— Орлы! Сообразили, что чем таскать за собой живого человека, куда как удобнее запастись пробиркой с его кровью. Молодца-а! Что и говорить!

— Это вы о чем?

Переглядываются. И уже собираются наконец-таки заговорить, как вдруг дверь из прихожей распахивается, и в гостиную вплывает девица в длинном вечернем платье. По тому, как тщательно выверены все ее движения, тут же становится понятно, что она здорово навеселе. Итальянец смотрит на нее хмуро, его резкие брови сходятся на переносице. Стрельцов ржет:

— Пьяница мать — горе в семье.

И только Федор поднимается, быстро чмокает девицу в щеку и провожает ее до кресла.

— Ксюх, ты чего так набралась? Особо «весело» что ль было?

Ага! Та самая Ксюха пожаловала. И как в таком виде сюда добиралась? Неужели за рулем? Девица делает страдальческое лицо, подтверждая — там, где она была, скукота оказалась страшная. Мне бы ее проблемы! Явно с какого-то приема или великосветского раута. Мне она активно не нравится. Всем. И тем, как держит себя, и смазливой внешностью и дорогой одеждой… Одно слово — «прицесска». И дура наверняка! Муж ее, которому Ксюха в настоящий момент тоже явно не нравится, кривится ещё больше.

— Завтра ведь умирать будешь.

— Да нет, Сереж. Все не так плохо. Я больше придуриваюсь.

Ну да, как же! Хотя… Речь ее действительно звучит четко и совершенно трезво. И движения становятся другими… Как-то она моментально берет себя в руки, видя мужнино недовольство. О как! Дрессировка на высшем уровне. Ее реакцию подмечает и Кондратьев и тут же встает на защиту.

— Да ладно тебе, Серег, Ксюху прессовать. Сегодня по чесноку ее очередь была отрываться. Так что, как говорится, завидуй молча. Итальянец, которого приятели почему-то упорно зовут на русский манер Серегой, начинает что-то отвечать довольно резко, но девица прекращает затеявшееся было препирательство одним великолепным жестом.

— Лучше познакомили бы с гостьей.

Мужики спохватываются, меня представляют — мол, Анна Фридриховна Унгерн, и девица тут же уставляется на меня своими потрясающе синими глазами. У меня вот какая-то размытая, почти прозрачная голубизна, а этой создатель краски не пожалел… Она продолжает смотреть на меня и тогда, когда ее итальянец быстро пересказывает то, что со мной произошло. Причем я вижу, как глаза ее с развитием рассказа все темнеют и темнеют. Словно на небеса набежала туча.

— Ее придется охранять.

Ну вот! Теперь еще какие-то там «прицесски» будут распоряжаться моей жизнью!

— Почему это?

— Потому что та кровь, которую они у нее взяли, не сработает. Они это поймут и очень быстро вернутся за Анной.

Ничего не понимаю. Остальные, все кроме Ксюхи, видимо тоже. Ей приходится объяснять.

— Идея у тех парней, конечно, хороша, но требует очень быстрой реализации. Кровь без изменений химического состава может хранится совсем не долго. В холодильнике с соблюдением очень точного температурного режима — до тридцати пяти дней, но при этом к концу хранения она уже, скажем, не совсем та. А так — три-пять дней, а дальше надо замораживать. Что, они потащат с собой морозильник? И генератор к нему?

— Все-то ты, Ксюх, знаешь. Хоть и баба.

Это Стрельцов. Девица на его выпад не реагирует совершенно. Привыкла что ли? Остальные молчат, обдумывают. И очень быстро приходят к тому же выводу, что и «прицесска»:

— Придется охранять.

— И как вы это себе представляете?

Действительно, как они себе это представляют? Заговаривает Φедор:

— Ну это, положим, я возьму на себя. У нас впереди праздники. На работу Анне ходить не надо будет, насколько я успел понять. Но вы тоже должны будете помочь. Надо будет потрясти ее приятелей, прижать этого Павла, когда выйдем на него.

Стрельцов:

— Кондрат, ну ты прям странный какой-то. Конечно поможем. Тебе девицу. Еще одну, до кучи. Нам сложности. Все по-честному.

Я встаю и молча иду к выходу. Надоело. Надоело сидеть идиоткой, про которую в ее присутствии все больше говорят в третьем лице, которая ничего не понимает и за которую все всё решили и не подумав посоветоваться с ней самой. Охранять они меня будут! Ну да! Маму инфаркт от такого хватит…

Кстати о маме. Помяни человека, и он тут как тут: телефон в кармане взревывает идиотской песенкой, которую я скачала когда-то в интернете: «Это я, твоя мама звоню, вся, блин, извелася ну прямо на корню. Как ты там, мой ребенок дорогой, там-парам, тир-тира тура-пура блюм бой-бой…» Мне почему-то становится дико стыдно, хотя обычно песенка эта очень нравится. Просто потому, что совершенно не сочетается с личностью моей мамы, а потому звучит неким вызовом.

Выхватываю телефон, но он, подлый, выворачивается из пальцев и падает. К счастью на коврик у дверей. Не разбивается, но зато продолжает завывать дегенеративным голосом. Наконец я его настигаю и нажимаю кнопку, отвечая на звонок. Из динамика на меня выплескивается звук такой интенсивности, что приходится отставить телефон от уха.

— Анна! Слава богу! Я ничего не понимаю! Мне позвонил Александр (болтун чертов!) и сказал, что ты уехала с каким-то незнакомым типом бандитской внешности. Где ты? Уж ночь на дворе. Я волнуюсь…

— Мам, мне тридцать два года, неужели я не могу?..

— Анна, не смей разговаривать со мной в таком тоне! Я ведь переживаю за тебя, а ты позволяешь себе мало того, что оставлять меня в неведении касательно своих перемещений и своих новых знакомых, так ещё и…

Ну все. Пошло-поехало. Теперь это надолго. Стою, слушаю, изредка подаю реплики. В какой-то момент вижу, что все четверо моих новых знакомых столпились в дверях, ведущих в гостиную (благо они двустворчатые) и с интересом слушают мои переговоры. Демонстративно поворачиваюсь к ним спиной и прилагаю массу усилий, что бы закончить разговор как можно скорее. Стыдоба-то какая!

Засовываю телефон обратно в карман и неуверенно берусь за ручку входной двери.

— Вы куда?

Вопрос резонный. Тянет ответить: «На площадь труда», как это обычно делает мой сосед по лестничной клетке, когда сбегает от жены к приятелям, а та вопит ему вслед: «Ты это, алкаш несчастный, куда намылился?» Но мама с самого раннего детства вбивала в меня, что говорить в любой ситуации следует вежливо, что такие вот «простонародные», а значит априори грубые выражения не могут быть использованы хорошо воспитанными людьми, а тем более девочкой моего «социального статуса».

В итоге я ничего не говорю и только дергаю дверь, которая, естественно, оказывается заперта. Тьфу ты! Ну что ж у меня все всегда именно так?!! Поворачиваюсь к своим мучителям.

Смотрят на меня с интересом. Вот ведь… Очередное шоу. На ковре опять-таки Анна Унгерн, и неуправляемая дверь.

Оставляю ее в покое. Мстительно пихнув плечом Стрельцова, который на свою беду оказался на моей дороге, возвращаюсь в гостиную и плюхаюсь обратно в кресло. «Цыганочка с выходом» не удалась. То есть «цыганочка»-то получилась, а вот с выходом — проблема.

Те четверо тоже возвращаются. Девица подсаживается ко мне и смотрит участливо. Только этого мне не хватало!

— Ань, вы не переживайте. Они всегда такие, а потом ничего… Сейчас они перестанут Ваньку валять и изображать из себя крутых мачо, все вам объяснят, и мы все вместе решим, как нам правильно будет поступить.

И меня-то она совершенно верно просчитала, и мужиков своих, как видно, отлично знает. Все-таки не дура, хоть и «прицесска». Страшное сочетание. Просто-таки убойное.

Внезапно из радио-няни доносятся какие-то похрюкивания, переходящие в повизгивания. Девица вскакивает, подбирает свою длинную вечернюю юбку и стремительно удаляется наверх. Я остаюсь наедине с мужиками. Смотрим друг на друга. Молчим. Заговаривает Стрельцов. Он у них вообще самый общительный. Итальянец говорит только по делу, а Федор так и вовсе предпочитает молчать.

— Ань, а давайте мы все хором перейдем на «ты»?

— Давайте. Только вы уж не побрезгуйте, объясните, из-за чего все, и по какой такой причине мне требуется охрана…

И они наконец-то объясняют. Корень всего свалившегося на меня зла, как выясняется, в прошлом. Среди увлеченных кладоискателей уже давно бытует легенда, что клады барона Унгерна — заговоренные. В руки не даются. Прячутся и ускользают. Это я знала и без них, а вот остальное оказывается для меня новостью. В неких заграничных архивах не так давно находится документик. Из него явствует, что еще далекие предки легендарного барона славились тем, что все свои схроны, все свои подвалы и лари заговаривали… на собственную кровь. Или, если вернее — на кровь рода, так что в случае гибели одного из семьи Унгернов, другой вполне мог, произведя несложные манипуляции, а именно — сбрызнув своей кровью известное место схрона, или окропив заветную дверь, «расколдовать» их и завладеть тем, что спрятал родственник. Что-то типа современной проверки идентичности по рисунку сетчатки, или по отпечатку пальца.

Какому-то мудрецу из современных кладоискателей тут же приходит в голову очевидное: а что как барон Унгерн, пряча свое золото, использовал ту же методу? Все бросаются искать прямых потомков некогда великого рода… И обнаруживают, что их по сути и не осталось.

— Всего несколько человек по всей Европе. У нас в России и вовсе один. Как я понимаю теперь — ты.

— Так значит все это со мной затевалось только ради того, чтобы заиметь мою кровь?

— Именно. И поэтому тебя придется охранять. Они ведь не успокоятся.

— И сколько вы сможете меня охранять?

— Будем надеяться недолго. Прижмем этого твоего Павла, и все будем знать точно. Большинство-то кладоискателей люди, хоть и двинутые на своем деле, но нормальные. Ну будут терроризировать тебя по телефону и канючить по почте, но чтобы вот так… Это просто отморозки, блин, какие-то! Их надо найти… Ну и объяснить, как они неправы. А как найдешь-то? Да и когда?..