— Эх, Чудакова, — он покачал головой, ласково поцеловал меня в губы одним касанием, ему пришлось ради этого вывернуться со своего места, а потом сел назад. — Я тебя заберу к себе. Сегодня. Точка.

Глава 41. Саша

Темный двор втянул наши фигуры в узкую дорожку и выплюнул около высокого порога. Шлакоблочный дом с шиферной крышей в зимней ночной дымке казался массивным и громадным. Даже немного страшным.

Меня внутренне трясло от предстоящей встречи, я через силу улыбался Насте и шептал на ухо: «Все будет хорошо», а она все равно переживала. Это чувствовалось по силе переплетения прохладных пальцев с моими и частоты ее дыхания. Вокруг нас в свете фонарей плясали маленькие взрывы пара. Мой выдох — ее выдох.

Перед тем, как зайти, я осмелел и коснулся малиновых губ, хотя мои немного болели после Лёшкиного удара, а пофиг. Мало ли, вдруг отец меня сейчас пинком под зад вытолкает? Я не мог оставить Настю без последнего поцелуя.

В коридоре пахло жаренными овощами с мясом и заваренным чаем. Мы с Настей переглянулись, а она хитро прищурилась и принюхалась. Голодная, а я даже и не подумал об этом, вот же… С этими волнениями и спорами.

— Папа, любит готовить, — прошептала Малинка и, забрав пальто, показала мне пальчиком «тихо». На ее закрученных ресничках растаял снег, будто мелкий бисер. Она стащила с тонких ног сапожки и осторожно поставила их на полку. Я примостил свои ботинки рядышком. Скользнул взглядом по фигуре Насти, и в домашнем уюте она показалась мне такой родной и близкой, даже дух перехватило. На ней все еще синее концертное платье, которое я немного позже обязательно стащу, а еще такой нежный и сладкий румянец на щечках, что я едва сдержался от прикосновения. Даже подвинулся и руку потянул, но…

— Добрый вечер, — глубокий низкий голос вырвал меня из сладких мыслей, заставил вытянуться по струнке и протянуть ладонь отцу Насти. Мужчина оказался чуть ниже меня, но плечи крепкие, грудная клетка мощная. Такой, если захочет ударить, с одного хука меня свалит. Это вам не студенты-хиляки и не поучающий шлепок друга.

— Добрый вечер. Я — Александр, — рукопожатие было крепким и затяжным. Мужчина всматривался в мое лицо холодными глазами, а я, как подросток, хотел провалиться под землю. То ли от страха, то ли от стыда.

Настя застыла около меня, даже перестала дышать и сильно сдавила кулачки.

— Олег Васильевич, — назвался мужчина и показал в сторону кухни. — Си, переодевайся, а мы пока с Сашей поговорим.

— Пап… — задышала Малинка и слабо коснулась моей руки. Будто пытаясь оправдать, уберечь от скандала или наказания, но я готов был выслушать любые гадости в свою сторону. Сам ведь дурак, потому оправдываться не собирался.

— Все в порядке, — я провел рукой по ее плечу, надеясь хоть немного успокоить. Не нужно ей еще из-за этого волноваться.

Девушка кивнула коротко, бросила в отца умоляющий взгляд и, незаметно коснувшись пальцем моей ладони, спряталась в глубине дома. Я же втянул носом шлейф ее дурманящего запаха и настроился на серьезный разговор.

Меня не приглашали, не позвали. Отец просто развернулся и ушел в кухню. Несколько вдохов-выдохов, и я ступил следом.

С Ириной не было знакомств с родителями, мы расписались неожиданно и никому ничего не говорили. Шальные, молодые, горячие. Безответственные. Хотя я жалею, что не познакомился с ее отцом заранее и не узнал, какой он стервец и конченный придурок, дорвавшийся до власти, а мать… Мать, кажется, спилась, но я после развода не сильно интересовался жизнью бывшей жены, случайно кто-то сказал, даже не вспомню кто.

Последнее теплое прикосновение Малинки придавало сил, чтобы сохранить его, я сжал кулак и приложил к солнечному сплетению.

— Вина? — вдруг спросил Олег Васильевич.

Я только сейчас увидел, что он чем-то похож на моего отца, да и еще и тезка. Это было неожиданно, я даже не смог сразу ответить на вопрос.

— Или покрепче? — он даже щурился, как папа. От этого меня срубило напрочь, я покачнулся и застыл на пороге. Два года, как случилось несчастье, а в сердце до сих пор глубокая рана. Только я видел, как он погиб.

— Я за рулем, — получилось хрипнуть. Уткнув взгляд в геометрический рисунок на скатерти, я отодвинулся поближе к стене. Хотелось плечо приставить к опоре, чтобы не рухнуть.

— Садись, Саша, — в мягкости мужского голоса звенели стальные ноты, но я был благодарен за разрешение.

Небольшая пауза, пока Олег Васильевич копошился у плиты, позволила рассмотреть кухню. Цветы на подоконнике — в основном белые фиалки, светлые шторки с рюшами, на рабочей стене подвешенная полочка со специями. Здесь чувствовалась женская рука, Настина. В остальном ничем не отличалась от других кухонь, разве что картина напротив окна привлекла мое внимание. Яркая, пестрая, вышита крестом. Девушка с золотистыми волосами в руке держала яблоко и чем-то напоминала мне Малинку. Наверное, синевой открытого взгляда и формой носа, на котором рассыпались веснушки.

— Это Настя вышивала, — подсказал отец. — Ее мама.

— А где она сейчас?

Не знаю зачем спросил, просто стало интересно, но по тому, как дернулось плечо мужчины, понял, что сморозил это очень неуместно.

Олег Васильевич отвернулся и стал разливать чай. Говорил, не поворачиваясь:

— Насте было несколько месяцев, когда Виты не стало, — и в его голосе было столько горечи, что у меня в груди сильно сжалось сердце.

— Извините, — я осторожно присел на табурет. Только сейчас вспомнил, что моя рубашка раскрашена пятнами крови, а нос и губа распухли.

— Подрался с кем-то? — мужчина заметил мое замешательство, когда ставил чашки на стол.

— Друг мозги вправлял, — проговорил я глухо и опустил глаза. Можно только представить, что обо мне подумает Настин отец.

— Иногда полезно, да, — сев напротив, сказал он и замолчал на несколько минут.


Я прислушивался к шагам в доме, очень хотелось, чтобы Настя пришла и села рядом, но она знала, что пока нельзя. Через двадцать пять секунд, которые я отсчитал про себя, послышался шум воды, а сквозь него просочился тонкий Настин голос.

— Всегда поет, — заулыбался отец и, сложив руки на столе, с вызовом посмотрел мне прямо в глаза. — Саша, я могу доверить тебе свою дочь?

Глава 42. Настя

Спрятавшись в комнате, я пыталась вслушаться, о чем говорят мои мужчины. Папа у меня строгий, но справедливый, а о том, что мы с Грозой немного друг другу нервы потрепали, я не говорила. Или не хотела волновать, или в душе теплила надежду, что у нас с Сашей все еще может быть. Хотя папка точно что-то подозревал, особенно странно смотрел, когда я отпрашивалась к бабушке, под видом плохого самочувствия, но отпустил на удивление легко.

Последние недели он много пропадал на работе и очень уставал, а о моем интересном положении мы больше не говорили. Мне хватало осознания, что я просто не одна, и точно знала, что отец поддержит меня в любом случае.

Несколько минут ходила из угла в угол комнаты и не знала, куда себя деть, а потом поняла, что все равно ничего не слышно, и ушла купаться. Нужно было привести себя в порядок. Даже отвлекалась вокализом, подпевая шуму воды. Очень тихо, надеясь, что никто не услышит. Это помогло расслабиться и прийти в себя. Я просто должна принять, что не одна, что мне есть на кого опереться.

Когда выбралась из ванны, я шла по коридору на цыпочках, будто воришка, и услышала, как папа спросил:

— Саша, я могу доверить тебе свою дочь?

У меня чуть сердце не встало. Глухо шмякнуло в ребра и затихло. И подслушивать нехорошо, но так было интересно, что Гроза ответит. Я прилепилась к стене и до хруста сжала полотенце в руках.

— Я не причисляю себя к идеальным, — сказал Саша. Ровно, без запинки, без тени сомнения. — Но сделаю все, чтобы Настя чувствовала себя счастливой.

— Неужто жениться собрался? — папа, как истинный провокатор, задавал самые неудобные вопросы, а меня это смешило, но и до ужаса волновало.

— Я женился один раз в спешке, — голос Саши понизился до предела. — Не хочу повторять ошибки прошлого. Это все-таки обоюдное решение, а мы с Настей пока плохо друг друга знаем. Нам нужно время.

— И что ты планируешь? — не унимался папа.

— Забрать Настю к себе, — быстро отреагировал Саша.

В кухне повисла пауза, я даже хотела смотаться в комнату, чтобы меня не застукали, но Гроза вдруг добавил:

— Хочу, чтобы Настя доучилась. И, чтобы она не решила на счет меня, я ребенка не оставлю. Никогда. Но должен же и у нас быть шанс? Если она будет уставать, как прежде, почти падать в обморок от голода и изнеможения, ездить на учебу за двадцать километров, сдавать зачеты с температурой, она просто быстро сломается. Я этого не допущу.

— Предлагаешь просто взять ее и отпустить сейчас с тобой?

— Нет. Я всего лишь хочу, чтобы Настя сама принимала решения и выбирала, как ей лучше.

— Слушай меня внимательно, — вдруг в голос папы добавились острые металлические призвуки. — Я ее вырастил из крошечки, не спал ночами, когда она болела, лелеял, а ты сделал дело и примчался на белом коне, чтобы жизнь моей дочери изменить взмахом руки? Или думаешь, я не видел, как она последние две недели мучилась? Не слышал, как выла по ночам в подушку? Мне мать звонила каждый день и говорила, что Настя совсем плоха. Да она и сейчас пришла: глаза на мокром месте! Скажешь, что ты тут не при чем?

Саша молчал, а я не дышала. Зачем папа так? Вот же бабуля — предательница, просила же ее папу не беспокоить. Я хотела ринуться на защиту, но понимала, что Гроза должен сам все уладить. Иначе, как я могу на него положиться?

— Я виноват, — все что сказал Саша и замолчал.