Вскоре после ее отъезда слуга принес послание от матушки Солтер. Эти весточки были похожи на приказы, мне и в голову не приходило ослушаться. Думаю, что во мне, как и во многих людях, глубоко жило суеверие. Матушка Солтер слыла ведьмой, но она была и прабабушкой Бруно, который возвысился и стал главой общины, и прабабушкой Хани, которая вышла замуж за аристократа. Когда я обо всем этом размышляла, то мне казалось, что именно матушка Солтер наколдовала свадьбу своей правнучки.

Она была столь же могущественной в лесной, хижине, как Бруно в Аббатстве, и все, в большей или меньшей степени, верили в необычайное могущество этих людей. Я, наверное, была не менее легковерна, чем мои девушки-служанки.

Поэтому, не теряя времени, я поспешила в лес.

То, что я увидела, потрясло меня. Матушка Солтер всегда была худой, но теперь она выглядела изможденной.

Я воскликнула:

— Да вы больны, матушка Солтер!

Она схватила мою руку: ее рука была холодной, похожей на когтистую лапу. Я обратила внимание на коричневые пятна на коже, которые мы называем Цветами смерти.

— Я собиралась умирать, — сказала она. — Судьба моего правнука в его собственных руках. Я обеспечила свою правнучку.

Я улыбнулась: кто, как не я, кормил и воспитывал Хани так, что она стала подходящей партией для аристократа? Но я знала, что она имеет в виду. Это она настояла, чтобы я заботилась о Хани. А если верить Кезае то именно матушка Солтер придумала положить ребенка в рождественские ясли.

— Ты все хорошо сделала, — сказала она. — Я хочу благословить тебя прежде, чем я умру.

— Спасибо.

— Не нужно благодарить меня. Если бы ты не стала заботиться о ребенке, я прокляла бы тебя.

— Я любила ее как собственную дочь. Она принесла мне много радости.

— Ты много дала — много и получила. Это закон, — сказала матушка Солтер.

— Вам не годится быть одной. Кто здесь ухаживает за вами?

— Я всегда сама заботилась о себе.

— Как ваш кот? — спросила я. — Я не вижу его.

— Сегодня я похоронила его.

— Вам будет одиноко без него.

— Мое время пришло.

— Я не могу допустить, чтобы вы остались здесь умирать.

— Что же, ты хозяйка в этих краях.

— Эти леса — леса Аббатства, а разве вы не прабабушка моей Хани? Могу ли я допустить, чтобы вы остались здесь в одиночестве?

— Как же разрешить эту проблему, госпожа?

— У меня есть предложение. Думаю, что очень хорошее. Я возьму вас в дом моей матери. Она будет заботиться о вас. Сама она нуждается в сочувствии, потому что сердце ее печально. У вас есть, что ей дать. Она интересуется травами и лекарствами. Вы можете многому научить ее.

— Старая матушка Солтер в доме у знатной леди?

— Пожалуйста, не отказывайтесь, матушка Солтер, ведь вы знаете себе цену.

— Почему же ты приказываешь здесь?

— Я просто забочусь о больных на землях Аббатства, принадлежащего моему мужу. Она лукаво посмотрела на меня:

— Так возьми меня к моему правнуку?

— Я отвезу вас к моей матери.

— Хе-хе. — Старая Солтер издала свое обычное кудахтанье. — Он не был бы рад увидеть меня. Хани приходила ко мне. Она мне доверяла. Она рассказала мне о своей любви к тебе и о том, как она боится, что ты больше любишь свою родную дочь. Это естественно. Я не виню тебя за это. Ты хорошо сделала свое дело, я не забыла этого. Горе тем, кто не заботился обо мне.

Мое сердце исполнилось жалостью к этой бедной старой женщине, больной и умирающей, все еще цепляющейся за свое могущество, которым она обладала или же заставляла людей верить, что обладает.

Я сказала, что пойду предупредить мать и подготовить переезд. Матушка обдумала мое странное предложение и согласилась приютить старую Солтер. Она велела приготовить комнату, положить на пол свежий тростник, сделать соломенную постель. Потом мы вместе с матерью отправились к матушке Солтер, посадили ее на мула и привезли в Кейсман-корт. Моя забота о матушке Солтер разозлила Бруно.

— Взять эту старуху в дом твоей матери! Ты, должно быть, сошла с ума. Ты собираешься собрать всех бедняков и притащить их в Кейсман-корт?

— Она — незаурядная женщина.

— Да, конечно, но у нес дурная репутация. Она заключает сделки с дьяволом. За это ее могли бы сжечь на костре.

— Многих хороших людей постигла эта участь. Но ты, конечно, понимаешь, почему я должна проявить особую заботу об этой женщине?

— Из-за ее родства с незаконнорожденной, которую ты удочерила.

Я больше не смогла вынести его пренебрежительного отношения к Хани и воскликнула:

— Да, потому что она прабабушка Хани… и твоя. Я увидела, как ненависть исказила его лицо. Он знал, что я никогда не верила в чудо, и именно это было причиной разрыва между нами. Раньше я намекала на то, что не верю, сейчас я сказала об этом открыто.

— Ты всегда все делала мне наперекор! — сказал он в ярости.

— Я бы с удовольствием делала все с тобой и для тебя. Но почему это мешает мне смотреть правде в лицо?

— Потому что это ложь, ложь, и ты, чей долг быть на моей стороне, сделала все, чтобы посеять семена этой лжи.

— В таком случае, я виновна в ереси, — сказала я.

Он повернулся и покинул меня. Довольно странно, но меня перестало волновать, что между нами нет больше любви.

* * *

В свой следующий визит в Кейсман-корт я увидела, что комната матушки Солтер чисто прибрана. На столике у постели стояли питье и мази, которые приготовила моя матушка. Она была взволнована и исполнена сознания важности своего дела. Она суетилась вокруг старухи так, словно та была малым ребенком, и это, казалось, забавляло матушку Солтер.

Конечно, старуха умирала. Она знала это, и ее радовало, что последние часы ей суждено провести в богатом доме.

Матушка рассказала мне, что больная поделилась с нею своими знаниями о растениях, полезных и вредных. Она не позволила матушке ничего записать, возможно потому, что сама писать не умела и считала, что в знаках, сделанных на бумаге, есть что-то плохое.

Но у моей матери была хорошая память на то, что ее интересовало. Я уверена, что полученные знания были щедрой платой за все, что она сделала для матушки Солтер. Но было здесь и другое. Обладала ли старуха властью благословлять или проклинать, не знаю, но моя мать совсем оправилась от горя и, пока старуха Солтер жила в ее доме, я слышала, как моя матушка все время что-то напевает.

За два или три дня до смерти матушки Солтер я пришла навестить ее, и мы побеседовали наедине. Я спросила у нее о рождении Бруно.

— Вы знаете, — сказала я, — что он верит в то, что обладает особой властью. Он не поверил истории, рассказанной монахом и Кезаей.

— Да, он этому не поверил. И у него есть особая власть. Посмотри на то, что он сделал. Он сам построил мир вокруг себя. Разве мог бы это сделать обычный человек?

— Значит, Кезая солгала?

Матушка Солтер засмеялась своим кудахтающим смехом.

— Во всех нас есть особая власть. Мы должны ее просто найти. Мой отец был дровосеком. По правде говоря, я была седьмым ребенком, моя мать говорила, что и она была седьмым ребенком в семье. Я сказала себе, что во мне есть нечто особенное, и так оно и было. Я изучала растения. Не было цветка, листа или почки, которых бы я не знала. И я их все опробовала, а потом пошла к старухе, которую считали ведьмой, она многому научила меня. Так я и стала колдуньей. Мы все могли бы быть колдунами.

— А Бруно?

— Он — сын моей Кезаи.

— И это правда, что в рождественские ясли его положил монах?

— Правда. Это придумала я. Кезая ждала ребенка. Что стало бы с этим ребенком? Мальчик или девочка, будущий ребенок Кезаи, стал бы слугой или служанкой, не способными ни читать, ни писать. А я всегда знала, как это важно. В этом есть своя сила… То, что написано, может быть прочитано. Но при всей моей мудрости я не умела ни читать, ни писать. И Кезая тоже. А мой правнук должен был уметь. Вот чего я хотела. Монаха не нужно обвинять, Кезаю тоже. Она сделала то, что было естественно для нее, а он не посмел меня ослушаться. Я придумала план, а они его выполнили. Мой правнук, лежащий в рождественских яслях, — и ничего мудрее нельзя было придумать. Если бы не пришел Уинвер, мой правнук стал бы аббатом, мудрым человеком и чудотворцем, потому что во всех нас есть особая сила, но только сначала мы должны узнать о том, что обладаем этой силой, а потом использовать ее.

— Вы подтвердили то, во что я всегда верила. Бруно ненавидит меня за то, что я знаю тайну его рождения.

— Его гордость погубит его. В нем есть величие, но есть и слабость. А если его слабость больше, чем его сила, то он обречен.

— Следует ли мне притворяться, что я верю ему? Была ли я не права, дав ему понять, что знаю истину?

— Нет, — сказала старуха. — Будь верна себе, девочка.

— Должна ли я попытаться заставить его принять правду?

— Если бы он смог сделать это, он был бы спасен. Ибо гордыня его велика. Я хорошо знаю его, хотя видела только раз с тех пор, как он был младенцем. Но Хани рассказывала о нем. Она рассказывала мне все… о вас обоих. Теперь я вот что скажу тебе. Совершенный монахом грех давил на него тяжким грузом. Единственное, что могло дать ему надежду на спасение, — это написать исповедь. Он умел хорошо писать. Он приходил ко мне в лес время от времени, нарушая законы Аббатства, но это были не мои законы, а я должна была думать о своем правнуке. Поэтому я велела Амброузу навещать меня, что он и делал. Он показал мне раны на теле, которые нанес, мучая себя. Показал мне власяницу, которую носил. Его мучил грех. И он написал исповедь и спрятал так, чтобы никто не нашел ее.

— Где эта исповедь?

— Она спрятана в его келье. Найди ее. Сохрани и покажи Бруно. Она послужит тебе доказательством. Скажи ему, что он должен быть верен себе. Он умный и обладает большой силой. Без лжи он сможет возвеличиться еще больше. Если ты поможешь преодолеть ему гордыню, которая погубит его.