— Ты будешь бесконечно спотыкаться, падать, сдирать коленки в кровь, — зашипела эта тварь, поглаживая Сашу по груди. Меня корежило, как пластик на огне. Стерва его бессовестно и откровенно трогала, а Гроза молчал и не противился. — Ты провалишь экзамен, Чудакова Анастасия, а когда тебе сделают самое важное предложение в жизни, профукаешь его! Вот тебе удар! Подавись, крошка!

— Что ты несешь, рыжая тварь? — выдохнула я с жаром и дернулась.

— Настя! — крикнул на меня Саша и завел Якину за спину. Защищает ее, а меня бесило все до ужаса, до безумной трясучки и тошноты. Я бы и ему рожу разодрала, жаль, просто не поймет за что.

Яростный взгляд и шаг вперед заставили его немного отклониться, я сильнее сжала кулаки и приготовилась броситься на кого угодно, кто только меня тронет. Якина ехидно оскалилась и теснее прижалась к Саше. Сучка драная.

— В класс иди, — спокойно сказал мне Гроза и свел густые черные брови. — Только попробуй сбежать, Настя, семестровую не поставлю.

— Да пожалуйста! — я развернулась и пошла по лестнице вниз. Рыдала на ходу, как больная, а возле «Буффи» споткнулась и чуть не полетела головой в угол. Кто-то дернул меня за локоть и притянул к себе.

— Чудакова, хватит чудить, — Саша неласково потащил меня по коридору. — Что вы с Якиной не поделили?

Тебя! Хотелось закричать, но я только скрипела зубами и рычала от пульсирующей боли в локте.

— Отпусти…те…

— Да, конечно, — возле класса он отступил и тише добавил: — Извини. Настя, ты же талантливая девочка, не загуби учебу из-за ограниченной девицы. Якина — паршивая овца, с нее шерсти клок, но ты же дружишь с головой, вон какую аранжировку написала, я до сих пор ее помню! Зачем все это устроила? Возьми себя в руки.

Я смотрела на него во все глаза и понимала, что должна признаться, должна сказать, кто перед ним стоит. Но так обидно было, что не узнал. До острой боли в груди и остановки дыхания.

Вот бы мне сил просто крикнуть ему в лицо: «Я — Малинка! Я! Что ж ты, дурак, такой слепой?!». Но не получалось, слова будто застряли в горле битым стеклом и не выходили наружу.

В классе оказалось душно, а после драки меня вообще бросило в жар. Я не знала, куда мне деться от пронзительного взгляда учителя, от его запаха, от его тепла, что передавалось моему телу даже на расстоянии. Пришлось скинуть пальто и стянуть свитер, отчего волосы распушились еще сильней.

— Садись, — мягко попросил Гроза и подвинул к фортепиано еще один стул.

Я размотала шарф и бросила его в угол инструмента. Он скрутился змейкой и замер. Саша проследил взглядом и немного вздрогнул. О, да, мой прошлый шарф помнит, значит, а меня — нет? Я ему устрою веселенький урок, пусть не думает, что будет легко.


— Отошла немного? — спросил учитель осторожно и открыл крышку пианино.

Я закивала активно. Сейчас я ему покажу, какая у меня форма.

— Покажешь, что ты умеешь?

— А как же!

И то, что я сыграла ввело его в ступор. Он долго молчал, а потом проговорил, немного хрипловато:

— А что-то кроме «Собачьего вальса» умеешь?

— Конечно! «Мурку». Сыграть?

Саша отстранился и сложил руки на груди.

— Зачем паясничаешь? Ты свое-то сыграть можешь?

— Нет, — я специально понизила голос, чтобы ему сложнее было опознать во мне Малинку. — Я украла «Вечную любовь», скатала из сети. Вот так вот, дорогой учитель. Выгоняйте меня.

— Смешная, — заулыбался Гроза и стянул с верхней крышки пианино лист с нотами. — Можно подумать, я не проверил.

— Ах, вот как! — я истерично засмеялась, но поперхнулась. Еще узнает по смеху. Не дам ему такой радости. — То есть не поверили студентке на слово, в плагиате хотели обвинить? — поздно, но все равно загрубила голос, хотя Саша подозрительно сощурился.

— Ты уж разберись, писала или украла? — и в его темных глазах я увидела интерес. Нет-нет, работа и личное — это не для вас, дорогой преподаватель. Я ведь права?

Держится холодно, старается не делать резких движений, почти не двигается. А вот это интересно… Что за шов над бровью? И на носу царапина и старая гематома. Под глазами желто-зеленоватые круги, а на губах трещины. Что с ним случилось за этот месяц?

Мне стало нехорошо. Вдруг я ошибалась на его счет, и ему пришлось тогда уйти?

— Настя, давай начнем работать? — тихо спросил Саша и поставил передо мной ноты композиции «Профессионал» Эннио Морриконе. Выбрал для меня самую нежную и теплую музыку, правда, я ее уже знала.

Глава 28. Саша

Когда она выровнялась, перекинула волосы немного за спину, а руки поставила на клавиши, меня пробило искрящимся током. Этот изгиб плеча, эти крошечные ручки. Она уточненная, как лиана, и хрупкая, как хрусталь. И шарф, и запах…

На меня хлынули странные и горячие ощущения. Легкая влюбленность ослепила, задышка перешла в галоп, сердце синкопами пробивало грудную клетку.

Что со мной не так?

Кровь закипала рядом с ней, я это чувствовал еще под пальцами, когда играл «Вечную любовь», а сейчас прошило насквозь. Я постарался немного отодвинуться и, пока Настя рассматривала ноты, отвернулся в окно.

У меня есть Малинка, а отношения со студентками у меня табу, так что… голый номер. Это просто я изголодался за месяц, и дрочить без моей улыбчивой сладкой девчонки было как-то пошло… Не хотел ей изменять даже с собой.

А потом ученица начала играть. Я опешил и повернулся. Она играла в чем-то лучше меня: мягко, нежно, будто бабочка порхала по черно-белым клавишам и двигалась корпусом в такт музыке. Выгибала спину, качалась вперед-назад, нажимала педаль и дышала ритмично и ошеломляюще-волнующе.

А я задержал дыхание, потому что впервые за месяц, не во сне, а в реальности возбудился на пустом месте.

Мельком глянул на ноты. Настя повернула их лицом к инструменту. Вот же! Она просто знает уже эту композицию, а я думал, что передо мной настоящий гений — с листа играет.

Но я не тормозил ее, позволил лететь по клавишам дальше. Мне нужна была минутка, чтобы прийти в себя и понять, что со мной происходит. Хотя пожар только раздувался, продирал кожу, превращал в пепел мысли о Малинке, оставляя ее в воспоминаниях. Нет-нет… я не хочу ее отпускать, вот не хочу.

До боли сжал руки на коленях и сцепил зубы. Вот же крыша у меня съехала, нашел время для слабостей.

Мне казалось, что Чудакова благодаря музыке успокоилась и стала дышать ровнее. В коридоре же рыдала, как белуга, а потом вела себя вызывающе, будто заигрывала со мной не просто так. Ходила по острому краю.

Я ведь сразу отодвинул Якину, будто почувствовал неладное, и быстро спустился по ступенькам, где случайно остановил падение Насти. Свалилось же Чудо на мою голову! Я просто хотел оградить девочку от ошибок, потому что видел в студентке будущее. Она не должна его ломать из-за тех, кто ни черта в музыке не понимает и сидит в Академии только, чтобы подцепить хорошенького и богатенького папаньку. Чудакова не такая, как Якина, это чувствовалось. Она вообще другая, и в коридоре я едва поборол желание сгрести ее в объятия, чтобы показать ей свою поддержку. Но я — учитель, нельзя переходить грань.

Настя играла увлеченно и запнулась несколько раз, но не остановилась, а ловко вывернула ошибку в достойную импровизацию и улетела кончиками пальцев на кульминацию.

А потом резко оборвала игру, не закрыв коду, не поставив точку, отчего мелодия повисла в воздухе, как звон колоколов. Чудакова снова сгорбилась и, уронила ладони на колени, неприятно хрустнула пальцами.

— Хватит… — раздраженно перекинув пушистые русые спиральки на одно плечо, она повернулась ко мне и уставилась синим взглядом. Таким пронзительным и осознанно-мудрым, что меня аж закачало.

— Давай, тогда гаммы отработаем? — попробовал я, с трудом контролируя высотность голоса: он хрипел и ломался от накативших ненужных эмоций. — А на следующий урок я принесу тебе что-то поинтересней.

— Гаммы? — она приложила пальчик к губам. Пухленьким, но упругим. А у меня перед глазами возник рот Малинки и ее юркий язычок. Я даже поерзал на стуле, чтобы смахнуть напряжение и наваждение.

Чудакова играла гаммы быстро и четко, а потом еще этюды и какие-то джазовые квадраты. Я просто сидел, раскрыв рот, и не мог понять, что здесь делаю?

— Зачем ты пошла в Академию? — спросил, когда она снова остановилась.

— Что? — переспросила Настя и повела худым плечом. На ней была светлая футболка, что выделяла плавные формы. Сквозь ткань белья выделялись крошечные соски. Они привлекли мой взгляд, а Настя заметила и немного развернулась. Меня бросило в еще больший жар. Это впервые такое сумасшествие с мной творится на уроке. До этого никто из студентов не мог расшевелить меня с полуоборота корпусом, разогреть игрой на инструменте. Я, как больной, таращился на ее пальцы, плечи, и меня откровенно возбуждало то, что я видел.

Стоп! У меня есть Малинка…

— Ты просто все умеешь, зачем тебе учиться? — выдавил я и перекинул ногу на ногу. Втянул осторожно воздух через нос и прикрыл глаза до узких щелок.

— Я не все умею. Глупости, — она не говорила, а шептала, и от ее голоса у меня кожа покрывались колючими мурашками.

Взяв себя в руки, я подвинулся и примостился со своим стулом рядом с девушкой. Это уже профинтерес. Я смогу задавить свое либидо, заткнуть рот похоти и просто заниматься со студенткой уроком. Какой я педагог, если не могу ей ничего показать? И какой я преподаватель, если начну позориться стояком в штанах?

— Смотри, я играю намного хуже тебя, — говорить было сложно, но я держался.

— Вранье… — она тихо засмеялась в кулачок. Ее румянец прятали пушистые волосы, которые она все время перебрасывала назад и приоткрывала крошечную ямочку на левой щеке.