— Даже раз в год и палка стреляет, да, Гроза? Да-а-а, сукин сын ублюдочный! — она бросилась на меня с кулаками, а я отодвинул ее одним движением руки и увел корпус в сторону, отчего бывшая не удержалась на высоких каблуках и рухнула в сугроб.

— Не трогай ее! — толкнув меня в грудь, заорал брат.

Я еле устоял на ногах, злость катилась по венам, пульсируя, угрожая затопить яростью.

— Пусть она меня не трогает, и к Насте на километр не приближается! — я толкнул его в ответ. — А теперь слушай: эта тварь врала мне, что беременна. Полгода водила за нос! А потом все рассыпалось в один момент, как карточный домик. Хотел правду? Вот она веселенькая истина! Берите, кушайте!

— Хорош братец, — съязвил Егор и хрустнул широким подбородком. — Сам заврался, а на девушку сворачивать будешь? Нехорошо-о, — он внезапно замахнулся и по касательной ударил меня в скулу, но я неосознанно уклонился. — Вечно ты самый лучший! Саша то, Саша это! Задолбал! Отец с тобой носился, дело тебе передал, а Егорушка еще ма-а-аленький, — брат кривлялся и сдавливал руку до хруста. Замахнулся еще раз, но я блокировался и ответил на удар: кулак врезался в подбородок Егора и рассек кожу возле нижней губы.

Брат рухнул рядом с Ириной, накрыв ее дымкой встревоженного снега.

Они что-то верещали и кричали, но я не слушал. Мне нужно было уйти, потому что дальше этот бред продолжаться не может.

И только когда я дошел к двери и схватился за ручку, в спину толкнулось ехидное:

— Уверен, что краля от тебя беременна, холостой патрон?

Глава 64. Настя

— Скорее всего, у вас будет девочка, — сказала врач. — Голова, ножки, ручки. Сердце активное, отклонений… — она повернула смазанный гелем датчик. Я зажмурилась и задержала дыхание. — Да, все хорошо. Срок около четырнадцати недель.

Саша, вцепившись в мою руку, смотрел в экран, где в серо-черной трапеции можно было увидеть силуэт маленькой крохи.

— Двенадцать, — сказал Гроза и свел брови. — Двенадцать недель.

Врач подала мне салфетку и объяснила:

— Возможны небольшие несовпадения по срокам: плод крупный, ко третьему триместру выровняется. Мамочка худенькая, но крепкая, питание поступает отлично. Настя, токсикоза сильного нет?

Я заулыбалась и мотнула головой.

— Пару раз тошнило, но давно.

— Отлично, — она склонилась над столом, чтобы записать результаты обследования, — можете одеваться.

Пока я натягивала белье, джинсы и сапожки я все думала, почему Саша так точно помнит срок. До дня считает. Все еще не верит мне?

Я всмотрелась в его лицо, но он задумчиво смотрел на экран, где застыло первое фото нашего малыша.

Две недели прошли, как одна секунда. Было много забот и хлопот. Учеба поджимала, накапливались долги, Саша задерживался на индивидуальных, я оставалась на оркестр, готовила команду на семестровую сдачу аранжировки, Гроза даже согласился сыграть с нами, и все еще ходила на репетиции с группой. К вечеру мы с женихом не то что любовью заниматься, поговорить не могли: просто не хватало сил.

Тему бывшей жены мы не обсуждали. Я понимала, как Саше неприятно, потому всячески обходила ее стороной. Однажды в городе мы встретили Егора, он был один и говорить с нами не захотел. Руку Саше пожал, но на этом все: затравленный взгляд из-под челки и стиснутые губы уплыли от нас, путаясь в толпе черной кляксой. Кофр через плечо, кожанка, бейсболка. Я попыталась поговорить с Сашей, что брату, возможно, нужна помощь. Нельзя позволить, чтобы Ирина сломала жизнь еще кому-то. Но Гроза злился и сказал, что в их семье никогда в личное не вмешиваются. Я больше не заикалась: Егор взрослый мужчина, сам разберется. Хотя немного жаль, что все так… Я чувствовала какую-то ответственность и за него тоже.

Саша купил отдельный комод для моей одежды и компьютерный стол, который теперь завален бумагами, нотами и канцелярией. Я смеялась, когда любимый пытался прибрать мой хаос, забиралась ему на плечи и грызла ухо за придирчивость и катастрофическую тягу к порядку.

А еще я отказалась покупать детское: рано еще, в этой квартирке и так места мало. Саша нет-нет и напоминал, что нужно кроватку, коляску, распашонки. Я не суеверная, просто не хотела стеснять холостяка и врезаться в его быт ураганом: он и так от моего вмешательства еще не оправился. Время терпит, все успеем купить летом.

На первых выходных мы поехали к моему папе. Я забрала некоторые нужные вещи, гитару и, не удержалась, перевезла к Саше вязальные нитки.

В следующую субботу мы выбрались к Сашиной маме. Я уже не боялась встретить бывшую, потому что собиралась защищать свою семью. А Саша — и есть моя семья, и я не позволю его обижать, и поссорить нас не получится.

Зима сдавала позиции. К началу марта почти сошел снег, оставив только кучи по обочинам, как напоминание, что все циклично. Днем чувствовался запах талой воды, по склонам стекали звонкие ручейки, а солнце приятно согревало щеки и можно было ходить без шапки, но к вечеру все еще было холодно, а к седьмому дню марта температура совсем опустилась.

После УЗИ мы приехали на концерт. Саша с виду был спокоен, даже поцеловал меня возле гримерки и пожелал удачи. В тот миг короткого поцелуя и протянутого между нами взгляда что-то сильно кольнуло под ребро. Не люблю доверять предчувствию, но оно до тошноты скрутило меня в пружину.

Я спряталась за дверями, чтобы Саша не догадался и не тревожился по пустякам, и долго смотрела в потолок, смахивая слезы. Не хватает еще макияж размазать, очень вовремя раскисла. Это все беременные гормоны, с которыми я никак не могу найти общий язык.

У меня все хорошо. У нас все хорошо. Я должна за это держаться. Я буду за это держаться.

Одна только заноза осталась: Якина. Ох, она меня допекала каждый день. Педантично, как настоящая иголка под ногтем. Коль-коль, коль-коль… Мне хотелось ей глаза выцарапать за то, что ляпает языком. Мало того, что разнесла слухи о нас с Сашей, и теперь вся Академия знала, что я с ним сплю, так еще ее «будешь спотыкаться» преследовало меня на каждом шагу. Страшно было ходить, потому я всегда держалась около стены, чтобы, не дай Бог, не упасть неудачно и не навредить малышу.

Но меня пугало другое. «Провалишь экзамен и профукаешь важное предложение» — как-то так звучали ее слова. Хотелось отмахнуться от этой нелепости, но перед выходом на сцену я снова споткнулась. Чудом ухватилась за угол, отдышалась и только тогда вышла к зрителям.

В этот раз я играла сама. Моя подружка-гитара звенела под пальцами и отзывалась трепетным резонансом. Я бежала по ладам и осознавала, что играю сейчас для своей мамы, которой нет.

Что-то в груди натягивалось, трещало, казалось еще миг — я разревусь и провалю выступление, но я открыла рот и спела первый куплет:

— Ты не смотри, что расту на глазах,

Ведь для тебя я дитя навсегда.

Что ты не спишь, на звезды глядя?

Эти слова лишь для тебя.

И я думала о том, что, возможно, Сашина мама станет для меня родной. Она добрая, светлая и понимающая. Папа ведь не просто так не сводил с нее глаз, хотя мне так и не признался, что их связывает. Я улыбнулась на яркую реакцию отца и оставила его в покое: сами разберутся, не маленькие. Вот и сейчас они сидели рядом: мама смотрела на меня и не сдерживала слезы, а отец смотрел на нее. Обидно немного, что не на меня, но… Я ведь тоже ловила в толпе только один взгляд: самый важный и любимый.


— Открой глаза, давай мечтать, — пела я дальше, — время нам нельзя терять. Смотри, а я тебе спою, за все тебя благодарю.

В конце песни голос выходил из берегов: я вкладывала в исполнение не технику, а душу. Хотелось окрасить эмоциями каждое слово, подарить частичку своего сердца всем женщинам.

На последнем аккорде аплодисменты взорвались, как раскат грома, а я задержала дыхание, наклонила голову и осторожно вышла за кулисы. Перед глазами все плыло: от невысказанного счастья, от радости, от осознания, что у меня теперь есть семья.

Я выступала в брюках и блузке, потому, не переодеваясь, вышла из гримерки: Саша держал свободное место — я очень хотела посмотреть финальный танец «Вальс цветов» из «Щелкунчика».

Но на входе в актовый зал я столкнулась с заплаканной Ивасенко. Она завернула меня в сильные руки и погладила по спине.

— Это очень… очень сильно! Настя, можешь не сдавать сольфеджио, не ходить на гармонию, но не бросай писать. Больше, больше таких нежных и глубоких песен. Ты очень талантлива.

Я не знала, как ответить, не могла дышать из-за ее объятий. Просто не привыкла к похвале. Знаю, что могу многое, то, что другие не могут, но делаю это не для того, чтобы почесать ЧСВ. Пишу песни, потому что слышу их и хочу поделиться музыкой с другими. Банально, но пишу, потому что не могу не писать.

— А на уроки все равно ходи, а то поставлю незачет, — хохотнула учительница и, наконец, отпустила меня.

— Конечно, я же никогда не пропускаю.

— Знаю, знаю. Выскочишь замуж за нашего Грозу и бросишь учебу. Вон какая красавица выросла, — она еще раз обняла меня за плечи и отдалилась. — Ох, какая чудесная пара-а-а…

Хотела быстро пообещать, что не брошу Академию, но Ивасенко отвлеклась и убежала, а в коридоре я заметила того, кого видеть сейчас категорически не хотела. Он нагло улыбался и шел ко мне.

Глава 65. Настя

— На-а-астя, как рад тебя видеть, — Эд раскрыл руки, намереваясь меня обнять, но я отпрыгнула в сторону и ударилась плечом в дверь актового зала.

— Что тебе нужно?

— Да не зли-и-ись! Я же, — он чиркнул пальцем по моей щеке и почти коснулся губ. Я брезгливо одернулась. — Как увидел тебя на репе, с ума сошел. Ты такой цветочек: распустилась, бутончик.