— Жестокая ты, Леся, — засмеялся Разумовский, возвращаясь к своему супу. — Совсем меня не жалеешь.

— Неправда! — возмутилась я, и он расхохотался ещё сильнее, поставил коробку с обедом на стол и схватил меня в охапку.

— Жалеешь, значит? — спросил, улыбаясь. — Тогда покажи, как ты меня жалеешь.

— В… в каком смысле? — пискнула я.

— В самом прямом, Леся.

Тролль!

— У вас через двадцать минут встреча с коммерческим директором…

— Двадцать минут — это очень много, Лесь.

— А вам надо пообедать!

— Надо. А ещё что мне надо?

— М-м-м… Кофе?

— Холодно.

— Пончиков?

— Ещё холоднее.

— М-м-м…

— Теплее.

— М-м-м?!

— Ещё теплее.

— М-ме…

— Ну-ну. Жарко!

Я, конечно, догадалась, чего он хочет. Ответ «меня» был очевиден.

И Влад, кажется, понял, что я догадалась. Опалил меня взглядом настолько горячим, что на нём можно было яичницу жарить, опрокинул на диван и начал задирать юбку.

Я сама помогала ему, пытаясь побыстрее спустить колготки, хваталась руками за его ремень и, кажется, даже всхлипывала от нетерпения.

И как раз в тот момент, когда Влад начал ласкать пальцем вход в меня, а я извивалась от его умелых движений, зазвонил стационарный телефон.

Он простонал что-то невнятное в унисон со мной, хрипло ругнулся матом, но всё же вскочил и взял трубку.

Это было разумно — все ведь знали, что в это время генеральный обедает. Его просто не могло не быть в кабинете.

— Да, Сергей Витальевич. Нет, не нужно. Через двадцать минут, как договаривались. Да, захватите.

Когда Разумовский положил трубку, я уже была одета и сидела на диване, сложив руки на коленках. Он подошёл, сел рядом и обнял меня.

— Лесь… Кажется, я немного сошёл с ума, да?

Почему только он? Я тоже сошла.

— Немного. Вам надо поесть, Влад. Вы даже суп не доели.

— И тебе тоже надо поесть.

— И мне надо, — согласилась я.

Через двадцать минут почти сытая я уже выходила из кабинета Разумовского, и сразу, как я села на своё место, в приёмную вошёл коммерческий директор.

Бедный, бедный мой тролль. Никакого интима, сплошная работа…

Чуть позже оказалось, что не только Владу не везёт, но и мне. И у меня тоже не может быть интима по причине начавшихся месячных.

Да, я знаю, это неправильно, но я расстроилась.

Леся, ты извращенка. А ещё мазохист…

Ровно в шесть вечера Разумовский попросил меня забрать какие-то документы из отдела продаж и сразу же занести их к нему. Увидев эти документы, я сразу поняла, что ничего срочного там нет, а значит, у Влада ко мне совершенно другое «дело».

И точно. Как только я вошла в его кабинет, он обнял меня сзади и прошептал, склонившись к уху:

— Попалась.

— Ничего подобного, — возразила я, охнув, когда он начал ласкать мою грудь, сквозь ткань блузки нащупал соски, сжал их, — я и не бегала, сидела целый день в вашей собственной приёмной… А-ах… Так что… попалась — неверное слово…

— Ещё какое верное, Лесь, — сказал Разумовский хрипло, опуская одну руку мне на живот, а затем и ниже. — Сейчас поймёшь…

— Сегодня нельзя, — произнесла я прерывистым голосом, но слова расходились с делом: шагнув назад, я потёрлась о его бёдра и чуть вскрикнула, когда Влад легонько шлёпнул меня по ягодице. — У меня… месячные начались…

На несколько секунд Разумовский застыл, а потом тихо рассмеялся.

— Да уж, если не везёт, то по всем фронтам.

— Это ненадолго… — прошептала я, и Влад развернул меня лицом к себе, наклонился, поцеловал. Я застонала ему в губы, чувствуя, как требовательные и горячие ладони сжимают попу, а потом поглаживают её, словно утешая.

— Я подожду. Но потом отыграюсь. Готовься, Леся, — сказал Разумовский, и засмеялся, увидев, как я непроизвольно заливаюсь краской после этих слов.

Ожидание давалось Владу с трудом. Я чувствовала это по обжигающим взглядам, по постоянным прикосновениям, по глубоким и жарким поцелуям. Я и сама уже была готова плюнуть на всё и предложить боссу себя, невзирая на месячные, но так и не решилась.

А потом настала пятница, и мне стало не до Влада.

Маме назначили новый препарат, и он вызвал у неё давно знакомую нам реакцию в виде тошноты и общей слабости. Папа так распереживался, что опять начал заикаться, и оба они оказались совершенно недееспособны в эти выходные. Так что вместо того, чтобы предаваться мечтам о Владе, я два дня убиралась, готовила, стирала, гладила, ходила по магазинам и ухаживала за родителями.

А ночью просто падала в кровать и сразу же засыпала, будто меня из ружья застрелили.

А потом настал понедельник…

Я весь день ждала, что Влад захочет продолжить начатое в прошлую среду. Но Разумовский вёл себя на удивление прилично. Впрочём, ему было слегка не до меня. Весь день у босса оказался расписан под завязку. А вот утро вторника он приказал освободить, чтобы — цитирую: «Немного отдохнуть от всех этих лоснящихся физиономий».

Но всё равно приехал без двадцати девять. Морда кирпичом, костюмчик с иголочки. Трудоголик…

— Леся, сделай мне кофе, — приказал, не отрывая взгляда от планшета, и скрылся в кабинете.

Я сварила напиток, поставила маленькую белую чашечку на такое же белое, блестящее чистотой блюдечко, положила крошечную ложечку и направилась к генеральному.

Разумовский сидел на диване и что-то читал на планшете. Я подошла и, нагнувшись, поставила перед ним кофе.

И как только блюдце коснулось стола, босс поднял голову и попросил:

— Посиди со мной немного, Леся.

— Вы опять заказали пончиков? — спросила я с подозрением.

— Нет, сегодня обойдёмся без них, — улыбнулся Влад. — Просто настроение не очень. А вижу тебя — и oнo улучшается.

Ладно, мне не жалко побыть персональным психотерапевтом.

Села на диван, но не рядом, в полуметре от Разумовского. Однако номер не прошёл — он моментально пересел почти вплотную, не выпуская планшета и даже не отрывая от него взгляда. Только одну руку положил мне на бедро.

Первые тридцать секунд всё было вполне мирно… А потом босс вдруг отложил планшет в сторону, притянул меня к себе и сказал:

— Я скоро с ума сойду!

— По… — я хотела спросить «почему», но не успела — Разумовский меня поцеловал. И сразу стало не до вопросов, потому что у меня совершенно потекли мозги…

И я даже знала, в какое место они потекли…

— М-м-м, — промычала я довольно, обхватывая ладонями его голову и сильнее раскрывая рот. — М-м-м! — вновь промычала, но уже протестующе — Влад вдруг отстранился, поглядел на меня странно бешеными глазами и прорычал:

— Леся! — и опять поцеловал, глубоко и сладко до невозможности… Терзая мои губы то ли нежно, то ли грубо, но в любом случае восхитительно… — У тебя… кончились?..

— Да-а… — простонала я, и моим ногам внезапно стало прохладнее. А потом я ощутила его теплую ладонь, которую он положил мне на бедро, задрав юбку. Тут же скользнул пальцами между ног — и стал гладить, уделяя особенное внимание входу в меня — и как только чувствовал его через бельё и колготки…

Я охнула, выгнулась — приятно было ужасно, но хотелось большего, намного большего…

Влад начал расстегивать мне блузку, и я помогала дрожащими от нетерпения руками. Расстегнув, он отбросил её в сторону, отстранился немного и несколько секунд любовался на открывшийся вид. Бюстгальтер на мне сегодня был чёрный и кружевной, красивый… Но Влада, кажется, привлекал совсем не он…

Разумовский протянул обе руки к моей груди и стянул тонкую ткань вниз, обнажив соски. И вновь отстранился, любуясь.

Удивительно — он ведь ничего не делал, просто смотрел, а я чувствовала волны обжигающего возбуждения, внизу живота что-то сжималось, а между ног всё давно промокло…

— Потрясающая… — прошептал Влад очень тихо, глядя на мою грудь с таким восхищением…

— Что?.. — О чём он вообще говорит?

— У тебя потрясающая грудь, Олеся, — произнёс Разумовский. — Большая, крепкая, а соски маленькие и розовые, как две ягодки.

Я начала заливаться краской. Ягодки, значит… Ага, клубнички…

Влад наклонился и перед тем, как его рот накрыл одну из этих ягодок, прошептал:

— И сладкие…

Втянул, прикусил. Я застонала, чувствуя, как внизу живота становится ещё горячее. Кажется, у меня жар…

Руки и рот Разумовского терзали мою грудь — то одну, то другую, — а я закрыла глаза, едва удерживаясь, чтобы не схватить его за волосы и не вжать в себя сильнее, и от этого ёрзала по дивану, чувствуя, как промокли от невероятного возбуждения трусики. Я никогда не думала, что можно довести до исступления, уделяя внимание только груди!

Когда Влад отстранился, я даже захныкала. Он усмехнулся, снял с меня бюстгальтер, бросил его на спинку дивана. Вновь наклонился, схватился обеими ладонями за соски и начал выкручивать их так, что я едва не заорала. Это было настолько тянуще-болезненно и сладко, что из глаз у меня даже слёзы полились.

Он слизнул одну из прозрачных дорожек и прошептал мне на ухо:

— Назови меня по имени, Леся… — и вновь эти выкручивающие движения, от которых у меня внутри что-то горело.

— Влад… — послушно и прерывисто простонала я, поглаживая его плечи.

— Ещё раз…

— Вла-а-ад…

Разумовский удовлетворенно улыбался, а я почти ненавидела его за эти мучения.

— Что мне сделать, Лесь? — его дыхание пощекотало щеку, губы коснулись мочки уха. — Скажи мне, чего ты хочешь.

О господи, я не умею говорить пошлости, как босс. Я совсем не умею их говорить.

Но раз ему так это нужно — попробую…

— Я хочу почувствовать вас внутри…