— «Кстати» — это к чему?

— Что к чему? — не понял Тарас.

— Ты сказал, что видел Стаса. Кстати. Кстати — это с чем связано? С членами, с прогибанием под изменчивый мир или с моим внезапным статусом одинокой женщины не первой молодости?

— Том, ну что ты к словам цепляешься? — поморщился он. — Ни с чем. Просто видел Стаса. На Климате[3]. Я ждал Люку, он тоже кого-то. Поболтали минут пять. Спрашивал о тебе. Хорошо выглядит. Открыл студию звукозаписи. Говорит, неплохо дела идут.

— Надо же, — хмыкнула я. — Неужели кто-то дал волшебного пенделя и согнал с дивана?

— Наверно. Я не спрашивал, но кольцо имеется. Обручальное.

— Рада за него.

Прозвучало очень даже натурально. Хотя, наверно, и было правдой.

Мы попали в красную волну светофоров и никак не могли из нее выбраться. Затормозив в очередной раз, Тарас поинтересовался с невинным видом:

— А как тебе Тимаев?

Может, он и не имел в виду ничего такого, но я уже завелась и в каждой его фразе искала подвох.

— Что ты прикопался, Матрас? Почему он должен мне быть «как»?

— Как потенциальный партнер. Деловой.

— Да откуда я знаю? Тебе с ним дело иметь, не мне. Я только свою подпись ставлю, когда надо. Мы с ним разговаривали минуты три, если не меньше. Какой-то он… хамоватый, не находишь? Вешки, видите ли, надо расставить. Будешь ему звонить?

— Поговорю еще с папашей, — Тарас задумчиво пожевал губу и яростно бибикнул проспавшему зеленый свет Опелю. — Может, у них какие-то свои дела. А то ведь он, если что, череп прогрызет.

По правде, я даже толком не могла вспомнить, как этот самый Тимаев выглядит. Ну да, с бородой, в смокинге. Отмотав пленку назад, попыталась воспроизвести, как он подмигивал в гардеробе, но… его лицо заслонял совсем другой образ. И это мне здорово не нравилось.

Все давно было в прошлом, и я очень редко вспоминала Стаса. Казалось, этот дракон надежно заперт в самом глубоком и темном подземелье. Но почему же тогда вдруг стало не по себе от слов Тараса? Почему заныло внутри, как будто где-то в солнечном сплетении поселился кариозный зуб?

Выбравшись из машины, я помахала брату и вошла в подворотню. Привычно вскинула глаза и вздрогнула: показалось, что в окне кухни горит свет. Но нет, ошиблась — не у меня, а у соседей. Поднялась на третий этаж пешком — немного фитнеса.

В квартире стояла гулкая тишина, никто не вышел навстречу. Не Сашка. Я так и не привыкла, что нет Чипа — кота, прожившего со мной почти двадцать лет. Когда-то крошечного дымчатого котенка с голубыми глазами подарил мне Стас. Снова Стас…

Переодевшись и наскоро перекусив, я вытащила из шкафа большую зеленую сумку из «Окея» и стала методично собирать в нее Сашкины вещи. Их оказалось немного, но по мелочи набралось. Мои у него тоже были, но ничего такого, без чего не обошлась бы.

Когда сумка уже стояла в прихожей, я вдруг сообразила: а ведь он мог и не понять, что мое «до свиданья» означало «прощай». Ну высказался резко, подумаешь.

Открыв в телефоне Вотсап, я написала:

«Забери свои вещи завтра до обеда, пожалуйста. Ключи оставь в почтовом ящике».

Телефон тут же загудел, как жук, но я сбросила звонок.

Жестко? Да. Может, даже жестоко. Если не сказать хуже. Но кое-кто научил меня, что прощаться стоит именно так. Без слез, объяснений, обвинений. Чтобы не растягивать эту пытку и не бороться с соблазном передумать. Доктор сказал «в морг» — значит, в морг.

Я подошла к окну, посмотрела вниз на темный двор-колодец. Дежавю. Десять лет назад вот так же стояла на этом месте, сражаясь с желанием набрать номер и сказать: «Не уходи!»

Время свернулось в кольцо. Достав из шкафа пыльный альбом с фотографиями, я открыла его на большом снимке двадцатипятилетней давности.

Мы сидели на ограде сквера, как птицы не жердочке. Я в клетчатом сарафане и с двумя косичками. Щербато улыбающийся Тарас-Матрас в джинсовом костюме. Нежная воздушная куколка Люка-Барабас. И рыжий Стас. Наш одноклассник и друг детства. Моя первая любовь. Мой бывший муж.


[1] Строка из песни группы "Машина времени" "Однажды мир прогнется под нас"

[2] Mentula (лат., грубое) — половой член

[3] Выход из метро "Гостиный двор" на канал Грибоедова


5

Флешбэк-1

Честно отбыв три декретных года каторги, мама с облегчением спихнула нас в детсад и сбежала на работу. В первое утро нашей социализации Тарас цеплялся за ее юбку и за мебель, рыдая так, словно его продали в рабство. Я морщилась: испанский стыд за него был мне хорошо знаком уже в том юном возрасте.

Пока мама безуспешно пыталась отодрать от себя Тараса, из группы в раздевалку вышла девочка и остановилась на пороге. Склонив голову на бок, она с интересом наблюдала за этой сценой. У нее были пушистые светлые кудряшки, голубые глаза и в тон голубое платьице с ромашками.

— Это твой брат? — спросила она. Я кивнула. — А чего орет?

Я так же молча пожала плечами. Тарас заткнулся, словно из него вытащили батарейку. И уставился на девчонку. Мама, воспользовавшись моментом, исчезла.

— Я Люка, — сказало небесное создание, взяв Тараса за руку. — Пойдем. Будем в железную дорогу играть.

Брат безропотно пошел за ней, а я следом. Через минуту мы втроем уже грузили кубики в вагонетки. Так началась наша дружба, перевалившая на четвертый десяток лет.

Люку на самом деле звали не Людмилой, как можно было подумать, а Елизаветой, но сокращение Лиза она не выносила и за подобное обращение могла вполне ощутимо треснуть.

«Лиза-подлиза, фу!»

Как выяснилось, жили мы в соседних парадных, и родители договорились отводить нас в садик и забирать по очереди. А по выходным кто-то из них вел нашу троицу гулять в Овсянниковский сад. Или даже в дальнюю экспедицию — в Таврический.

С Люкой мы были абсолютно не похожи внешне, зато идеально совпадали по характеру. Под ее ангельским обличьем прятался железный стержень, и мне это нравилось. Хотя если мы ссорились, коса находила на камень, и Тарас вынужден был нас мирить. К нему Люка относилась со снисходительной, почти материнской нежностью. Словно уже тогда догадывалась, что собственных детей у нее никогда не будет.

Надо сказать, способностью пробуждать в женщинах материнские чувства Тарас обладал в полной мере. Было в нем что-то такое… умилительно-плюшевое. За что ему прощалась и не самая интересная внешность, и капризно-обидчивый, как у барышни, нрав. С детства он был «маминым мальчиком», а я — «папиной девочкой», и это меня вполне устраивало.

Кстати, я довольно рано поняла, что семья для мамы — тяжелый труд. Крест, который она тащила, пока не кончились силы. Отца бешено — и не без оснований — ревновала, а с детьми было слишком много хлопот. Нам исполнилось по тринадцать, когда мама собрала вещи и уехала на родину — в небольшой городок Синельниково под Днепропетровском. Мы остались с отцом, а ее видели пару раз в год. Зимой она приезжала в Питер, а летом к ней ездили мы. Ну а когда закончили школу и поступили в институт, эти встречи и вовсе сошли на нет. Общение свелось к редким телефонным звонкам: «Ну как вы там поживаете?» — «Да нормально, а ты?»


Нашу детсадовскую дружбу не пошатнуло даже то, что мы с Тарасом пошли в ближайшую школу на Херсонской, а Люку отдали в английскую, аж на Харьковской. В те времена детей еще не держали на коротком поводке. Мы встречались после уроков, лазали по окрестным дворам, изучая все закоулки и тайные переходы. И, разумеется, ходили друг к другу домой. Мне нравилось у Люки, нравилась ее бабушка Мила, которая носила джинсы и курила тонкие коричневые сигареты, называя их смешным словом «пахитоски». Это она первая стала звать меня Чумой — по фамилии и за бьющую фонтаном энергию.

«Чума вашему дому!» — говорила я, когда она открывала нам дверь, и мы шли на кухню пить чай. Вкус ее крохотных треугольных пирожков с вареньем остался для меня одним из самых ярких воспоминаний детства.

Стас Ольшанский прибился к нашей компании неожиданно. Мы проучились в первом классе месяца два, абсолютно не обращая на него внимания. Он был самый маленький, да еще и рыжий. Дразнили его и обижали все, кому не лень. Кроме нас. Я — потому что терпеть не могла такие вещи. Тарас, может, и присоединился бы к большинству, но боялся схлопотать от меня.

В детском саду нас с Люкой считали хулиганками. Нет, мы никого не задирали первыми, но и спуску тем, кто приставал, не давали. Дрались отчаянно. Хрупкой Люке, возможно, не хватало физической силы, но она брала напором. По принципу «бешеный заяц загрызет льва». Если уж заводилась, то не видела вокруг ничего, и от нее шарахались даже старшие мальчишки. Я была покрепче, к тому же использовала в драке все виды оружия: лягалась, кусалась, царапалась. Так уж получилось, что не Тарас защищал нас, а мы его.

Однажды мы с ним шли из школы и увидели, как трое мальчишек из нашего класса прижали Стаса к стене и что-то говорят на повышенных тонах.

— Деньги с него трясут, — пояснил Тарас, который всегда был в курсе всего. — Те, что на завтраки.

Кажется, тогда я впервые поняла, что за огненные круги пляшут перед глазами от ярости. И уж точно не думала, что их трое, а Тарас вряд ли полезет в драку.

— Чума, гадина, получишь еще! — убегая, грозили они мне. Один вытирал кровавые сопли, другой прихрамывал, третий благоразумно смылся, как только увидел, что я несусь к ним, размахивая палкой.

— Пошли с нами, — приказала я Стасу. — Больше не сунутся. Ты где живешь?

Выяснилось, что живет он в соседнем доме. Мы довели его до парадной, а на следующее утро Стас ждал нас, чтобы вместе пойти в школу. Так и повелось. Мы познакомили его с Люкой, и наша компания пополнилась четвертым мушкетером.