— Я… — подавился эмоцией, потому что Малинка резко наклонилась и уткнулась лбом в мое плечо.

— Хочу, чтобы ты играл еще…

— Сколько захочешь.

Она засопела и сжала пальцами рубашку на груди.

— Тебе придется играть до утра.

— Чтобы ты проснулась опухшая и зареванная? Ну уж нет.

— Саша, у тебя прекрасные руки, — она перехватила мои ладони. — Они умеют творить чудеса. Даже если меня рядом не будет, даже если что-то пойдет не так… — она запнулась и судорожно сглотнула.

— Настя, не надо, — но она закрыла мои губы пальцами и, подвинувшись, обняла меня крепкими ногами.

— Обещай никогда не бросать музыку. Никогда-никогда.

— Что за пессимистические мысли? Поиграл, и ты раскисла, а еще требуешь, чтобы я продолжал. Я хочу, чтобы ты улыбалась, а не плакала.

— Обещай, Гроза. Жизнь непредсказуема, — она сильно закусила губу, кажется, пробила кожу. — Я девятнадцать лет смотрела, как живет мой отец. Один. Как ему тяжело положиться на кого-то, довериться. Он вкладывал в меня душу, падал и вставал несмотря на то, что любимой жены рядом нет.

— Ты знаешь, что с мамой случилось?

— Бабушка только недавно призналась, что ее убили, но виновников так и не нашли. Я не стала папу спрашивать, не хочу его терзать, он и так очень замкнут. Это я жила и не знала матери, а он-то… — она сжалась. — Саша, пообещай мне! Я так хочу, чтобы ты играл. Очень хочу.

Под горлом стучало сердце. Я на маленькую долю секунды представил, что Насти нет рядом. Меня накрыло немыслимой чернотой, что способна не просто задавить, но и убить.

— Я буду тебя беречь и хранить, только бы ты была рядом.

— Саша, ты уходишь от ответа, — Настя нахмурилась и даже отстранилась. — Мне нужно это. Пожалуйста… — последнее еле слышным шепотом.

— Я обещаю, Малинка. Обещаю играть всю жизнь. Для тебя, ради тебя, создавать музыку, но и ты пообещай мне не сдаваться, даже если будет совсем плохо. Дай слово не закрываться, даже если запутаешься и не найдешь выхода. Я хочу, чтобы ты доверила мне свои тайны. Те, что мучают твое сердце.

— Саш… не могу, — она оттолкнулась и, забравшись с ногами на диван, забилась в угол. — Я не могу пока этого пообещать. Есть вещи, — она дергано повела плечом и отвернулась, — о которых я не готова говорить.

— Настя, — потянулся за ее рукой и крепко переплел наши пальцы. — Я сейчас и не требую. Просто хочу, чтобы ты знала, что я готов выслушать все твои страхи и тревоги. И все пойму. Все. Понимаешь?

Настя смотрела, пронзая душу. Долго не отводила глаз и не моргала, а потом коротко кивнула и потянулась ко мне. Ее поцелуй раскатывал по языку соль и горечь. Я не знаю, что ее тревожит, и сейчас должен отступить, потому что Настя безмолвно умоляет не поднимать болезненную тему.

Чтобы освободить ее от розового свитера, вытянул Настины руки вверх. Она оказалась в плену моих губ и прикосновений, порывисто дышала и шарила по телу горячими пальцами, будто искала что-то. Спустилась ниже, а я, не позволив ей скинуть с глаз розовую вязку, коснулся приоткрытого рта: четко-очерченного, припухшего от моих поцелуев. Кончик языка ошпарился о ее неистовость и жадность. Я стал задыхаться от быстрых и глубоких движений. Мы дышали через раз, терзали друг другу кожу и погружались глубже в океан желаний. Сдернул свитер и выбросил его в неизвестном направлении. Потянулся к джинсам и одним движением завалил Настю на диван, заставляя откинуться на спинку.

— Снова эти пуговицы! А-а-а… — ворчал я и терзал металлические головешки. Я готов был их зубами отгрызать, только бы освободить упругие бедра от тесной ткани.

Малинка захихикала и приподнялась, когда я расправился с застежкой.

— Ты специально, Чудачка!

— А тебе хотелось бы платье вместо брюк? — она хлопнула ресницами и застонала, когда я коснулся губами ее живота и спустился ниже. — И чтобы… без… Саша…

— Да-а-а, — я переместился немного выше, оставив на пульсирующей точке руку, — и чтобы без трусиков.

— Голодающий.

— Ради тебя стоило отказывать себе в сладостях лет десять, — скинул футболку, вжикнул молнией, выбрался из брюк. Настя не отрывала от меня взгляда, следила за каждым моим движением и облизывалась. — Ты меня точно не укусишь?

— Хочешь проверить?

Я сел на диван и перетянул Настю ближе, но она сползла вниз и оказалась у моих ног.

— Что ты делаешь, Малинка? — захрипел, когда горячие губы скользнули по плоти и забрали у меня последние крупицы контроля.

Это был полет в невесомости. Когда ни воздух, ни сила тяжести тебе не нужны. Когда все, что «до» оказывается пресным и скучным, а «после» превращается в прекрасную реальность.

Настя ласкала неумело, боясь причинить мне боль, я запускал пальцы в ее кудри и до блеска в глазах ловил нить, на которой могу еще балансировать и не сойти с ума от наслаждения.


Ритмичное движение рук вниз-верх, и я почти улетел, но успел выпрыгнуть из космолета и потянуть Малинку за плечи.

Она заплелась вокруг шеи, осторожно подвинулась и позволила себя наполнить. До предела. Новая протозвезда набирала энергии на сверхскорости, отчего я скрипел зубами и обливался потом.

— Настя, быстрее, — хрипло выдавил и закатил глаза, сдавил до хруста кожи упругие ягодицы, — не могу больше…

Малинка тихо застонала. Три рывка вниз, и она сдавила меня крепкими бедрами, запульсировав внутри, а потом, откинувшись спиной на мои ладони, высоко, с хрипом, закричала мое имя. Ее теснота, давление и дрожь дернули чеку, и взорвали во мне гранату.

Освобождая себя от семени, слышал, как лопаются в груди последние решетки моего защитного ограждения. Я впустил Настю в свое сердце окончательно и бесповоротно. Пустил не на раз или на день, а навсегда.

И уже в спальне, когда Малинка тихо сопела под боком, а я перебирал ее мягкие волнистые волосы, понял, что она сделала невозможное: вернула мне воздух, раскрыла глаза, научила видеть, позволила чувствовать. Жить, а не существовать.

Я был слепым художником, а теперь палитра мира наполнилась объемом и оттенками. Жаль, правду красок никто не знает… Потому что, докопавшись до правды, я бы помог Насте: подарил бы нужные кисти и светлую акварель.

Ведь она смогла дать мне самое важное, я хотел взаимно помочь, чтобы видеть в ее глазах только радость и счастье.

Боже, я играл. Я. Играл!

Богиня Музыка сжалилась надо мной и дала еще один шанс. Я не должен его упустить.

— Спасибо, что вернула меня к жизни, Малинка, — прошептал, проваливаясь в самый лучший за последние пять лет сон.

Глава 62. Настя

Проснулась я, когда солнце было уже высоко. Вытянулась на большой постели и размяла затекшие мышцы. Между ног приятно горело от сладкой ночи, а в душе, наконец, было спокойно.

Повернувшись набок, поняла, что Саша уже давно проснулся, теперь стоило узнать, куда подевался.

— Гроза? — связки почти не смыкались, отчего получался шикарный фрай. Я заметила на тумбочке белый клочок бумаги. Потянувшись, стащила его на подушку и прочитала вслух: — На столе в графине фреш. Я с Джеком на прогулке. Скоро буду. Твой пианист.

Мой. Пианист.

На кухне застучали стаканы и послышались глухие шаги. Стало тепло и радостно, в груди будто широкая Амазонка разливалась. Бурная, неистовая. Хотелось рвануть к Саше в объятия и не отпускать.

Я набросила халат, быстро почистила зубы, завязала спутанные волосы в пучок и побежала на первый этаж.

Возле окна в кухне стояла высокая девушка с короткой стрижкой. Кольца ее серег-колец поблескивали на ярком зимнем солнце.

— При… вет, — я запнулась и сильнее затянула халат. Кто она? Вдруг знакомая семьи или родственница. Я же не всех знаю. Может, подружка Егора?

Она обернулась и окинула меня изучающим наглым взглядом. Как только под одежду не забралась?

От этого я еще больше съежилась и, вогнув плечи, немного отступила.

— А где Саша? — проговорила неуверенно.

Она повернулась и, расправив плечи, сплела худые руки на шикарной груди. Постучала по острым локтям длинным акриловым маникюром.

— Саша, значит. А ты кто? — в ее голосе звенела наглость и уверенность, а еще хрустела злоба.

— Настя, а вас как зовут?

— Бедная Настя, — отчего-то ей мое имя показалось смешным. Она вскинула голову и неприлично заржала в потолок, а потом резко посмотрела в глаза. Я еще отступила. — А я Ира, жена Саши, — она прищурилась и, помедлив, добавила: — Бывшая.

У меня под ребрами что-то лопнуло. Горячая боль рванула к горлу и выбралась наружу жуткой тошнотой. Я зажала рот ладонью и побежала в ванную.

Жена. Бывшая. Жена. Бывшая.

Быыывшааая…

Та самая, что обманула его. Та самая, что притворялась беременной.

Что она здесь забыла?!

— И на что ты надеешься, На-стя? — она делила мое имя на сегменты, будто рубила меня лично, занося над головой топорище.

Пока меня рвало и выкручивало, она стояла в дверях ванны и дико смеялась, а мне от этого только хуже было. Казалось, что это апокалипсис моего организма.

— Отравилась? — спросила ехидно гостья, когда я встала над умывальником и вцепилась в белоснежный фаянс.

Я не ответила. Не хочу с ней говорить и смотреть на нее не хочу. Я тут с одним тараканом по имени Эд еле справилась. Не хватает еще стервы, что прожгла моему Саше дыру в груди. Из-за нее он мне не поверил, из-за нее сомневался.

— Уверена, что эмбриончик-то от Александра? — протянула она и, пошевелив тонкими пальцами, защелкала ногтями друг о дружку, отчего меня снова замутило.

Я подняла голову и бросила в нее испепеляющий взгляд через зеркало.

— Уверена.

— А я вот нет, — она фыркнула, повернулась на каблуках и покинула ванну.