– Ха! – фыркает она, не отрывая взгляда от телефона. – Ты думаешь, у нас такого не было по молодости? Чтобы на свадьбе напивались и блевали друг на друга – это за века не сильно изменилось. Тут как раз ничего нет поразительного, деточка. Но вот ярко-розовое свадебное платье… это, знаешь, что-то! Тут есть чему подивиться! Ты только взгляни на это бедное, неразумное дитя! – тычет Аннабель узловатым пальцем мне в экран. – Это ж просто ходячий клок сахарной ваты! Можешь представить, что бы сказала об этом моя матушка? Да она бы меня в монастырь женский сослала, случись мне даже такое предложить! – Она вздыхает, потом добавляет мечтательно: – Ох, сколько же всего удивительного в этом новом мире, в котором мы сейчас живем! Чего бы я только не отдала, чтобы вновь быть молодой!

Я тепло пожимаю ей руку.

– Можете мне поверить, Аннабель, в основном все это – никчемное фуфло.

Нас прерывает разъярившаяся Молли. Из обоих глаз у нее уже вовсю текут ручьи.

– А ты-то, Делайла, ты! Как ты могла?! Я ожидала от тебя лучшего! Пойти на свадьбу, где невеста вырядилась в розовое! Просто немыслимо! Тебе вообще не следовало участвовать в подобном безобразии! Это для тебя уже шестая свадьба в этом году? А ведь еще только март, юная леди! Что, нельзя было подождать до лета, как мы в свое время делали?..

– Сейчас июль, старая ты кошелка, – резко обрывает ее Франни, которая и в мои двадцать восемь всегда встает на мою защиту.

– Как вы вообще такое допустили?! – продолжает Молли, не обращая внимания на Франни и с подозрением прищуриваясь на меня. – Мне казалось, на твоей бестолковой работе тебе платят какие-то деньги. Не так ли? Я не для того плачу абонентскую плату за телевизор, чтобы ты на эти деньги разгуливала по всяким розовым свадьбам!

– На самом деле, Молли, денег мне платят очень ма… – пытаюсь я возражать, но Молли такие подробности не интересуют.

– Совсем не то, что в мое время, когда требовалось хорошенько потрудиться ручками, чтобы мало-мальски заработать. А вы ничего не делаете, все шаритесь по своему интернету, тычете пальцами в экран – и ждете, что вам поднесут все на тарелочке!

– А сколько, говоришь, ты заплатила за свой дом, Молли? – приторным голосом спрашивает Франни. – Около двух тысяч фунтов, верно?

Молли сразу прикусывает язык.

В этот момент в комнату вбегает недавно примкнувшая к нашей «Лиге» старушка по имени Этель, явно чем-то ужасно расстроенная. Когда она проходит под лампой, то сквозь белые жидкие волосы светится ее лысеющая голова.

– Этель, что случилось? – спрашиваю я, поднимаясь. Я даже рада, что нас как-то отвлекли.

Женщина мотает головой, чем-то сбитая с толку и напуганная (категория В). Может, ей опять случилось несколько минут посмотреть «Экс-на пляже»?[23] Мы три долгих месяца ей объясняли, в чем там дело.

– Я пыталась… воспользоваться в офисе компьютером… – запинаясь, начинает объяснять Этель. – Мне внук все присылает по электронной почте сообщения, и я пыталась их распечатать, чтобы потом прочитать. Но там без конца трезвонил телефон, и я наконец сняла трубку. И со мной говорил мужчина с каким-то как будто иностранным именем… Мне показалось, Муссолини…

Я больше чем уверена, что звали его не Муссолини. Уж очень это попахивает каким-то национализмом.

– И он все говорил мне о молодежном клубе и о том, что мы получали какие-то уведомления, – продолжает Этель и снова горестно мотает головой. – Я даже не понимала, о чем он все толкует, – и вдруг он заявляет, что это здание планируется закрыть. И что его снесут! А нас выставят на улицу! И не будет больше никакой «Лиги старых перечниц»! Он сказал, что мы предупреждены и нам дается еще два дополнительных месяца, чтобы найти какую-то… как ее… альтернативу, но здание они закроют однозначно.

Конец речи Этель заглушается рыданиями, и Молли пронзительно кричит остальным:

– Что?! Что она там сказала?!

Уж не знаю, то ли у нее шок, то ли она и вправду не расслышала. Свое слуховое устройство Молли носит лишь где-то пятую часть дня, объясняя это тем, что ей нравится возможность не слышать говорящих, когда ее это устраивает.

Я повторяю про себя сказанное Этель. Выставить на улицу? Чушь какая. Как такое может быть? Черт. Это скверные вести. А что еще за альтернатива? Что это может означать? Наш клуб собирается здесь уже годами. Для многих старушек он сделался вторым домом. Мы даже переделали туалеты, чтобы ими было удобно пользоваться престарелым дамам, и нигде поблизости ничего подобного не сыщешь. А снимать помещение нам не по карману. Альтернатива? Тут нет никакой альтернативы. Для некоторых из наших женщин это вообще единственное место, куда они выходят из дома. Это нас всех и объединяет. Они нуждаются в нашем клубе.

Вовсю еще рыдающая Этель продолжает сквозь слезы:

– Он ведь и парой слов со мною не обмолвился для приличия, когда я сняла трубку! Просто спросил, кто я такая, и тут же начал на меня кричать. Это просто ужасный человек! Даже не заикнулся, какая нынче солнечная погода. Что же это за джентльмен такой, что ни слова не скажет о погоде, когда на улице так тепло и приятно. Как будто его это не беспокоит. Вы думаете, это я виновата, что все так обернулось? Я же ведь не виновата, правда?

Франни ласково обхватывает ее рукой, пытаясь успокоить старушку. Этель тут же зарывается ей носом в плечо и вскоре затихает.

Я оглядываю комнату, видя перед собой глубоко потрясенные лица. Никто ничего не говорит, все лишь ошеломленно поглядывают друг на друга. Мы с Франни встречаемся глазами, и я чувствую в ней страх.

Так… Вот уж нет. Этого я не потерплю. Я не допущу, чтобы моя любимая бабушка терзалась страхом. Я не позволю, чтобы мою бабулю и ее подруг выставили на улицу. Нет, я обязана что-то сделать, чтобы это остановить. Нам жизненно необходимо это здание, они не смеют просто взять да его снести! Уверена, это какое-то недоразумение или вообще ошибка – с этой Этель разве что поймешь! Кому-то со стороны наш клуб может показаться всего лишь кружком несчастных бестолковых старушенций, однако если оценивать изнутри, то он намного, намного серьезней и важней.

В жилах у меня пульсирует адреналин, и мною завладевает неведомая прежде обостренная целеустремленность. Этого я никак не допущу! Я дозвонюсь до этого мерзавца из городской управы и постараюсь его вразумить. Они не посмеют это сделать! Я найду способ сделать так, чтобы все это благополучно закончилось и наши старушки могли и дальше собираться там, где чувствуют себя спокойно и счастливо. Я непременно все улажу.

Свадьба № 7

Линди и Джордж.

Грегор-Хаус, графство Ланкашир.


Главная черта: Гарри Поттер – заходи! Четверо дружек жениха облачены в цвета различных факультетов Хогвартса. Отец невесты специально по такому случаю отрастил бороду, как у Хагрида. Шафер в своей застольной речи отпускал совершенно непристойные шутки о «колдовском рукаве»[24] у невесты.

Меню: на закуску копченый лосось, далее – цыпленок, и меренги на десерт. Для вегетарианцев – красный перец, начиненный козьим сыром.

Подарок: подписанная Дж. Роллинг фотография ее самой в рамочке и фотоальбом с изображениями всех героев «Портерианы». Цена: 72,5 фунта.

Из слухов: Жених в последний момент попытался выкрасить волосы в белый цвет, дабы походить на любимого персонажа невесты Драко Малфоя. Однако, странным образом, выглядел он в итоге в точности как Майра Хиндли[25].

Мой банковский баланс: –347,12 фунта стерлингов.

Глава 11

– А эта свинья вообще имела какие-то родственные связи с королевским домом? – спрашивает Уилл убийственно серьезным тоном, глядя в глаза официанту и держа перед собой меню.

Несколько мгновений они не моргая смотрят друг на друга.

– Э-э-э… Я в этом не уве-е-ерен, сэр, – наконец отвечает официант с осторожностью в голосе. – Потому как… это… все-таки свинья… Но я знаю точно, что она была любовно выращена монахами на берегу одного из шотландских островов и кормили ее исключительно помидорами «сливками». Столь нежной свинины вы точно еще не пробовали. Такая сочная, что просто тает во рту.

Однако Уилл глядит на него неодобрительно.

– Вот уж не уверен, что хочу, чтобы свинина у меня во рту сочилась и таяла. Я вам не Дэвид Кэмерон[26].

Официанта охватывает паника.

– Это просто так говорится, сэр. Я имел в виду, что у нее просто восхитительный вкус.

– Понимаю, понимаю, – чересчур энергично кивает Уилл. – Но вы говорите, маловероятно, что у этой свиньи имелись какие-либо королевские связи?

Официант на миг задумывается. Ему трудно распознать, то ли мой спутник и впрямь врожденный кретин, каких тут, в зале, среди посетителей немало, то ли ломает комедию.

Чтобы не рассмеяться, я делаю долгий глоток вина.

– Насколько мне известно, эта свинья – самого благородного разведения, – медленно произносит он, точно говорит с богатеньким, избалованным дитя. – Но к королевской семье… хм… она отношения не имеет.

Уилл громко фыркает, и официант поспешно добавляет:

– Но я непременно выясню для вас поточнее.

На этом Уилл снова степенно кивает и закрывает меню.

– Мы оба желали бы деградационное меню из пятнадцати блюд. Будьте любезны!

– Хм… – снова озадаченно глядит официант. – Вы имеете в виду дегустационное меню?

Не удержавшись, я громко фыркаю от смеха и тут же закрываю рот салфеткой, делая вид, будто закашлялась.

– Именно, приятель, – весело отвечает Уилл. – И будьте так добры, вина побольше!

Он широко мне улыбается, и в душе у меня разливается тепло. Конечно, это может быть из-за вина, а может – потому что нам здесь очень-очень хорошо. Как же необходимо нам было и впрямь куда-то вместе выбраться!

Мы сидим в одном из шикарных отельных ресторанов, где выкладываешь сумасшедшую сумму за миллион, наверно, до смешного малюсеньких блюд авторской кухни, собственноручно приготовленных каким-нибудь обладателем звездочек «Мишлен», и в итоге выясняешь, что вкус у всех этих «шедевров» – трава травой. Ну, знаете, о чем я.