— Давай, Кап, ехай. И побыстрее.

К моменту его появления Артем истребил полторы банки физраствора и ушел в глубокий отруб. Измерив ему давление, Кап поставил капельницу, и мы пошли на кухню пить кофе.

— Томочка, — погладив бритый наголо затылок, он шумно отпил из чашки, — скажи, зачем тебе этот психический алкач? Он это часто проделывает? Обратки с алковиражами?

— При мне первый. За два месяца.

— Томик, ноги в руки и беги. Где первый, там и другие будут, зуб даю. Найди нормального.

— Кап, ты же врач, — хмыкнула я. — Нет здоровых, есть недообследованные. И беспроблемых нет, есть те, которые о своих проблемах еще не рассказали.

— Возьми меня, я относительно здоровый и почти беспроблемный.

— Да ладно, у тебя двое детей.

— Это да, — Кап вздохнул. — А еще жена и собака. Нет, две собаки — вторая теща. Злющая и зубастая. И лает без конца. Короче, я поехал. За капельницей следи, чтобы банку вовремя поменять. С утра таблетки дашь, я оставил. А вообще без шуток, серьезно подумай. Не про меня, про него. Если это разовая акция — полбеды, все может случиться. Но если повторится — руби канаты. Пока еще не муж.


[1] НИИ скорой помощи им. И.И. Джанелидзе


86

— И что? — спросила Люка, размешивая в кружке сахар.

— Не знаю, — я скинула босоножки и положила ноги на подлокотник дивана. — Похоже, это у меня теперь обратка. В смысле, обратная реакция. Все держалась, как стойкий оловянный… перец, а сейчас с постели по утрам вставать не хочется.

— Да, видок у тебя аховский, — согласилась она. — Может, съездить куда на недельку?

— После Нового года собираемся в Европу, как раз на неделю. Больше не получится, у меня предзащита десятого января.

— Нет, Том, тебе бы одной куда. Просто отдохнуть и подумать спокойно. Прямо сейчас.

Отдохнуть и подумать… Отдохнуть вряд ли получится. Подумать — как будто я не занималась этим с утра до ночи. Уже почти полмесяца.


Чертов Кап подбросил свой совет очень удачно. После всего услышанного и увиденного я и так пребывала в полном раздрае, а он еще подлил масла в огонь. И дело было не столько в Артеме, сколько во мне самой.

В ту ночь я спала в гостиной на диване, на прямой видимости. Да какое там спала! Будильник был поставлен с запасом, чтобы успеть поменять банку капельницы, но я так и не уснула. Что тогда творилось у меня внутри… Море эмоций. Очень бурное море. Но все сводилось в итоге к двум: боли и злости. Боль — за него. Злость, нет, ярость, бешенство — по отношению ко всем остальным. К этой суке Лене, к родителям Артема. Алексея и Свету было жаль, но и на них я тоже злилась. Один поддержал родителей, другая столько лет выкручивалась, пытаясь быть милой со всеми.

Что-то ведь Артем почувствовал во мне — похожее, близкое, родственное. Иначе не рассказал бы обо всем на первом же свидании. И я действительно понимала его, зная, что это такое — когда самые близкие люди вдруг становятся чужими.

Сколько всего было запрятано по моим тайным подвалам. В том числе и слезы по ночам, когда мать, ничего не сказав нам, собралась и уехала. Оставив записку. Она всегда была… как бы поточнее выразиться? Отстраненной, что ли? Как будто нас с Тарасом ей навязали, и это была тяжелая обязанность, работа. Но мы к этому привыкли, потому что другого и не знали. Отец тоже был где-то далеко, всегда занят.

Они оба отказались от меня. Мать бросила и уехала. Отец, хотя и был по сути прав насчет моего брака, не счел нужным поговорить спокойно, наедине. Не дал права на ошибку, не принял мой выбор, пусть и неверный. Я сказала Артему, что перешагнула, отпустила? Да, это было правдой. Как отпустила и то, что человек, которого любила, оказался слишком слабым, чтобы по-настоящему поддержать меня. Но сейчас мне вдруг стало страшно, что снова окажусь в паре ведущей.

Я понимала, что Стаса и Артема даже сравнивать нельзя. Но в наших отношениях я очень высоко ценила то, что мы на равных. Такого в моей жизни еще не было. И вдруг он показал мне свое уязвимое место. То самое беззащитное ежиное пузо, которое спрятано под клубком игл. И теперь я — при всем сочувствии, желании помочь, поддержать — не была уверена, что смогу сделать это. Взвалить на себя навсегда. Жить, зная: рядом мина, способная рвануть в любой момент. Как та, настоящая, на которую он наступил когда-то.

Раньше у нас не было необходимости что-то решать. Мы просто получали удовольствие от того, как развиваются наши отношения. И вдруг я оказалась перед выбором. Смогу ли быть с ним рядом — не только как любимая женщина, но и как поддержка, опора? Или же, как сказал Кап, надо рубить канаты, пока еще обойдется малой кровью?

Бросить Артема сейчас — это казалось предательством. Еще одним — и перенесет ли он его? Но если я останусь с ним исключительно из чувства долга, не будет ли это предательством самой себя? Да, он не предлагал мне выйти за него замуж или хотя бы жить вместе. Возможно, и не собирался этого делать. Но мне нужно было знать, что отвечу, если предложит. Уже сейчас, а не когда-нибудь потом.


— Не знаю, Люк, — я покачала головой. — Ничего не знаю. Паралич воли. Чувствую себя рыбой-соплей. Мы как будто отползли в окопы и наблюдаем друг за другом. Внешне-то все в порядке. Встречаемся, разговариваем, трахаемся. Все норм. Вот только драйв пропал.

— А он как? — Люка чуть было не запустила по привычке пальцы в волосы, но вспомнила, что на работе не годится выглядеть вороньим пугалом. — Вы вообще говорили об этом? И, кстати, как насчет психотерапевта?

— Говорили, конечно. Уверяет, что все в порядке. Что со всем справится. Без психотерапевта. Как бы он мне не понадобился. Психотерапевт.

— Почему нет? Хотя бы проконсультироваться. И насчет себя, и насчет него. Мне кажется, твоя проблема в том, что ты пытаешься все решить немедленно. И при этом сама не знаешь, чего именно хочешь.

— Чего хочу — как раз знаю, — захныкала я. — Быть с ним. Но боюсь. Чтобы не получилось, как в анекдоте про старую лошадь, которая не шмогла. Вот этого как раз и не знаю. Шмогу ли. А кстати, — я уже встала, чтобы идти к себе, лечить очередную жертву любви, но задержалась на пороге. — Скажи, Павел в курсе твоих проблем?

— Рака и бесплодия? Да, — спокойно ответила она. — В самую первую встречу рассказала.

— И что?

— Говорит, его это не пугает. У него, между прочим, дочка есть. Уже в школу ходит. Насколько я поняла, там все не слишком серьезно было, девушка не захотела замуж по залету. Но Пашка девочку официально удочерил, помогает, встречается с ней. И он в теории не против усыновления.

— Черт, у него вообще есть недостатки? — хмыкнула я.

— А как же, — Люка улыбнулась. — Он зануда. И разбрасывает носки. И храпит! Но, кажется, я его люблю.

87

Слова Люки насчет психотерапевта попали на благодатную почву. Если понимаешь, что не можешь справиться самостоятельно, просить помощи не стыдно. Вот только Артем, протрезвев, похоже, забыл многое из того, о чем говорил. Может, и к лучшему, конечно. Но не во всем.

Знакомых психотерапевтов у меня не было, разыскивать по контактам не стала, спросила у Кулакова, когда обсуждали процедуру предзащиты.

— Так волнуешься? — удивился он.

— Нет. Это… личное.

Пожав плечами, он покопался в записной книжке и набрал номер.

— Вась, здравствуй. Можешь с одной девочкой поговорить?.. Моя диссертантка, Тамара Чумак… Да-да, та самая. Проблемы у нее… Не знаю, говорит, личные… Хорошо, спасибо.

Закончив разговор, Кулаков повернулся ко мне:

— Беги прямо сейчас, у него окно. На кафедру психиатрии. Лазутин. Василий Сергеевич.

— Спасибо, — кивнула я, прикидывая, что могло означать «та самая». — Я его знаю, он у нас вел курс.

— Ну и отлично.

Лазутину было лет шестьдесят, но выглядел он очень импозантно и, главное, располагающе. Пышная грива седых волос и внимательный взгляд голубых глаз.

— Ну здравствуйте, восходящая звезда гонореи, — поприветствовал он меня.

— Сомнительная слава, — пробормотала я, усаживаясь напротив него. К счастью, на кафедре, кроме него, больше никого не было.

— Не комплексуйте. Быть известной в своей области всегда хорошо. Слышал о вас от Константиныча. Вы ведь у меня учились? Студенткой вас не помню, к сожалению. Ну, что стряслось? Пациентов я беру редко, но проконсультировать могу.

Я рассказала как получилось, стараясь, чтобы было понятно, но не слишком вдаваясь в детали.

— Давайте уточним, — выслушав, Лазутин побарабанил пальцами по столу. — Вы беспокоитесь, что подобные рецидивы могут повторяться. В том числе и с алкоголем. И не уверены, что способны с этим примириться. Так?

— Да, — кивнула я.

— После ранения сколько времени прошло? А вместе вы сколько?

— Почти шесть лет. Вместе третий месяц.

— С алкоголем как у него вообще? Была бы такая склонность, думаю, давно бы уже спился. Больше похоже на спонтанную реакцию.

— Пьяным ни разу не видела. Пара бокалов вина или немного коньяка — не больше.

— После его общения с родителями были какие-то изменения в поведении? Агрессия, грубость?

Вот тут я задумалась. Раздражение, злость — определенно. Но было бы, наверно, странно, если б нет. Агрессия? Не сказала бы. Если только жесткий секс — ну так мы его и без того практиковали. Наряду с мягким. Все это я и попыталась изложить.

— Ну что вам сказать, — задав еще множество вопросов, далеко не всегда приятных и простых, Лазутин подвел черту. — В целом, случай по механике довольно прозрачный. Конечно, заочно я не могу давать прогнозы. Только предположить, что если и будут срывы, то не такие тяжелые. Судя по всему, человек сильный и действительно над собой работал. Многие с одной психотравмы идут в полный разнос, а тут целых три сразу, и очень нешуточные. Девушка, родители и тяжелая физическая травма на грани смерти. Но скажу одну вещь. Почему реакция была такой, на ваш взгляд, неадекватной. Все-таки прошло почти два десятка лет. Тем более после встреч с родителями такого резкого ответа не наблюдалось, даже в конфликтных ситуациях. Я правильно понял, что с девушкой он ни разу не виделся?