Диана Билык - Чудачка для пианиста

Он нажал отбой и повернулся ко мне.

И почему у меня сердце в пятки ушло от этого темного и печального взгляда?

— Джек… — выдохнул Гроза. — Нет его больше, нужно похоронить.

— Я с тобой поеду.

— Уверена, что стоит?

— Это твоя мама, я хочу поддержать. Пожалуйста, Саша.

— Тогда одевайся потеплей, — быстро согласился жених и подхватил ветровку с крючка. — И она будет много плакать. Точно выдержишь, Настя? Джек ей был очень дорог.

— Я помню, Саш. Амнезией не страдаю и все прекрасно понимаю. Я хочу быть с тобой в этот момент.

Он кивнул и выпустил меня из квартиры, и я услышала нежное и протянутое «спасибо», что запуталось в волосах.

В дороге я все-таки отключилась, а когда Саша коснулся большим пальцем щеки, чтобы меня разбудить, открыла резко глаза и прошептала:

— Я так скучала, мой пианист. Поцелуй меня, пожалуйста…

Он молча наклонился и коснулся теплым дыханием губ. Держался в миллиметре от моего рта и задевал кожу кожей. Мне кажется, между нами пролетали искры, а в глубине моего тела распускались цветы и взрывались огненные вспышки.

— Люблю, слышишь? Очень…

И, резко выдохнув, налетел на губы. Стал бешено пить, толкаться языком, сплетаясь с моим, а потом отстранился и прошептал:

— Давай, сделаем это, а потом я тебя не отпущу. Я слишком истосковался по тебе, Малинка.

Мама встретила нас у дверей. Заплаканная, покрасневшая. Она увидела меня и распахнула шире глаза, набрала полную грудь воздуха, будто сдерживалась, чтобы не показаться слабой, но все равно разревелась. Будто, посмотрев на сына, под ребрами что-то подорвалось. Она прикрыла ладонями грудь и простонала:

— Он не пил ничего со вчерашнего дня, а сегодня тихо умер в вольере. Саша, я… его же Олег подарил, как я теперь?

— Мама, он прослужил нам очень долго, старый был, мучился, отпусти его. Я понимаю, что тяжело, но ничего не поделать.

Женщина заскулила, но закивала.

— Давай, проводим его, не терзай себе душу, прошу тебя, — просил Саша.

Мы вывезли тачку, накрытую простыней, далеко в лес. Искали поляну, где можно упокоить пса. Я шла рядом с мамой Саши и старалась не подпускать слишком близко слезы. Хоть я и не привязалась к Джеку, было жутко жаль. Понимала ее переживания и тяжесть потери, потому что я на миг разлучилась с Сашей и уже не чувствовала себя живой, а здесь… потерять отца своих детей, потерять даже пса, который ниточкой связывал с прошлым. Это невыносимо печально.

Мама плакала, но держалась молодцом. Наверное, Настино присутствие сработало, как погаситель.

Я помню, как не стало отца, как приходилось мать держать на таблетках, чтобы она не кричала и не падала в обмороки от перенапряжения.

Ромашковый чай распустил по кухне сладко-пряный аромат. Мама обнимала чашку пальцами и смотрела в одну точку. Настя вышла несколько минут назад, сказала, что ей нужно привести себя в порядок.

Тишина поглощала мысли, забирала тревоги и возвращала нас в тот трагичный день два года назад.

А потом из гостиной послышался мягкий голос Насти.

Мама приподняла голову и прислушалась. Затем встала и вышла в коридор. Я за ней.

Настя пела очень тихо, но так пронзительно-печально, что мы с мамой застыли на входе и прижались к стене. Не хотелось нарушать этот миг откровения и искренности.

Земля к земле,

Вода к воде,

и ветер северный уносит горечь и печаль.

Прости меня,

Пусти меня,

Ведь на пороге ждет уже другой февраль.

Тонкие пальцы перебирали клавиши, нажимали их еле-еле, а меня уносило куда-то в необъяснимую даль от звуков, смысла слов и тембра Настиного голоса:

Мой друг, не плачь.

Мой друг, оставь

в далеком прошлом облик мой.

Мой друг, не зря.

Мой друг, вчера

не зря мы встретились с тобой.

И за весной спешат остывшие сердца,

Согрей собой, и верь мне до конца.

Мама тихо плакала, прижималась к моему плечу и смотрела на мою невесту с выраженным восторгом и гордостью. Я знал, что сделал правильный выбор. И пусть дорога к счастью оказалась непростой, я бы прошел еще тысячи верст, повторил бы каждый момент тысячи раз, только бы снова случайно встретить свою Малинку. Услышать ее…

Душа к душе,

Мечта к мечте,

и небо раскрывает нам Вселенную.

Сердечный стук,

нарушен круг,

как жаль, что всем помочь я не могу.

Мой друг, не плачь.

Мой друг, оставь

в далеком прошлом облик мой.

Мой друг, не зря.

Мой друг, вчера

не зря мы встретились с тобой.

И за весной спешат остывшие сердца,

Согрей собой, и верь мне до конца.

Она заиграла широко и размашисто. Сплетала под пальцами сложные аккорды и простые переборы. Совмещала их в гармонии, которая подчинялась ее голосу:

За пеленою,

где стынут поля

в объятиях снега.

С нашей звездою,

что гаснет в руках,

жизнь превращается в небыль.

Мой друг, не плачь.

Мой друг, не плачь…

Настя еще играла, а мама наклонилась к моему плечу и шепнула на ухо:

— Она — лучшая, сын. Береги и никому не отдавай.

Я приобнял маму и, заметив, что Настя обернулась, добавил шепотом, и девушка прочитала по губам:

— Никому не отдам.

Малинка смутилась и спрятала взгляд, развернувшись снова к инструменту. Она больше не играла, просто сидела и смотрела вперед.

— Иди к ней, — шепнула мама. — Я пока ужин приготовлю. Мне уже легче, правда.

Она чмокнула меня в щеку и побрела в коридор. Я немного колебался. Тяжело было оставлять маму одну, но уезжать мы пока не собираемся, так что можно немного побыть с Настей. Я ей тоже внимание задолжал.

Между нами все еще звенели отголоски струн недопонимания, ведь, что делать с пятилетним мои-не моим ребенком, я пока не представлял. И зачем Ирине этот обман, тем более. Когда я подошел ближе, Настя играла последовательность аккордов, просто нажимая и отпуская клавиши.

Я положил руки поверх ее ладоней и легко передвинул в сторону. Это было по особенному прекрасно: чувствовать, как она нажимает, как вибрация передается по коже и наполняет меня желанием творить.

— Как ты, Малинка?

Она откинулась и уложила затылок на мой живот, подвинулась немного вперед, позволяя мне сесть позади и окольцевать ее объятиями рук.

— Я всегда спасалась от боли прячась за этим рядами, — провела пальцами по клавишам. — Черные. Белые. Черные. Белые… Низкие, средние, высокие. Вместе и порознь. Знаешь, я всегда думала о маме: почему она меня бросила, почему ее нет рядом, а теперь терзают мысли, кто ее убил… Но сегодня я поняла… нет, — она поправилась и ловко перебежала по ступенькам минорной гаммы. Я перевел руки следом за ней, не прикасаясь к фортепиано, но играя душой. — Я поняла это раньше: когда мы в первый раз сюда приезжали, когда твоя мама сидела на концерте, — Настя повернула голову и коснулась губами моей щеки. — Я поняла, что у меня есть теперь мама. А благодаря тебе я тоже ней стану. Спасибо, Саша…

— Начнем с того, что ваши семьи связаны, — кареглазый шатен сел за стол и аккуратно сложил пальцы поверх бумаг. — А, чтобы разобраться, я пригласил Олега Васильевича.

— Папу? — я не сдержалась и приподнялась, но сразу села. Саша крепко держал меня за руку и с недоумением смотрел на друга.

— Генри, переходи к делу.

— Еще немного, — он немного повел плечом и постучал по часам. Рядом с широким браслетом звонко стукнул браслет из черных бусин. — Он должен быть с минуты на минуту.

Оксана садиться не захотела. Она кусала ребро ладони, тяжело вздыхала, бросала тревожный взгляд в окно и бесконечно пила воду. Нервничала. Из-за смерти пса или чего-то другого?

— Мам, присядь, — попросил Саша, но она мотнула темной головой и снова посмотрела на дверь. Тот, кого она ждала был для нее очень важен, и, когда мой папа распахнул дверь, она натянулась, а темные глаза налились глянцем.

— Добрый день, — Саша подал папе руку, подождал, пока мы обнимемся, а потом пригласил к столу.

Отец тоже отказался садиться и встал с противоположной от Оксаны стороны.

— У меня есть друг в органах — Даниил Соколов, — начал Генри. Мужчина перебирал бусины браслета и смотрел в одну точку. — Опытный и придирчивый. Так вот, он давно гоняется за одним и тем же человеком.

— О ком ты? — на этот раз не выдержал Саша.

Генри поднял широкую ладонь, попросив не спешить.

— Смотрите. Эти дела: смерть Виктории Чудаковой и трагическая гибель Олега Андреевича Грозы, — он разложил бумаги на столе, — на первый взгляд ничем не связаны, но… — Генри приподнял голову и нашел взглядом моего отца. — Вы с Оксаной Викторовной ничего не хотите рассказать?

Сашина мама прикрыла лицо ладонями и отвернулась к мойке.

— Я не могу, — тихо сказала она.

— Мы учились в одной школе, — твердо сказал отец, но я видела, как дрожат его губы и, как наливаются кровью сжатые кулаки. — Мы с Олегом дружили, а Оксана жила на нашей улице и училась на класс меньше.

Саша сильнее сплел наши пальцы и накрыл их второй ладонью.

— После выпускного мы с Оксаной начали встречаться, готовились к свадьбе, но… через два месяца меня забрали в армию, а когда я вернулся, через два года, моя девушка, — папа поджал губы и бросил в спину женщины тяжелый осуждающий взгляд, — уже была замужем и воспитывала годовалую дочь.

— Мне сказали, что ты погиб! — резко повернувшись, вскрикнула Оксана.

— Кто сказал? Я ведь письма писал, ты ни на одно не ответила.