Я не ковырял, не тревожил, не задавал вопросов. Понимал, что у нас все непросто и терзать сейчас встревоженную душу — только делать хуже. Вдруг Настя решила, что поспешила с ответом? Вдруг ребенок — плохой повод сходиться, особенно когда чувств нет? А ее «влюблена» просто «симпатия» и ничего больше.

Вдруг, вдруг, вдруг…

Утром Настя проснулась рано, но два часа лежала, закутавшись в одеяло и не шевелясь, будто боялась, что я прочитаю ее мысли, стоит нам скрестить взгляды. Припухшие после сна веки были открыты, Настя смотрела в одну точку и будто видела на стене что-то особенное, недоступное мне.

— Малинка, — я обнял ее со спины и уткнулся носом в шею. Горел по ней, но не смел требовать, настаивать на близости. Это жестоко и неправильно, когда она уплывает от меня, как корабль за горизонт, удаляется так стремительно, что я готов кричать «караул». — Если не хочешь, не поедем. Все отменим и будем отдыхать.

— Нет-нет, просто небольшая слабость, — заговорила Настя сипловато и слабо потерлась о мою руку. Переплела пальцы, отпустила, провела по ладони ласковым круговым движением и снова сплела наши пальцы. — Сейчас я приду в себя, дай мне пару минут.

Она выпуталась из моих объятий, повернулась с улыбкой. Я отметил про себя, что та была неискренней, не из сердца, маской «у меня все отлично». Настя что-то скрывала, и ей было от этого больно.

— У нас есть бананы? — ловко перевела тему Малинка.

— Хочется?

— Немного, — Настя смутилась, набросила халат поверх сексуальной пижамки, что красиво обтягивала ее грудь и бедра, и поплелась в ванную. Сутулая, растрепанная, разбитая.

Да что происходит?

— Чудакова-Гроза, ты эту пижамку с собой захвати, — пошутил ей вслед, а Настя не отреагировала.

И перед глазами наше будущее стало крениться и соскальзывать под откос. Я не хочу этого, хочу быть с ней. Она мне очень нравится, до ощущения дыры в груди, когда думаю, что все разрушится.

Неужели все зря?

Девушка долго сидела в ванной и, когда я постучал в дверь, огрызнулась, что уже выходит. Дверь открылась украдкой, будто Малинка хотела исчезнуть, раствориться в воздухе — только бы ее не трогали, но я больше так не мог. Мне нужно знать, что случилось, даже если это будет слишком больно. Лучше горькая правда сейчас, чем прожить тысячи часов вместе, и оказаться не тем, кого она хотела видеть рядом.

— Настя, ты скажешь, что происходит? — я ждал ее в коридоре, прислонившись к стене и сложив руки на груди.

— Ничего, — она повела плечом и снова спрятала глаза за кудрями. Печать не рухнула, не растворилась в домашнем уюте. Глубоко моя невеста запряталась, но я не сдамся и вытащу из нее правду.

— Тогда поехали к маме, развеемся. У нас там природа и свежий воздух, сразу станет легче.

Она натянуто улыбнулась.

— Я почти готова. Сейчас только переоденусь.

* * *

Через несколько часов молчаливого пути, мы подъехали к поселку и притормозили у знакомых ворот.

— Точно все в порядке? — я повернулся к девушке и щепотью повернул острый подбородок к себе.

Настя коротко кивнула, поцеловала шутливо в скулу и сбежала из машины.

Замерев на несколько секунд, я в сердцах ударил по рулю.

Что я сделал не так?

Пока злился на ее «уход в себя без явных причин», Настя поспешила и распахнула ворота. Старина Джек уставился на нее от неожиданности, а потом зарычал, но я успел выскочить из авто и прокричать:

— Фу! Свои. Нельзя, Джек!

В считанные секунды я оказался рядом с Малинкой и прижал ее к себе, а пес окружил нас лавиной снега и радостным лаем.

— Настя, милая, вижу, что ты тревожишься. Разве я не заслужить знать почему?

Она задрожала и неопределенно мотнула головой.

— Не волнуйся, Саш, это просто нервы на фоне беременности.

— До чего же упертая женщина мне попалась, — я посмотрел в стылое небо и словил ртом падающую снежинку. — Ты скрываешь что-то от меня.

— Проницательный грозный мужчина, а пес меня не сожрет?

— Джек? Не-е-ет, он душка, старый друг семьи — его даже годовалый племяша не боится. Отец покупал для мамы, — на последних словах связки заскрипели, словно я песка наелся. Не затихла боль от потери родного человека: ушла куда-то вглубь, но все равно кровоточила.

— Саш, а что с твоим папой случилось?

— Погиб.

— Так жаль.

— Ты только маме не напоминай, пожалуйста. Для нее это очень болезненная тема.

— Конечно, — Настя прижалась ко мне, смыкая пальцы за спиной. Привстала на носочки и потерлась щекой о мой подбородок. — Я немного боюсь, что ей не понравлюсь.

— Главное, что ты мне нравишься, — я наклонился, чтобы почувствовать сладкий вкус ее поцелуя. Нежного, с каплей едва заметной горечи. Что-то Настю тревожило, и это не встреча с мамой, что всего лишь прикрытие. В синих глазах горела совсем другая боль и тоска, а в дыхании, что переплеталось с моим, я слышал нотки глубинной невысказанной печали. Все это перерастало в тревогу за общее будущее и Настино состояние души. Оно нависло над нами тяжелой тучей недопонимания и угрожало разродиться градом обид и цунами проблем. Настя отвечала на поцелуй страстно и порывисто, будто боялась, что больше никогда этого не будет. Она потянулась выше, забралась пальцами в волосы и, через несколько жарких глотков нашей обоюдной страсти, просипела:


— Бананы мы купить все-таки забыли, — и лукавая улыбка плохо спрятала ее грусть.

Что мою девочку тревожит? Почему она не признается?

Глава 56. Настя

Я пыталась спрятать переживания, но Саша все видел. Понимала, что волнуется, но не могла признаться. Не. Могла. Признаться! Не скажу же, что его друг — конченный придурок, что лишил меня девственности, запятнал душу и разорвал сердце?

Это так мерзко, так уничтожало, что я даже на следующий день бесконтрольно проваливалась в мысли, желая спрятаться в панцире. Но не получалось: Саша был везде, видел все и переспрашивал, переспрашивал, переспрашивал… Я понимала, что он хочет, как лучше, но каждый взгляд на него возвращал меня в тихий вечер, который закончился: «Ты была прелестна», а потом Эд стал собирать мои вещи, что он сорвал в порыве страсти, бросил комок в лицо и попросил свалить.

Так и сказал.

При мне раскрыл блокнот, поставил напротив моего имени крестик и снова указал на дверь.

Больше мы не виделись. Я знала только по разговорам, что Кот его знает, но к нам на репетиции Эд никогда не приходил. Почему сейчас?

Я должна взять себя в руки, хотя была на грани. Если мне придется с этим ублюдком встречаться и дальше, потому что он по нелепой случайности Сашин друг — это меня искромсает на полоски. Медленно, но убьет.

После Эда я перестала верить в людей, ждала удары от любого, кто приближался ко мне, потому старалась держать себя отстраненно, не подпуская близко. Даже близких подруг не заводила, потому что для каждой я была соперницей, а значит, о настоящей дружбе можно только мечтать.

И сейчас я невыносимо боялась, что Саша частично такой, как друг. Нет, я понимала, что все это глупости и по поступкам Грозы — он хороший человек, и дорожит мной, но вот сердцу не прикажешь — оно теперь боялось раскрываться. На меня будто Горгона посмотрела, только сделала камнем не тело, а заморозила в груди то, что просыпалось и рождалось к Саше.

И в груди словно цыганская игла сшивала края грубыми стежками: безумно кололо от всего, что на меня навалилось.

Нас встретила невысокая женщина с короткой стрижкой с черными глазами, как у Саши. Она холодно посмотрела на меня, а потом сдержанно пригласила войти.

В доме приятно пахло деревянной мебелью и выпечкой. А в холле стояла украшенная елка. Зима поворачивала к весне, но здесь все еще чувствовался праздник.

Женщина заметила мой взгляд и подсказала:

— Внуки попросили не убирать, пока не приедут.

— Красиво, — протянула я и благодарно улыбнулась Саше, который стаскивал с меня пальто и разматывал шарф.

Мама смотрела прищурено, считывала с моего лица все эмоции, а я не удержалась и накрыла ладонями горячие щеки.

— Замерзли? — она обняла сына, потрепала его челку и добавила: — Ну, знакомь.

— Мам, это Настя. Моя Настя.

Я чуть не захлебнулась наплывом слез. Под горлом першило, а глаза царапало.

Гроза подошел ближе, встал за спиной и спрятал меня в кольце своих рук.

И я все-таки заплакала. Что-то пронзило грудь, вырвало меня из плотной кожуры, в которую я пыталась спрятаться все эти дни, и распахнуло душу. Опустив голову, не смогла сдержать скользящие реки по щекам.

Просто взгляд этой женщины, такой испытывающий и пронзительный, резко стал теплым, ласковым, родным. Она смотрела на меня и на сына и темный свет в глазах был по-настоящему радостным. Как мне хотелось, чтобы у меня была мама, и я тоже могла вот так просто познакомить со своим женихом, признаться, что жду ребенка. Но у меня этого нет и никогда не будет.

— Мам, есть успокаивающий чай? — спросил Саша, повернув меня к себе лицом и прижав голову к своему плечу. — Настя просто очень устала.

— Конечно, идем к столу. И чай, и булочки есть.

— А бананы? — спросил Гроза и, пощекотав мне висок, переложил несколько прядей назад.

— Найде-е-ем, — отозвалась женщина издалека.

Мы стояли несколько секунд одни, а я крепко намочила слезами Сашину рубашку и помяла ее пальцами.

— Я мог бы помочь, если бы ты поделилась, — проговорил он тихо.

— Самой противно, что я так раскисла. Какая-то хандра напала, — все что смогла выдавить. — Может, гормоны?

— Просто если это я накосячил, ты только скажи — я исправлюсь.

— Нет, Гроза, ты самый лучший, — осторожно посмотрев в его глаза, я потерла ладонью горячие щеки и мазнула по мокрым ресницам. Хорошо, что не красилась, тушь не потечет, хоть какая-то радость.