь! Расстегиваю его ремень, вытаскиваю из джинсов. Он ловко скручивает им Маринке руки за спиной, потом требует, чтобы я сняла ремень и с Ильи. Проделываю и это, попутно успокаивая раненого и заверяя его, что скорая и врачи на подходе и ничего страшного с ним уже не случится. Вторым ремнем Федька связывает Маринке ноги. Она рычит и брыкается. Господи! Совсем ума девка лишилась. В таком бешенстве, что аж глаза в темноте святятся. По крайней мере, мне так кажется.