Джин Флей - Чумазая принцесса

– Сам захотел.

– Мне уже все равно, черт побери, лишь бы вышла.

– Выйду, не беспокойся, мне последняя осталась… Ну вот, готово!

Я открыла дверь. Фрэнк критически оглядел все пришитые пуговицы. И мы стали спускаться, но не дошли до самого низа, потому что он велел мне подождать, пока он поставит затвор и вспышку.

Они сработали, когда мы были на последних ступеньках, при этом одна рука его неожиданно оказалась на моей талии, но он утверждал, что это вполне законно для старого друга. Я не стала разводить лишних церемоний. В конце концов не для себя же он старается, а для моего тщеславия, когда я состарюсь, а он прославится.

Потом мы завтракали, разгуливали, позировали у окна над фиалками, теснились в пустой раме из-под «Окрестностей Рима», рассиживали на диване, на полу, на ступеньках и даже на крыше. И все это художественно запечатлевалось для моих потомков.

Когда мне показалось достаточно, я сказала, что пора заканчивать, уже наснимался пухлый альбом.

Но Фрэнк не согласился; по его мнению, мы должны еще сняться в лесу, на море и еще в других местах, потому что, если он за что берется, то доводит дело до блестящего завершения.

В общем, мотались мы, меняя декорации, целый день, на исходе которого я порядком устала, разозлилась и заявила, что я не какая-нибудь фотомодель каторжная. Если он будет продолжать в том же духе, то мои недоверчивые внуки как-нибудь обойдутся не только без этих дурацких доказательств, но также и без какого-либо упоминания о моем с ним знакомстве. Это отрезвляюще подействовало на Фрэнка, он отвез меня домой, объявив, что на работу завтра я могу не выходить, он дает мне отгул, потому что и сам вряд ли появится, если только во второй половине дня, в первой будет отсыпаться, так как намерен, не откладывая, проявить и напечатать весь отснятый материал.

Я сказала, что хоть и мне чрезвычайно любопытно, что получилось, но он может особенно не рваться, спешить некуда, у нас еще тридцать лет в запасе.

– Нет, Рыжая, я привезу их завтра, – пообещал Фрэнк.

Привез же он одну-единственную смешную фотографию, где мы оба выныриваем из воды словно два заправских дельфина.

– И это все?! – озадаченно спросила я.

Он развел руками.

– Остальные был вынужден уничтожить.

– Так плохо?!

– Увы, но если позволишь, мы можем еще раз попытаться.

– Ладно, только чтобы проявить потом немедленно.

Фрэнк принялся устанавливать треногу.

В этот раз мы наснимали значительно меньше, чтобы не было жалко, если опять не выйдет. Но все получилось на редкость прекрасно, особенно Фрэнк вышел как живой и даже лучше. Это, наверно, из-за глаз получилось, они сияли чудесным, славным блеском.

Потом, когда он ушел, я все приглядывалась к ним, пока не заснула.

Из-за этого-то он мне и приснился. Будто иду я, маленькая, с палкой, а палка по прутьям чугунной ограды скользит и звякает, до тех пор звякает, пока не натыкается на воротный столб. Ворота открыты, а в них Фрэнк стоит, но не нынешний, а тот, который с Сидом дрался, и протягивает мне руку, я уже хочу схватиться за нее. И не успеваю, потому что как раз в тот миг огромные ворота с шумом захлопываются. Я пытаюсь открыть их, но не могу, и Фрэнк мне не помогает, а напротив, поворачиваясь, уходит. Мне это ужасно не нравится. Я ему что-то отчаянно кричу, но он как бы не слышит или не хочет слышать.

На этом крике я проснулась и пятнадцать минут лежала с подсыхающими глазами, припоминая: в чем там было дело и откуда взялась эта неописуемая непоправимость, которая меня так жутко расстроила. Но понять ничего не могла.

Всю дорогу, пока мы ехали на работу, я исподтишка испытывающе взглядывала на Фрэнка.

– В чем дело? – оторвавшись от своих бумаг, спросил он.

– Ни в чем, – тяжело вздохнув, пробормотала я, отворачиваясь к окну.

– Не делай из меня идиота. Я вижу, ты чем-то расстроена.

– Нет, пустяки.

– Позволь мне самому судить. Я желаю знать.

– Так, приснилось разное.

– Сид?

– Нет.

– Похоже, я удостоился этой чести. И что я у тебя натворил?

– Не приставай, не скажу.

– Надеюсь, вел я себя не слишком прилично?

– Именно! Ты уходил!

– Гм… значит, уходил. И далеко… Уходил?

– Далеко! Делал вид, что ничего не слышишь!

– Ты меня звала?

– Еще как! Но ты не обернулся, ты был подлым истуканом, которому наплевать, когда у человека сердце должно вот-вот лопнуть от злости.

– Прости, дорогая, это был не я.

– Нет ты, я тебя прекрасно разглядела, ты мне вначале руку протягивал.

– Ты взяла ее?

– Нет, не успела, ворота захлопнулись, я не смогла их открыть. А ты повернулся и пошел, и не обернулся!

– Определенно, это был не я, я бы как минимум раза два обернулся.

– Ну вот, я так и знала! Смеешься!

– Нет.

– Не отпирайся! У тебя в глазах бесы пляшут.

– Не сердись. Рыжая, я разгоню этих каналий.

Но у него это не вышло. Они к нему опять набегали и скакали там весь день, хоть он старался не часто смотреть на меня, но иногда приходилось, и тогда я клятвенно заверяла себя, что если он еще раз будет так подло уходить, то огорчаться я ни за что не стану, а буду радоваться. К сожалению, он мне не приснился.

Ну так вот о Денни. Не знаю, обстоятельства ли помогли, или Фрэнк благотворно на него повлиял, или просто Денни подрос, но хлопот с ним значительно убавилось. Меня ни разу не вызывали ни к директору, ни к англичанке, ни к соседям, за исключением родителей Осла Джерри. Они были сильно разгневаны, но когда я толково им объяснила, что так и быть должно, Денни с их сыном лишь частично рассчитался за старое, которое я тут все припомнила, но впредь не будет, – отстали.

Новоявленные дружки видятся чуть ли не каждый день и даже иногда на выходные умудряются. Хотя я и пыталась их ограничивать, но всякий раз они заявляют, что Лорейн им не помеха, и уходят. Я не могу с ними справиться, у них какая-то круговая порука.

Минни тоже всю голову сломала, но ничего путного не посоветовала, говорит только: оставь все как есть, потому что поздно, с Фрэнком бороться бесполезно, она, мол, меня предупреждала. Я удивляюсь: «При чем здесь это?!» Но она часто-часто многозначительно приговаривает: «При том! При том!». А это уже сущая ересь и нелепица. Я была вынуждена пустить все на самотек, у меня времени было немного. Я, не вставая, сидела за учебниками и лишь рассеянно кивала им, когда они приходили.

Небольшую заметку о неожиданном разводе Фрэнка мне принесла Минни, влетевшая как фурия с торжествующим криком: «Ага!!» – и хлоп ее мне на стол.

Я прочитала три раза и посмотрела на Минни, которую беспорядочно носило по комнате, пока наконец не забросило на диван, с которого опять сорвало и пригнало к моему столу, о который она оперлась одной рукой, чтобы склониться ко мне и второй потрясать в опасной близости от моего носа.

– Ты видишь?!

– Что, Минни?!

– Катерина, тебе было сказано! Но ты закопала свою простодушную голову в песок, и теперь если и откопаешь ее назад, то от этого хитроумного дьявола тебе не спастись! Считай – ты у него в кармане!

– Минни, здесь только напечатано, что развод был осуществлен по обоюдному согласию сторон.

– А между строк?! – с нажимом проговорила Минни.

Я еще раз уставилась на заметку, осторожно разглаживая ее пальцами, которыми потом потерла переносицу, но между строк по-Минниному у меня совсем ничего не хотелось читаться.

Минни поняла это без лишних слов. Лицо ее страдальчески сморщилось, приблизилось к моему растерянному, поцеловало в лоб и поплыло к дверям, где качнулось в последнем сострадательном недоумении из стороны в сторону и пропало.

Но что же делать? А может быть ему сейчас очень плохо? Он же любит ее! Та-ак, когда я его видела в последний раз? Сегодня его не было, это точно, вчера тоже; позавчера у меня был отгул, который он мне дал накануне, заскочив в большой спешке в контору; и вид у него в тот момент был необычный, как сейчас стало ясно, чрезвычайно взволнованный, судя по галстуку, съехавшему набок. Я собиралась сказать ему об этом, но не успела, он уже уехал. А если хорошенько вспомнить поглубже тому назад, то, безусловно, с ним и тогда было не все благополучно.

Взять хотя бы тот дикий случай с Линдой.

Делать мне было нечего, зубрить тоже надоело. Я вышла к Линде спросить ее про кофе и пирожные. С минуту поколебавшись, она согласилась. Мы выпили и поболтали, потом она с беспокойством взглянула на пухлую папку. Я предложила поделить ее на двоих. Она обрадованно кивнула. Работа закипела. Я отстучала последнюю строку.

Пробежав напечатанное взглядом, Линда рассказала, куда это надо отнести.

Джим Робинс из финансового отдела забрал свои бумаги и вызвался проводить меня в оставшиеся отделы, ему было по пути.

Мы вошли в лифт, чтобы спуститься на первый этаж, но где-то между третьим и вторым внезапно прочно застряли. Когда лифт наконец поехал, остановился и открылся, мы этого уже не ожидали и не заметили, хотя прошло немало времени с начала нашего заточения. Нам было не до этого. Джим продолжал травить анекдоты, а я, уцепившись одной рукой за него, чтобы не сползти, второй придерживала колики в животе, чтобы не разорваться от смеха.

Видя такое дело, Фрэнк как всегда, не мешкая, пришел на помощь. Он оторвал меня от Джима и хорошенько встряхнул в воздухе.

Мне сделалось значительно легче, я уже почти могла контролировать себя, правда, то, что Джим куда-то исчез, я обнаружила в отделе поставок. А окончательно от подхихикивания освободилась через пятнадцать минут, увидав Линду.

Она размазывала по щекам стекающую тушь и отказывалась говорить, но мне удалось немного вытянуть из нее:

оказывается, она не должна была безответственно перекладывать свою работу на других; если такое повторится, ее уволят.