Не получалось прийти в себя. Меня словно в кислоту опустили: все тело плавилось и корчилось. Снова затошнило: я покрылась испариной и не могла справиться с бесконечной дрожью. Отдышавшись через раз, опустила лицо в горсть ледяной воды. Через несколько секунд стало легче, но сердце неистово лупило в грудь, угрожая вырваться наружу.

Еще несколько минут я ловила мир за нить и пыталась идти. Пришлось держаться за стенку и перебираться помалу. С улицы доносились повышенные голоса, но разобрать, о чем говорят, из-за шума в голове, у меня не получалось. Я едва дошла до дивана и рухнула рядом, уронив руки и голову на сидение. Все вертелось и кружилось, меня мутило и сдавливало, а горло обжигало рыданиями и изжогой.

Я провалилась в какой-то странный сон. Или обморок, не знаю, но очнулась, когда съехала на пол, и входная дверь сильно хлопнула. Я дернулась, испугавшись, что это снова стерва бывшая…

На улице лаяла собака, кто-то яростно кричал.

— Настя! — от общего шума получилось отделить голос Грозы. — Настя! — быстрый топот ног, а потом сильные руки опустились на плечи. Меня подняло вверх и опустило на мягкую обивку. — Маленькая моя, не слушай ее, прошу тебя…

Я слабо мотнула головой, но глаза открыть не смогла: мир все еще кружился и трясся в припадке безнадеги.

Саша обнимал мое лицо ладонями, целовал в губы и отчаянно шептал:

— Что мне сделать? Тебе плохо, Малинка? У тебя цвет лица светло-серый. Пожалуйста, скажи хоть что-то. В больницу?

— Не нужно, — тихо пробормотала я. — Просто токсикоз.

— Что эта тварь тебе успела наговорить? Не верь…

— Саш, — я хрипнула и попыталась встать, но он прижал мое плечо к дивану. — Она ничего особенного мне не сказала, — тяжело вытянула из себя голос.

— Боже, как же она меня достала! — Саша сел на пол возле меня и затараторил: — Знаешь, эти отношения были, как в тумане. Я словно одурманенный был, любил до безумия. Настя, прости, но должен объяснить.

Я кивнула и, сцапав его руку, положила себе под щеку и показала, что готова слушать.

— Сейчас, — Саша убежал в кухню и вернулся со стаканом воды и кусочком сушеного хлеба. — Прогрызи кусочек, это снимет тошноту. Ленка всегда так делала.

— Спасибо, — получилось просипеть. Я положила на язык сухарик и старалась вытащить себя из огненной лавы. Нужно успокоиться и думать о хорошем. Думать о вечном, думать о малыше во мне. Это главное.


Саша ласково огладил мою скулу, коснулся губ, и я заметила сбитые костяшки на руке.

— Что это? — перехватила пальцы, прежде чем он успел спрятать.

— Пришлось одному дерзкому мальчишке мозги вправить.

— Ты что Егора ударил?

Саша скрипнул зубами.

— Егор встречается с моей бывшей женой! Он привел ее на Новый год и никого не предупредил. Мне пришлось тогда уйти, потому что видеть наглую рожу — верх моего терпения. Сучка драная… — он хлопнул себя по губам. — Извини, Настя, но я до сих пор не понимаю, почему Егор в нее вцепился. Это будто протест какой-то, попытка выбить меня из колеи, досадить.

— Но за что? — я смогла поднять спину и упереться в диван. Подтянула ноги и завернулась туже в халат. Меня все еще сильно потряхивало, но понемногу в голове расступились тучи и выглянуло солнце: Саша рядом, он как волшебное лекарство. — По ней же видно: тварь редкостная. Как вы вообще на ее удочку попались?

— Она не была такой, — Саша помялся, а затем сел рядом. — Казалась веселой…

— Прямо, как я, — неосознанно перебила и уронила голову на колени. Глупо ляпнула.

— Нет! — взорвался Саша. Встал и заходил по гостиной. — Ты другая. Я говорил ей «люблю», а слышал в ответ «и я тебя». Чувствуешь разницу?

Я выглянула из укрытия рук и, вытерев пелену слез, что мешали увидеть Сашу, кивнула.

— Я… — меня пробило осознанием. Хотелось сжаться до маленькой точки, лишь бы не понимать, как моему пианисту было плохо последние месяцы. — Прости меня, Саша. Прости, пожалуйста.

Я разревелась в ладони. Спрятала лицо и не давала Саше заглянуть в глаза.

— Да перестань! За что тебя прощать?! — он заграбастал меня в объятия.

— За то, что тогда удалила тебя отовсюду — пыталась вычеркнуть, забыться, сделать вид, что все смогу сама. За то, что не поняла тебя. Простой вопрос «точно мой ребенок?», а меня будто на мине подорвало.

— Ты не виновата, даже не думай, — Саша опустил голос до максимального баса, вклинил пятерню в мои волосы и прижал к себе. — Я тоже ляпнул: мог и мягче, но после Иры мне все женщины казались продажными шлю… извини. Но я верил тебе, сразу верил, просто секунда в секунду не смог осознать, какое счастье на меня свалилось. Ну, как до жирафа, понимаешь? Не кори себя, Малинка, потому что ты мне принесла веру в чудо.

Глава 63. Саша

На обратном пути Джек стал тревожиться: вырывать из рук ремень, скулить и приоткрывать рот, выпуская розовый язык, чтобы залаять, но я гаркнул «фу», заставляя подчиниться.

Хромоногий и подслеповатый лабрадор кремово-кирпичного цвета жил у нас больше десяти лет, но слух у него до сих пор очень чуткий, любимец всей семьи. Я поспешил по тропинке и скомандовал «рядом». Пес послушался, хотя вел себя дергано, мотал тревожно коротким хвостом.

Мама вернулась? Так обещала вечером. Странно.

И когда вдалеке показался двор, беседка и вычищенные от снега дорожки, я понял, что наши проблемы с Настей до — это были цветочки. Возле калитки, привалившись спиной к голой вишне, курил Егор. На темно-пепельной шевелюре танцевали снежинки, на тонких пальцах переливались кольца и печатки разных калибров. Если бы не собачий холод на нем неизменно была бы кожанка, но сегодня брат надел черный пуховик.

— Ну, привет, — он протянул мне руку. Я помедлил и подтянул к себе Джека. — Что? Уже и руку брату не подашь? — поморщился Егор и сцепил губами сигарету. — Я твое забрал? Обидел? Какого лешего ты выпендриваешься, Санёк?

— Что тебе нужно, Егор? Исповедовать меня пришел? Так ты не ту профессию выбрал, — я все-таки пожал ему руку и крепко стиснул пальцы, но брат даже не пикнул. В его теле было не меньше крепости, чем в моем. Папины руки: широкие ладони, большие и узловатые пальцы. Рост — даже выше, чем я, только мускулатуры еще не набрал — худощавый, хотя плечи уже в косую сажень. — Ах, да, ты же ничего не выбрал: так и не решил, кем хочешь стать. Наверное, бездельником круче.

— Кто бы говорил! Пианист — не пианист. Где твои записи, концерты, презентации? — он прищурился и, спрятав темно-карамельный взгляд за ресницами, отбросил густую прядь волос с высокого лба, но она спружинила и легла на место. Егор отпустил модные строгие усы и аккуратную короткую бородку, отчего на вид стал старше своего возраста. Он был одиноким волком в нашей семье: никогда не признавался, чем увлекается и как зарабатывает себе на жизнь. Скитался по городам, мотался на мотыке и пропивал молодость. Хотя не мне его судить: сам таким был в двадцать с хвостиком.

— Да, — попытался я сгладить напряжение между нами, — может, я и не играю, но посвятил свою жизнь музыке. Потому что преподавать тоже интересно, — я оглянулся на дом. Он сам приехал или с Ириной? Хотелось верить, что первое, а если последнее, я надеялся, что Настя еще спит, и они не столкнутся.

— Я к маме приехал, а дома ее не застал. Зато в твоей спальне кралечка так сладко посапывает. Попка у нее что надо-о-о, — он растянул лыбу и сладко облизнулся. И это мой брат? Ах, да, он самый. Неисправимый пошляк и дебошир, за свои двадцать три насобирал целый букет шрамов. Дрался, дерется и будет драться, потому что жизнь, таких как он, не меняет.

Егор отбросил в сторону бычок и достал из кармана смартфон.

— Если ты сделал хоть одно фото, — прошипел я сквозь зубы, — я тебя урою, — и, отпустив взволнованного Джека, подошел к Егору вплотную. Если бы взгляд умел резать, то на лице у брата появились бы новые шрамы.

— Да у тебя кишка тонка, — фыркнул он и непринужденно заскролил экран. — Сам не смог с бывшей за стол сесть на семейном празднике, а мне угрожаешь лопатой? Ты трус, Санёк, любимый мамин сыночек, гроза девичьих сердец Академии и не-пианист. Не переживай, братишка, не снимал я аппетитную задницу, у меня своя есть, больно надо. Так что не парься, — он повернул голову, и я заметил, что в ушах появились новые гвоздики. Неформал во всей красе, как он еще в тату салоне не завис, чтобы разукрасить себя с ног до головы.

— Ну, удачи тебе с твоей задницей, — я понял, что еще немного, и Егор не уедет отсюда без синяков, потому решил пойти к дому и избавиться от его общества. Меня сейчас больше волновала Настя, чем собственное достоинство и запятнанная репутация.

— Что ж она тебе сделала такого, что ты решил ноги вытереть?

— Кто? — я замер на крыльце и оглянулся.

— Ира, — бросил жестко Егор. — Она ведь страдала из-за тебя, боялась сюда приезжать, через себя переступила, а ты плюнул в душу и свалил. Я тебя, Санёк, поддерживал, когда ты женился, любой твой выбор принимал. Блядь, да и все остальные принимали. А ты! Не сошлись характерами, и вот такая ненависть? Да врешь и уши не прячешь!

Я повернулся и чуть не поскользнулся на покрытой льдом плитке.

— Что ж ты у нее не спросишь из-за чего мы расстались? — почти прошипел, терпение лопалось, кисти сжались в кулаки.

— А что спросить? — брат пожал широкими плечами и достал еще одну сигарету: сладко затянулся и пустил густое облако дыма в светлое небо. — Как ты полгода делал вид, что любишь, а потом сам потребовал развод без повода? Надоела?

— Это она так сказала? — я шагнул ближе, накрыв брата своей тенью. — Она подлая сучка и обманщица. Егор, послушай, все совсем не так, как ты думаешь. Я с ней расстался из-за…

Дверь скрипнула и наружу вывалилась веселая Ирина. Веселая не в прямом смысле. Она истерила, ржала, как кобыла, и складывалась пополам, придерживая живот.