Диана Билык - Чудачка для пианиста

— Кто не поверил? О чем ты?

— Гроза не поверил, что я беременна. От него!

— Что-о-о?! — Лёша осел на корточки и убрал мои руки. Смотрел мне в лицо несколько секунд, а потом вылетел из кабинета, грохнув дверью о стену.

Застыв на месте от холодного и острого предчувствия, мне показалось, что я задыхаюсь. Если он что-то сделает Саше, я себе не прощу. Я не хочу его наказывать, ничего не хочу!

И побежала следом за дирижером. Живот покалывало, а длинное платье путало ноги, отчего на лестнице подвала я чуть не упала лицом вниз.

Не знаю зачем бежала. Мне казалось, что в глазах Лёши горит убийственный огонь, и он Сашу сейчас просто размажет по стенке.

В коридоре уже рассосались зрители и выступающие. Остатки людей высыпали из актового зала и потянулись к главной лестнице. Класс аранжировки был закрыт, а когда я распахнула дверь, Саша лежал в жутко-изогнутой позе между столами, а Лёша потирал кулак.

Не успел окликнуть, не смог встать: ноги будто приросли к стулу. До безумия тяжело было смотреть, как она вычеркивает меня из своей жизни.

Когда дверь за последним студентом закрылась, я запустил пальцы в волосы и долго рычал и кромсал губы. Я не хочу Малинку терять, но теряю. Я хочу ей верить, но не верю. Идиот. Долбанный придурок, что рушит свою жизнь.

В голове заевшей пластинкой: «Ты пустой, муженек. Подавись своим ребенком».

Я Настю не знаю. Вдруг случайные связи для нее это нормально? Совсем не верится. Но почему тогда со мной случилось, чем я особенный? Вдруг кто-то был до меня? Или после… Чтобы не кричать на весь кабинет от дикой ревности, грыз пальцы. До резкой боли. До крови.

Сидел, застыв на рабочем месте несколько часов. Я не мог встать и уйти, до сих пор не верил, что она просто побыла на ленте и ушла, даже не оглянулась, не осталась поговорить. Просто у-да-ли-ла меня, как мусор.

И я есть мусор.

Не учитель. Не пианист. Не отец.

Ни-кто.

Когда задница начала ныть от положения согнутого крючка, я все-таки поднялся и пошел домой, но в коридоре меня стопорнул звук гитары, будто в сердце взорвалась сверхновая. Магнит под названием «Голос любимой» встащил меня в набитый зрителями зал.

Распихивая локтями людей, я вышел в первый ряд и столкнулся с ее взглядом. Он был полон океанской тоски и вселенской печали. Почему я сомневался в ней? Я должен был поверить с первого слова. Должен был понять еще до того, как она призналась, ведь осознавал, что мы не предохранялись, но так поверил в свое бесплодие, что даже не ходил к врачам. Я думал, что чудес не бывает.

Настя, наверное, боялась, наверное, ждала именно вот такого вопроса с моей стороны. Значит, она готова была к такой реакции и решила все для себя заранее, а я, будто попользовался и вбил кол в ее грудь. Не поверил.

Как я мог?

Я разрушил наше счастье.

«Была ль любовь?»

Хотелось кричать. Падать перед ней на колени и говорить, что была…

Услышь меня, Малинка! Смотри в глаза. Видишь, я пред тобой преклоняюсь и верю только тебе, только не вычеркивай…

Она закрыла глаза, оборвав последние ниточки между нами, допела последний куплет и исчезла со сцены. Синяя ткань юбки вилась за ней, как шлейф наших разбитых чувств. Меня прошило осколками и не давало дышать.

Я рванул из зала, но не успел: Настя уже сбежала по ступенькам и скрылась в глубине Академии. Грудь рвало от боли, потому я не пошел следом, а забрел в класс и встал у стены. Мне нужно было немного прийти в себя, слабость подкашивала ноги и жестокие мысли били в самую сердцевину души.

Уперевшись лбом в плакат дежурств, я просто молчал. Больше не мог себя терпеть. Настя меня еле приняла после того, как не узнал, а сейчас… Она меня просто на хрен пошлет. Категоричная моя девочка. И он абудет права, потому что как на меня можно надеяться, если я на каждом шагу оступаюсь?

Что я наделал?

— Ты совсем охуел? — дверь распахнулась, и в класс ураганом залетел Лёшка. От грохота зазвенели плафоны на потолке.

Я не сопротивлялся, просто кивнул.

— Говори! Что ты молчишь?! — он стоял напротив и смотрел на меня, как на подонка. — Как?! Как ты мог ей не поверить? Почему?! Да, блядь, таких, как она, больше нет! Ты, сука, просто больной на голову, если не поверил!

Он просто замахнулся, четко, метко, в щеку, зацепив переносицу, и я рухнул между столами, как разбитый арбуз. Я так ему был благодарен за эту боль, за ощущение эйфории и свободы, что хоть на миг выключила эмоции, рвущие изнутри. Я долго не мог встать. Кровь юшкой бежала по губам, но мне полегчало. Немного вывернувшись, прохрипел:

— У нас с Ириной год не было детей.

— И что? Сравнение однако: крашенная сучка с Настей и рядом на стояла!

— Да бесплоден я, — горько хохотнул и привстал на локти. Перевернувшись, поджал колени к подбородку, стер кровь над губой и запрокинул голову. Истерично смеясь, изливал душу: — В моей жизни не случались чудеса. Я просто ошибся, Лёш.

— Просто? Ошибся?

Зажав нос пальцами, достал платок из пиджака и гундосо добавил:

— Я просто уточнил, а она развернулась и ушла…

— Хочешь себя обелить? Бедненький мальчик, которого пять лет назад обидели! — покривлялся Лёшка. — Так теперь можно ногами подкидывать тех, кому ты дорог?

— Я был уверен, что у меня не может быть детей…

— Некоторые пары много лет подряд трахаются, чтобы родителями стать! Не в смысле секса даже, а врачи, анализы, ЭКО. Что за ересь ты несешь? Могло же это случится, потому что вы друг другу подходите? Потому что пришло время стать мамой и папой? — Лёша подал руку и показал взглядом на дверь.

Я с трудом повернул голову и увидел силуэт Малинки. Она плакала и прижималась к косяку плечом, а потом легко соскользнула на пол и дико-тревожно зашептала:

— Что-то не так. Болит сильно, — руки на животе, на лице смертельная бледность.

Я подполз и потянулся к ней, но девушка оттолкнула руку и сжалась в комочек с ужасным хрипом:

— Я не хочу тебя видеть и знать. Ты отказался от нас.

— Нет же, Малинка. Не отказывался! Прости меня… Не нервничай.

— Уходи…

— Я отвезу ее в больницу, — предложил Лёша.

— Нет! Класс закрой. Я сам, — я поднялся на ноги, пихнул в карман окровавленный платок и, не обращая внимания, на удары Насти по лицу и плечам, понес ее к машине. — Подумай о ребенке, Малинка, прошу тебя. Выясним отношения потом.

— Никогда не называй меня так, — прошипела она и обмякла.

В дороге Настя спала, скрутившись калачиком на заднем сидении. А может, притворялась. Я не тревожил ее, не хотел сделать хуже. В голове прокручивал все, что с нами случилось, и понимал, как я был близок к краху. Только бы все наладилось. Только бы получилось достучаться до упертой Малинки.

Включил легкую музыку и ехал быстро, но предельно осторожно. Кровь из носа перестала идти, на перекрестке смог кое-как оттереть лицо от пятен, но рубашку и пиджак придется выбросить.

Я Лёхе должен не просто за свою жизнь и спасение в Новогоднюю ночь, теперь я ему должен еще и за вправленные мозги. Он — настоящий друг, единственный друг и самый верный мне человек. И этот удар в нос именно то, что было нужно, потому что сам бы я не разобрался. Это почти рука помощи, когда ты уже собрался сорваться в пропасть.

Знаю, что будет сложно, что Настя не подпустит меня к себе просто так, но я сделаю все, чтобы она снова в нас поверила. Я даже сыграю «Вечную любовь» для ее семестровой.

Перед тем, как открыть пассажирскую дверь я набрал полную грудь воздуха. Настя лежала неподвижно и смотрела стеклянными глазами в обивку машины.

— Пойдем, — я коснулся ее волос, но она вздрогнула и отодвинула руку. Вот же ослик. Да я не лучше. — Я просто отведу тебя к врачу, ничего не требую. Пожалуйста, Настя.

Она прятала глаза, когда выходила из авто. Я закутал ее в пальто и помог подняться по ступенькам. Девушка молчала, дышала очень осторожно и придерживала рукой живот, но шла — это радовало. Пусть на мои прикосновения реагировала очень остро, я все понимал и ничего не требовал взамен. Я просто шел рядом и готовил руки, чтобы поймать, если упадет.

Зубы скрипели, эмаль крошилась, но я не стал нагнетать, позволил ей немного поворчать и держался максимально отстраненно, не вытаскивал ее на разговор. Придет время, она сама раскроется, я просто терпеливо буду ждать.

Если что-то случится с ребенком из-за меня, я просто никогда себе не прощу. Боже, пожалуйста, не надо мне ангелов, не нужно мне защиты и покровительства. Все ей отдаю. И малышу…

Верю, верю я…

Признаю, что был неправ даже в неосознанной реакции, что перепуталась с моим прошлым.

Приемный день еще не закончился, потому нас записали к свободному гинекологу Васильевой Яне Петровне. Нам ждать не пришлось, видно, мое «угроза срыва» сработало на медсестру, и нас пропустили без очереди.

Врач сама вышла навстречу, выглянув из кабинета:

— Чудакова кто?

Настя подалась вперед и бросила в меня уничтожающий взгляд, когда я ринулся следом.

— А вы папочка? — приспустила очки гинеколог и взглянула из-под кудрявой рыжеватой челки.

Вот сейчас и узнаем. У меня застыло все внутри, будто меня с головой опустили в азот. Сейчас я просто разломаюсь на кусочки и никогда не смогу больше собраться до кучи.

Настя замялась, заломила руки на груди и всмотрелась в мои глаза. Она хмурилась и кусала губы, будто решалась на что-то очень для нее важное, а потом кивнула и быстро отвернулась.

А у меня с души камень свалился. Да что там, гранитная глыба рухнула к ногам и освободила дыхание. Я верил ей без слов. Не нужны доказательства, тесты, убеждения, просто видел по синим, полноводным глазам. Не было у нее никого, кроме меня. Это грело душу, но и кромсало, потому что мой унизительный вопрос в машине разбил ей сердце. Теперь я это понимал и пока не решил, смогу ли себя простить. Сейчас не время терзать свою душу, нужно малышу помочь.