Я шмыгнула и заворчала наигранно:

— Надеюсь, не в моих.

Саша щелкнул меня по кончику носа, а потом коснулся легким поцелуем в тоже место.

— Мне банально нужно в душ. Я быстро. Нагреешь чай?

— Конечно.

Саша не отпустил меня сразу: помог раздеться, сапоги стащил, что было для меня совсем неожиданно. Я привыкла все делать сама, хотя последние дни поясницу неприятно тянуло.

— Я же не больна, Саш. Всего лишь беременна.

— А я заболел, — он провел вверх по голени ладонью и завел ее между ног. Даже сквозь ткань джинсов я чувствовала его жар.

— А мне кажется, что я сплю, — подхватила его игру и процарапала его волосы.

— Не будем тогда просыпаться?

— Договорились, мой Кипарис.

— Малинка…

Он встал, накрыл меня густой тенью и согрел белозубой улыбкой.

— Мой дом — твой дом. Делай, что хочешь, — и ушел в ванную — небольшую дверь возле кухни.

— Спинку потереть? — бросила я вслед и хихикнула в кулачек.

— А как же! — не растерялся Саша.

— Обойдешься, — прошептала я уже себе. — Я должна к тебе привыкнуть, — добавила еще тише.

Прошлепав босиком в комнату, я замерла возле кровати, отряхнулась от пакостных мыслей и заметила кое-что важное. Клавишку. Ее накрывала пузырчатая пленка, а рядом на небольшом столе лежали ноты.

«Вечная любовь» в моей обработке.

Стало тепло и холодно. Белые листики заломились по углам, принтерная краска затерлась. Их не просто играли, их играли очень, очень много раз.

Под горло подступили слезы, но я задавила сентиментальность и решила, что пора просто наслаждаться жизнью. Зачем лишать себя счастья, впуская в душу сомнения? Бери от жизни лучшее: здесь, сейчас, всегда.

Откинув клеенку, села к инструменту. Табурет был для меня низковат, потому я немного выровняла высоту рычагом и только после этого щелкнула кнопочку «on-off» на рабочей панели. Дорогая, не мой допотопный Роланд, новенькая Ямаха. Пластик на клавишах идеально чистый, белоснежный. Будто вчера привезен из магазина, будто на нем не успели поиграть.

Я провела пальцами по гамме до-мажор, ударила по басам и прикрыла глаза от удовольствия. Перебежала с тоники на субдоминанту, добавила седьмую ступень и зависла на неразрешенной доминанте. Комната наполнилась потрясающим колебанием, будто звуковые вертикали были не возле меня, а внутри. Звук приятный, легкий, и нажим тугой, как на фортепиано. Не рояль, конечно, но и не миди-клава, у которой пластиковое звучание, а нажатие напоминает детское пианино.

Хотелось легкости и свободы. Немедленно, сейчас. Распечатать свои чувства, полететь вверх по нотам и разбудить внутри себя нечто яркое, невероятное и необъяснимое. Я развернула широкий перебор на клавиатуре и спела куплет любимой Halestorm «Familiar Taste of Poison». В отличие от концерта сейчас голос слушался и не застаивался под горлом тугим комком. Душа успокоилась, сердце не сбивало с ритма убойными ударами в грудь, а постукивало под ребрами в такт, попадая в сильные и слабые доли. Мягкие обертона сплетения музыки с моим голосом ласкали слух, а связки приятно щекотало, вибрация отдавалась по всему телу теплым резонансом и проникала звонкими верхушками в голову. Мурашки восторга опускались по спине и раскрывались за спиной крыльями. Еще шаг, и полет к потолку не избежать, но теплые руки накрыли плечи, и легкий поцелуй коснулся виска.

И я знала, что этот человек спасет меня, даже если запутаюсь и наделаю ошибок.

Я продолжала петь: мягко, понемногу добавляя экспрессии в голос, под бридж довела связки до остроты и драйва и вывела кульминацию в жестком и откровенном фрайе[1]. Отпустила давление только после припева, где вывела слова чистым звуком и опустилась на последние ноты трогательным субтоном[2].

Последний аккорд под пальцами рассыпался настоящим конфетти эмоций.

Внутри все колотилось и трепетало. Не только от музыки, что заставляла меня выворачивать душу, а еще от легких волнующих поцелуев, что прятались в волосах.

— Пой еще… — прошептал Саша. — Пожалуйста, пой…


[1] Фрай скриминг (Fry screaming) — это способ расщепления звука на ложных связках.

[2] Субтон — это звук в котором воздушная струя идет вместе с голосом. Очень напоминает ласковый вокальный шепот.

Глава 45. Саша

— А как же чайник? — Настя опустила затылок, и обнаженной кожи коснулся мягкий шелк ее волос. Она смотрела снизу, и в синих глазах отражалась лампочки люстры и восторг, который я не мог сдержать.

— Кушать хочешь? — наслаждаясь гладкостью под пальцами, провел по острой скуле, коснулся маленького ушка с сережкой-гвоздиком и вплел пятерню в кудряшки. — Можно что-то придумать.

Малинка повернулась на стуле, запутав меня в своих волосах, и обняла, сомкнув за спиной руки. Уткнулась лбом в живот, вызывая жуткий голодный трепет чуть ниже, и прошептала:

— Очень хочу, но…

— Что-то не так? — я осторожно высвободил кисть и накрутил на палец гибкий локон. Мне сейчас хотелось совсем не есть, и Настя это чувствовала грудью, но упорно делала вид, что не замечает.

— Я совсем не умею готовить, — Настя прикрыла глаза и закусила губу. — Так что жена из меня никудышная.

Я хмыкнул и пересчитал веснушки на аккуратном носике, еле касаясь указательным пальцем. Это сказанное «Жена» затащило меня на несколько мгновений в неудачную женитьбу, подкинуло образ Ирины, а я гнал его в шею и старался не оттолкнуть Настю из-за старых обид.

Прошлое оставим прошлому.

— Думаешь, я идеальный? — проговорил неуверенно.

— Похоже на то, — Настя немного отодвинулась, обвела комнату взглядом, но руки не расцепила, отчего по спине растекалась горячая лава от ее прикосновений. — Здесь стерильно чисто, даже боюсь вторгаться в твой утонченный мир со своим хаосом, — Малинка процарапала по спине ноготками, сверху вниз, заставив меня немного выгнуться и ошалеть от неожиданности и остроты. Она это делает неосознанно или коварно заманивает меня в свои сети?

Нужно отвлечься, нельзя спешить. Я не хочу ее испугать своим нажимом и нетерпимостью.

— Я просто дома почти не бываю, вот порядок и держится, — собрал ее волосы в пучок и переложил на одну сторону. Наклонился, чтобы поцеловать в плечо, втянуть свежий запах, а Настя низко проворчала:

— Ты врешь, Гроза.

— Так заметно? — выдохнул.

— Аха, — Настя захихикала, стоило мне коснуться ее кожи губами. Гладкой и молочно-кремовой, будто глазурь.

— Ты, главное, постель по утрам заправляй, остальное не так важно.

Она отклонила голову, позволяя поцеловать выше, под ушком, по ее коже рассыпались мелкие бусинки мурашек, а я разогревался круче чайника. Негодница. Как тут удержишься от соблазна?

— За что ж ты с постелью так? — чуть охрипшим голосом спросила Настя. Тонкие руки поднялись снова к лопаткам и поплыли на грудь. По мышцам прокатилась электрическая волна, а в паху зазвенело от возбуждения. Девушка потянулась ко мне, позволяя зажать себя между ног, а потом тихо засмеялась и опустила ладони на живот и ниже. И еще… — Я люблю поваляться до последнего, — и пробежала пальчиками поверх ткани спортивных.

— Малинка… Я сейчас разорвусь на куски, и ты останешься голодная.

Она приподняла брови домиком и состроила обиженную мордочку.

— Врач же разрешила.

Я захрипел от ее сладких прикосновений, которые бродили по краю, но не касались плотно. Будто она ждала разрешения. Захватив ладонями румяные щеки Насти, потянул вверх, заставляя смотреть в глаза. Она улыбалась и щурилась.

— Разрешила голодать? — хрипло спросил и наклонился. Юркие пальчики забрались в спортивки и захватили меня в кольцо. Я жарко выдохнул ей в губы и добавил: — Чайник подождет…

Потянул ее под мышки и подтолкнул Настю к кровати. Зарычал, когда тронул застежку облегающих джинсов.

— Сколько здесь пуговиц? А-а-а…

— А ты думал, что все получишь легко?

— Хотелось бы.

Са-а-аш, — Настя выгнула спину и не удержала руки на моей шее, когда я подтянул ее облегающую майку, вздернул лифчик наверх и накрыл губами грудь. — Зачем холостяку такая огромная кровать? — голос сел, а пальцы вжались в подголовник кровати.

Я прикусил сосок сильней, Настя заерзалась и зашипела, как кошка.

— Нечестно, — засмеялась сквозь стон.

— Нечестно носить джинсы, которые без сто грамм не расстегнешь.

Прохладные нежные пальцы пробрались снова на плечи и заплелись в моих волосах.

— Я бы помогла, но ты не ответил, — и хитрый прищур спрятал синеву глаз.

— Люблю раскидывать ноги, когда сплю, а еще чувствовать простор, — я тоже прищурился из-под челки, поласкал языком набухшую вершину и собирал ладонями трепет ее тела. — Или ты подумала, что я тут оргии устраиваю?

— Да кто тебя знает, — почти шепотом ответила Настя и, когда я обвел по ареоле кончиком языка, а ладонью сжал вторую грудь, сильно впилась пальцами в мои волосы и потянула на себя.

Боль и сладкий пожар толкали к ней навстречу, пуговицы тяжело выскальзывали из тугой ткани — я даже вспотел, но на последней возликовал и окунулся в сладко-пряный запах завитушек внизу живота. Тонкое кружево белья едва прикрывало самое интересное.

— Можно я тебе кое-что скажу? — прошептал, приподнимая упругие бедра и стаскивая джинсы.

Настя кивнула, глядя из-под полуопущенных густых ресниц. Подушку накрыло волнами ее русо-медовых волос.

— Я охренеть как тебя хочу…

Она раскрыла немного ноги и подняла их выше, ловко подцепила пальчиками резинку моих спортивок и потащила вниз.

— Еще скажи…

— Настя, это какое-то помешательство. Я думал о тебе каждый день после той ночи, — мне хотелось ей признаться. Она застыла, превратилась в слух, а на глазах появился знакомый восхищенный глянец. — Да что там! Я думал о тебе каждую минуту, каждую секунду. Ты меня с ума свела. Я тобой был пьян, а не от вина, — потянул майку вверх, девушка поднялась мне навстречу и закинула над головой руки, позволяя стащить одежду. Пока Малинка была в плену белоснежной ткани, я добрался до ее губ и, скользнув языком по нижней, толкнулся в рот и переплел наше дыхание.