— Не буду, — все еще недовольно, но уже смягчившись, проговорила Настя.

Я наклонился и положил голову на ее колени.

— Не верь в эти сказки, Малинка. Я верен только тебе. Слышишь?

— Однолюб? — она погладила меня по щеке, подобрала челку и коснулась шрама.

— Никогда не задумывался, — ловко ушел от ответа и выровнялся. — Я не обманываю женщин, никогда не встречаюсь с двумя одновременно. Если что-то будет не так, я тебе скажу первой.


Настя сжала губы в тонкую линию и, кротко кивнув, стерла рукавом выступившие слезы. Почему она не требует, почему не заставляет говорить о любви? Будто ей это не нужно или неинтересно. Оступаться снова мне не хотелось, но я верил Малинке, слепо и безнадежно. А ведь я так же верил и Ирине, и это осознание причиняло острую боль. Выдрать из себя прошлое можно, но не значит, что не останутся корни. Вдруг они прорастут новыми побегами?

Наверное, я неосознанно ждал, что Настя спросит: «Ты любишь меня?». Тогда бы закрылся и, скорее всего, разочаровался в наших отношениях, потому что не терплю, когда меня принуждают или торопят.

Но Малинка не спрашивала, не интересовалась.

Это было странно, даже щипало под ребрами от мысли, что ей это вовсе не нужно, моя любовь не нужна… но я был так благодарен за маленькую свободу, что остальные слова просто стояли в глотке и запирали дыхание.

— Хочешь, покажу тебе что-то? — Настя искривила губы в усмешке, а потом приподняла волосы, одним движением скинула свитер и осталась в повторяющем ее фигуру черно-глянцевом трико.

— А… э-э… А ниже?

— Все-все обтягивает. Как селедка, — она, не касаясь, огладила себя сверху вниз. — Так вот, я не смогу скрывать живот через три-четыре месяца в этом, — показала на себя и приподняла ниточку брови. — Что делать?

— Я скрывать не собираюсь, если ты об этом. У тебя точно ничего не болит? — поглаживая по талии вверх, собрал в ладонь упругие полушария.

Малинка замурчала от моей ласки, но потом возмущенно выдала:

— Все в порядке, — невинно похлопала глазами и потянулась за свитером. — Ладно, пойду позанимаюсь чем-нибудь, а то я на тебя все еще зла. Не буду мешать принимать участливых студенток в класс и приглашать их домой.

Я тормознул ее руку и перебросил вязаную вещь на соседний стол.

— Нет-нет, нельзя голодному мужику вот такое показывать, — скользнул взглядом по ее плечам, огладил узкую талию и опустился на тугой пояс знакомых джинсов. Опять они? Решила с ума меня свести этими пуговицами?! — И я не приглашал никого к себе.

— А как же я? — недоверчиво прищурилась Настя.

— Ты — другое. Ты — это ты.

— Да, я просто ношу твоего ребенка, — Настя заломила руки и опустила голову. — Понимаю.

— Не только, — пришлось поднять ее за подбородок, чтобы она взглянула в мои глаза. — Ты мне нравишься, Малинка.

— Так нас тут таких селедок много бегает, на каждой перемене по два десятка, — Настя горько засмеялась. — Они тоже могут просто нравится. Во мне нет ничего особенного.

— Для кого-то, может, и нет, а для меня есть. Покажи мне весь наряд, — погладил ее плоский живот. Она едва заметно дрожала и почти не дышала.

А я с ужасом понимал: жизнь настолько хрупка, что никогда не знаешь, где можно оступиться, и когда она прервется. Как Настю уберечь от падений, волнений и злых языков? От самого себя тоже, потому что я пока неумелый хранитель такого ценного подарка.

— Я думала кожу до кости содрала, а оно только царапинки, — Малинка протянула ладони вперед, а потом потянулась в сторону. — Повезло.

— Ты уходишь от ответственности, дорогая, — снова остановил ее руку на полпути к свитеру. — Уходишь от темы, а я не люблю, когда меня игнорируют. Хочу увидеть больше.

— Давай, дома? — смутилась Настя.

— Еще чего! Так неинтересно! Снимай штаны, сказал. Сейчас будем бить тебя за вредность и прогулы, Чудакова.

— Да вы грозный учитель, Александр Олегович!

— Очень, — хохотнул я потянул ее к себе.

Глава 51. Настя

Саша напоминал коварного змея-искусителя. В его черных глазах читалось явное «Я тебя хочу», а пальцы ловко орудовали с моими пуговичками и стягивали с бедер плотные джинсы. Сапожки глухо ударились о паркет, следом зашуршали и брюки.

Кто-то дернул ручку двери, когда Саша потащил вниз рукава трико и освободил мою грудь. Я просипела, прижавшись к нему:

— Что ты творишь?

— Раздеваю тебя. Не заметно?

— Нас увидят, — испуганно попыталась его остановить, но он слабо шлепнул меня по рукам и прищурился.

— Как? Я дверь запер. Не брыкайся, Малинка, — он бегло целовал шею, уши, волосы. Касался невесомо, ласково и безнадежно бросал меня в безумное пламя.

— Нас услышат! — прошептала на выдохе и перехватила настойчивые пальцы, что сводили меня с ума.

— А пусть завидуют, — Саша мял, крутил и щипал налитую грудь, заставляя меня изгибаться и стонать. Кожа стала чувствительней из-за интересного положения, будто каждая клеточка просила его прикосновений, глубокого тепла. Весь мир стал другим: более красочным, наполненным смыслом и важностью.

Я еле стояла, горячие волны мутили сознание и забирали остатки злости.

— Гроза, ты сошел с ума… — я неловко пискнула от его напористости. Кожа плавилась под его пальцами. Было и больно и приятно, хотелось продолжать и не прерываться. — Я сошла с ума вместе с тобой. Остановись, прошу тебя…

Саша не слушал: быстро стащил трико на бедра и, пробравшись к кружеву белья, плотно прижал ко мне ладонь.

— Тебя выгонят, — сказала я сипло и попыталась сжать ноги.

— За что? — искренне удивился Гроза и приподнял густую бровь. В черных глазах плясали и искрились бесенята страсти, а руки настойчиво развели бедра в стороны.

— За совращение студенток, — парировала я, но тут же сдалась: повисла на его шее и разрешила посадить себя на учительский стол. Столешница заскрипела от моей тяжести, за спиной что-то грохнулось на пол. Плевать.

— Настя, а выходи за меня? — вдруг выдохнул Гроза и, кажется, вздрогнул от собственных слов. — Кто мешает нам попробовать стать настоящими супругами?

От его ласки и резких толчков пальцев внутри меня я не могла собрать себя до кучи. Слышала, что он говорит, но понимала с опозданием.

— Чудакова, ты меня пугаешь… — Саша прошептал в ухо и прикусил сережку.

— Это ласковый шантаж? — я почти упала назад от искристых щекоток под его пальцами, но меня крепко держали за спину. — Саш-ш-ша…

— Мое имя твоим голосом звучит невероятно приятно, — протянул он и задышал глубоко и шумно. И добавил очень тихо: — Ты не ответила. Выйдешь за меня?

Я задрожала от волнения и тепла, что прорастало в грудь и оплетало поясницу тугим горячим хомутом, брызгало острыми искрами вверх, в солнечное сплетение, и заставляло стонать.

— Мы спешим, Гроза… Ты спешишь. Это ведь не в шашки сыграть. Не будешь жалеть?

Пульс зашкаливал, проникновение становилось жестким, ритмичным, и я едва не сорвалась в сладкую пропасть, но Саша замер, оборвав накал. Осторожно вытянул пальцы и поцеловал меня в шею.

— Разве? — его голос садился, а на щеках разгорался красивый румянец. — У малыша должны быть родители: мама и папа. Официальные, настоящие. Кстати, ты тоже будешь Гроза, — Саша засмеялся и, раздвинув ноги, встал ко мне ближе. Расстегнул брюки с характерным «вжик». Завел мои ступни себе за спину и согрел своим теплом.

— А может, я не возьму твою фамилию? — я попыталась сказать связно, но мозг уплывал куда-то прочь и хотелось только поцелуев и мужской силы.

Саша почти коснулся губ и прошептал как-то низко и глухо:

— Ты не посмеешь.

— Да я еще не согласилась.

— Ладно, — держась ко мне совсем близко, отчего у меня сводило ноги и хотелось податься вперед, Саша провел кончиком языка по уголку рта, мягко скользнул внутрь на миг, а потом оторвался и прошептал, заставляя меня глотать слова: — Дам немного времени подумать.

А потом Саша просто сошел с ума. Он был осторожен, но напорист. Его каменное желание распирало и превращало меня в развратную и свирепую кошку. Я царапала его под рубашкой, кажется, оторвала пуговицу в пылкой тяге почувствовать бархатную кожу. Могла делать, что хочу, пока он не давал нам остыть и защищал меня от падения, придерживая и терзая спину и плечи.

Я пылала в его ладонях, трещала по швам от яростного языка во рту, что доставал немыслимых глубин и вытягивал из меня такие острые ощущения, что можно было умереть от наслаждения. В глазах Грозы серебрились отблески вечернего солнца, а на губах застывали мое имя и наша общая музыка — настоящий искренний дуэт душ.

Он моя тоника.

Я его доминанта.

Глава 52. Саша

На оркестре, куда мы опоздали, потому что не могли остыть, Настя бросала в меня кроткие взгляды из-под густых ресниц и мило краснела. Поначалу она пела осторожно, будто шла по тонкому льду, а потом закрыла глаза и ка-а-ак выдала: с драйвом, хрипотцой и такими высокими и пронзительными верхами, что я чуть со стула не свалился от восторга. И сердце забилось активней, а брюки снова стали тесны. Пришлось перекинуть ногу на ногу.

Одно только меня злило: смотрел на Малинку не только я, а еще два десятка парней из оркестра и Лёша. Другу я доверял, но чувство ревности все равно крутило внутренности и крошило зубы. С ума от Чудаковой схожу.

А как офигительно она пела «Happy» Вильямса. С точными движениями, задорной улыбкой и даже оборванной остановкой в конце и взмахом рук над головой. После коды оркестр взорвался аплодисментами, а Настя закусила губу и, смеясь, спрятала лицо под ладонями. Она пела не ради славы и успеха, а потому что жила этим.