— Подожди в коридоре, — тихо проговорила Настя, когда я ступил к дверям.

— Нет-нет, пусть заходит, — поддержала врач. Бросила взгляд на мою измазанную в кровь рубашку, но только улыбнулась кротко. — Присаживайтесь сюда, — показала на стул. — Настя, раздевайся и ложись на кресло, а я пока послушаю, что у вас случилось.

— Она понервничала и стала жаловаться на боли, — выпалил я на одном дыхании. Настя спряталась за ширмой и зашуршала одеждой.

— Какие боли, Настюш?

— Покалывание, — пожаловалась Малинка. — И тянет неприятно.

— Выделения есть?

— Нет.

Я слышал, как она сбрасывает одежду и карабкается на кресло. Оно так жутко скрипело, что мне хотелось подбежать и помочь ей.

— Ясно-ясно, — Яна Петровна что-то написала в тетрадке, а потом спросила у меня: — Какой срок?

— Шесть недель, — я не считал, просто знал эту цифру. Наверное, потому что отмерял каждый день от знакомства с Малинкой.

— Какие маленькие, — поворковала гинеколог и, ласково окинув меня взглядом, убежала за преграду. Что-то тихо говорила Насте, а я ерзал на стуле и не находил себе места. Невероятно: я стану отцом. До меня потихоньку доходила эта мысль, и меня просто распирало от счастья.

Пока Настя одевалась, Яна Петровна быстро-быстро что-то написала на узких клочках бумаги, а меня откровенно потряхивало от волнения. А если что-то серьезное?

— Вот, — врач прижала пальцем один из листиков к столу и продвинула его ко мне. — Здесь витамины, магний и укрепляющий чай. Все у вас в порядке. Плод быстро развивается, организм перестраивается, а Настя очень чувствительная. Тонуса нет, угрозы нет, так что не волнуйтесь. Вот, — она подвинула еще один листик, ровно приставила к предыдущему, — на всякий случай сдайте завтра утром анализы.

Настя вышла из-за ширмы и, не глядя на меня, спросила у врача:

— Петь можно?

— Детка, конечно, — гинеколог расплылась в теплой улыбке. — Противопоказаний нет. Пой, сколько душе захочется, малышу только в пользу. Он будет тебя слушать и привыкать к голосу. Если что-то серьезное анализы покажут, я сама позвоню. Жду вас, — женщина замолчала. Она долго водила пальцем по настольному календарю, и ее волосы переливались медью в свете больничных ламп. — Приходите второго марта.


Настя стояла у стола и будто боялась пошевелиться, а когда она потянулась за рецептом, я перехватил листики.

— Мы все сделаем, спасибо, — и, сцапав ее руку, переплел наши пальцы.

Яна Петровна рассматривала нас некоторое время, а потом добавила:

— И никаких нервов, побольше любви, — она коварно прищурилась. — Секс не запрещаю.

Настя чуть дернулась, пытаясь вырвать руку, но я не позволил. Поблагодарил врача и потянул Малинку на выход. Знаю, у нее гормоны зашкаливают, и любые обвинения сейчас стерплю, только бы она дала шанс. Я всей своей душой чувствовал, что она — моя. Та, которую искал. Та, без которой жизнь пресна и скучна.

Моя женщина. Мать моего будущего ребенка.

Глава 40. Настя

Я не могла вырвать руку, не потому что Саша не пускал, сама не хотела его потерять. Мне казалось, что стоит нашим пальцам отдалиться, нас закрутит в шальном танце реальности и больше никогда не свяжет.

Гроза так пронзительно смотрел, когда ждал ответа, отец он или нет, что я не смогла выдавить и слова, просто кивнула. Я думала, что Саша отступит и останется в коридоре, но пошел со мной к гинекологу. От этого было и стыдно и приятно тепло. А когда он, не задумываясь, назвал срок, я поняла, что безумно ошиблась и все это время зря думала о нем плохо. Что все эти переживания — просто мои сошедшие с ума гормоны, а никакое не предательство. Он ведь и правда не отказывался от ребенка, просто уточнил, просто спросил. А я…

Пока лежала на кресле, представляла себя на месте Саши и хотелось выть: я бы тоже так спросила, я бы тоже сомневалась и не верила. За что же я его выдергивала из себя и уничтожала? Просто так? Чтобы поиграться? Чем я лучше той твари, что его обманывала? Он был уверен, что у него не может быть детей, а я — темная лошадка, которую встретил случайно. Вдруг я такая же, как и та тварь? Теперь понимаю, что была неправа, но смогу ли вымолить прощение?

Как можно с такими вещами играть? Так и чесались руки расцарапать незримой бывшей мордяху, чтобы не повадно было мучить и обижать хороших и искренних людей. Портить им жизнь и ломать их доверие к другим.

Саша молчал до машины, молчал, когда открывал мне дверь, молчал, когда садился за руль…

Сильно сдавливал челюсть, и я слышала, как хрустят зубы. Нервничал, переживал, прятал глаза. Нет, не прятал. А просто не смотрел на меня, выворачивал взглядом кладку дорожной плитки перед авто. Отдалялся от меня, как комета, что улетает от Земли, приблизившись на миг.

Я не хочу его отпускать. Не хочу быть позабытой планетой, матерью ребенка, к которому он будет приезжать раз в неделю, чтобы пообщаться и привезти сладости. Но я не представляла, как все вернуть назад, как заставить Грозу в нас поверить. Снова.

Губа Саши, куда ударил Лёша, немного припухла, а нос покраснел с одной стороны. Этот удар очень сильно меня потряс: будто кулак в меня впечатался. Отрезвило, шокировало. На каких-то остаточных волнах обиды я оттолкнула Грозу опять. Безумная дурочка…

Почему не дала тогда, еще в январе, Саше высказаться, почему не выслушала? Не знаю. После заданного вопроса, будто провалилась по горло в дерьмо и две недели не могла выплыть. Думала о себе и своей боли, не видя ничего вокруг, не слыша, что другому важному для меня человеку тоже плохо. Сейчас понимаю, что у Грозы были причины именно так спросить, слышала их разговор с другом, и меня мучило-волновало одно: будет ли Гроза мне доверять, после того, как я вычеркнула его из своей жизни?

Он потянулся к зажиганию. Выраженные вены на пальцах, сильные косточки, крепкие узлы фаланг. Обожаю его руки, боготворю, хочу чувствовать их на себе. Саша не повернулся ко мне, ничего не сказал, и двигатель, загудев размеренно, прорвался в мою грудь изнывающей болью. Отвезет меня домой, и на этом все? Я не хочу так.

— Саша… — коснулась его руки и почти обожглась о горячую кожу, отдернулась и, сжав кулак, уронила его на колени.

Гроза медленно повернул голову. Свел густы брови, стиснул до скрипа рулевое колесо. Он молчал, просто смотрел и пронзал темным прищуренным взглядом, а я проваливалась в бесконечность его радужек и зрачков и не могла сдержать слез.

— Не плачь, эй… — прошептал он и, проведя большим пальцем по моей щеке, растер мокрые ленточки. — Прости меня, пожалуйста…

Я приластилась к его ладони, накрыла своей рукой и зарыдала сильней. Хотела так много сказать, а не получалось. Горький ком от нашей разлуки и недопонимания душил горло и взрывал меня мелкой дрожью.

— Малышка, моя девочка, ну… — Саша повернулся и завернул меня своими объятиями, как пледом. — Не переживай так.

Пальцы холодели, стискивали его пальто до хруста, а я пряталась и сжималась.

— Как же я испугалась. За тебя и за малыша. Я не хочу потерять… — подняла голову и закусила губу, — вас. Гроза, выгони меня, если хочешь, только прости за эту нелепость. Я просто накрутила себя, не дала тебе слова сказать, не выслушала, не поняла. Глупо-глупо-глупо, — я закрыла ладонями лицо и уткнулась в плечо Саши. От него привычно пахло кипарисом и немного ладаном. Грудь поднималась и опускалась, а под моими пальцами упруго билось сердце. И это пробирало мурашками и простреливало электрическим током вены.

Саша поглаживал мои плечи и скользил по спине ладонью, забираясь вверх, в разглаженные утюжком волосы.

— Где мои спиральки? — прошептал, касаясь невесомо шеи, поднимаясь к уху, втягивая шумно воздух. — Малинка?

Я облегченно выдохнула и обвила его торс руками, крепко сжала и согласилась:

— Малинка.

— Как же я скучал, — его теплые касания щекоча перебрались по скуле вперед и замерли возле губ. — Ты лучшая случайность, что со мной случалась в жизни.

— Я не знала…

Он перекрыл последние слова указательным пальцем, провел черту по контуру губ, а затем проговорил:

— Никто не знал, кроме Лёшки и бывшей. Даже родные. И я не хочу, чтобы знали.

— Саша, — не получалось говорить чистым голосом, из меня вырывался сип и хрип, — у меня никого, кроме тебя, не…

Но он не дал договорить, закрыл рот поцелуем, раздвинул языком губы и мучительно долго ласкал меня изнутри, заставляя задыхаться в его сладости, смешанной с моими слезами.

— Поехали ко мне, — простонал Саша, оторвавшись и прилепив лоб ко лбу. — Я просто не могу тебя отпустить, просто не смогу. Ты нужна мне, как воздух. Здесь, сейчас…


— Меня папа ждет, — справляясь со рванным дыханием, я потянулась к его волосам и прочесала их пальцами. — Как же я хотела к тебе прикоснуться.

Саша тихо и глухо засмеялся.

— Как же я задыхался, когда ты пела… Настя, ты меня с ума сводишь. Побеждена, говоришь? Была ль любовь? А ты как думаешь?

— Не я песню выбирала, — пожала плечами и забралась под ворот его рубашки. — Это все Кац, я отказывалась.

— Почему? — Саша придвинулся и придержал мою руку, не позволяя приласкать его шею.

Он его близости меня бросало в жар, я судорожно думала о том, что будет дальше и не могла нормально дышать.

— Потому что чудес не бывает в моей жизни.

— А как же я? — он провел ладонью по плечу вверх, к шее, и, поддев подбородок, щелкнул шутливо по носу. — Поехали за твоими вещами, а потом я тебя заберу.

— Саша, — я скептически усмехнулась.

— Думаешь, папа не отпустит?

— Уверена.

— Наговорила обо мне гадостей?

— Ну-у-у… — я уселась на сидение, переплела наши пальцы на подлокотнике и коварно заулыбалась. — Только самое лучшее.