— Ох, Маша, Маша… — покачал головой Михаил, протягивая ей градусник. — Как же ты так?

— Я не специально… — прошептала она. — Простыла… наверное…

— Что болит? Горло?

— Горло, голова.

— Какие тебе таблетки можно, знаешь?

— Нет…

— Эх… Надо в больницу, я не знаю, как тебя лечить.

— Не надо, — попросила Маруся. — Толику позвони…

Михаил онемел. И чуть не отправился восвояси. Понятно, что Маруся не в себе от высокой температуры, но это слишком. За помощью она в первую очередь обращается к мужу…

— Он врач. — Она облизала сухие губы. — Он быстрее скажет, какую таблетку выпить.

Ядрена вошь! Да проще Василису позвать, она точно знает, как Марусю на ноги поставить. Однако Михаил сделал над собой усилие и взял Марусин телефон.

Номер Анатолия отыскался сразу.

— Абонент вне доступа, — сообщил Михаил через минуту. — Три раза набирал.

— На операции, наверное… Миш, мне водички бы.

Ядрена вошь! Мог бы и сам сообразить. При температуре надо много пить, желательно подкисленную воду. В холодильнике Михаил нашел лимон.

И чего растерялся? Мед и малина — вот выход. И травы, ими горло полоскать хорошо. За травами — к Василисе, за медом — к Степке-пчеловоду, малина по пути отыщется.

— Может, Кольке позвонить? — спросил он, когда Маруся напилась.

— А ему зачем?

И то верно. А вот дочке — это вариант, она тоже в положении, может, знает про таблетки.

Ксюше он звонил по пути к Василисе, чтобы не терять время. Если дочка и удивилась необычному вопросу, то скрыла это.

— Таблетку парацетамола точно можно, вреда не будет, — ответила она. — А вообще лучше с врачом посоветоваться.

— Ты сама не болеешь?

— Нет, пап. Я книжки читаю, для беременных. Простуду лучше народными средствами лечить.

Народными — так народными. Михаил вернулся с добычей — малиновым вареньем, медом, травами, — и с инструкциями от Василисы.

— Некогда мне, — отмахнулась она. — Иди, Мишаня, иди. Не будь идиотом.

Странная она, Василиса. Иногда как скажет чего…

Муж Толик телефон так и не включил, Маруся и сама звонила — бестолку. Кольку беспокоить не хотела. В больницу ехать отказалась. Так Михаил и превратился в няньку. К слову, его это не напрягало. Маруся не капризничала, послушно пила все, что он давал, терпела все процедуры. Есть, правда, отказывалась, но один день — это не страшно. Пила зато много: и молоко с медом, и чай с малиной.

Домой он вернулся вечером, когда Маруся уснула, да и то ненадолго — поесть и переодеться. Ночевать Михаил собрался у соседки, в кресле. Все спокойнее, чем дергаться, как она там, и бегать проверять. Ее телефон он забрал с собой. Как чуял! Объявившийся муж, будь он неладен, точно ее разбудил бы.

— Да, — ответил Михаил не без ехидства, — представляя, как вытягивается лицо Толика.

— Простите, ошибся, — буркнул тот.

И перезвонил.

— Да-да.

Теперь-то точно ошалел! Затянувшаяся пауза — и долгожданный вопрос:

— Кто это?

Сосед-любовник, ядрена вошь!

— Михаил, Марусин сосед.

— Передайте Маше трубку, — отчеканил Толик.

— Не могу, она спит. — Михаил выдержал театральную паузу и добавил: — Только что температура спала.

— Что?!

— Заболела, говорю, Маруся.

— Так она поэтому звонила?

Нет, ядрена вошь! Соскучилась!

К чести Толика, соображал он быстро и ранимым самолюбием не страдал. Тут же засыпал Михаила вопросами о симптомах и проводимом лечении.

— Все правильно, — выдохнул он под конец. И окончательно удивил: — Спасибо, что позаботились о Маше. Завтра приехать не смогу, мы с Машей договорились, что к врачу я ее отвезу через три… уже два дня. Если вдруг станет хуже, звоните сразу же.

— Если дозвонюсь… — пробурчал Михаил.

Впрочем, Толик его уже не услышал.

И почему так неприятно резануло это «мы с Машей договорились»?

= 28 =

Болеть Маша не умела и не любила. Может быть, потому что живы в памяти детские воспоминания о том, с каким вкусом и размахом обожала болеть ее матушка, изводя отца капризами. Или, может быть, потому что Толик не терпел «инфекции в доме», в силу своей профессии, и предпочитал эффективную профилактику во время вспышек гриппа.

Сейчас Маше и вовсе было страшно, не за себя — за малыша. Она даже немножко поплакала, когда Михаил не видел, сокрушаясь о том, какая она плохая мать. Эгоистка! Из-за поцелуя промочила ноги, подвергла малыша опасности. И витамины даже не открыла, а они укрепили бы ее иммунитет.

Михаил суетился вокруг нее, как заботливый папочка. Маша терялась в догадках — почему так. Вроде бы ничего такого между ними нет. Или есть? Или она все себе придумала, а сосед — просто добрый и отзывчивый человек. Его забота была приятной, ненавязчивой. Он не спрашивал каждую минуту, как Маша себя чувствует, зато прикасался губами ко лбу, проверяя температуру, и ставил градусник. Он даже Толику позвонил по ее просьбе. Когда Маша пришла в себя, то ужаснулась. Как она могла попросить о таком? Что Михаил о ней подумает? А потом улыбалась, потому что поняла — ее не волнует, что подумает Толик.

Утром Маша долго рассматривала Михаила, который спал в кресле. С угрызениями совести, между прочим, рассматривала, памятуя о его больной спине. Надо же, не ушел домой, караулил ее всю ночь, в ущерб собственному здоровью.

В кресле Михаил, конечно же, не помещался. Он откинулся на спинку и вытянул ноги, а руки сложил на животе. Лицо заросло щетиной, хотя после парикмахерской он старался бриться каждый день. Он дышал глубоко и ровно, и Маша на цыпочках прокралась мимо него в уборную.

Обратно тоже шла тихо-тихо, как мышка. И взвизгнула от испуга, когда Михаил сгреб ее в охапку и усадил на колени.

— Испугал? — спросил он.

Темные глаза смеялись, ни тени раскаяния Маша не заметила.

— Неожиданно, — призналась она хриплым голосом. — Давно не спишь?

— Услышал, что ты встала. Что с голосом? Горло болит?

— Болит, — согласилась Маша и попыталась встать.

Из одежды на ней была лишь короткая ночная сорочка и теплые носочки из козьего пуха. Близость мужского тела смущала, вгоняла в краску. Однако Михаил не отпустил, его объятия стали еще крепче.

— А температура?

Он притянул Машу к себе, коснулся губами лба, и она почувствовала себя загнанной в ловушку. Захотелось расслабиться, положить голову на мужское плечо, закрыть глаза и наслаждаться теплом, нежиться в объятиях.

— Лоб холодный, — сообщил Михаил. — Горло надо прополоскать. Сейчас дам тебе отвар.

Он сказал: «Сейчас», но вставать вроде бы не собирался. Рука скользнула по Машиному плечу, возвращая на место сползшую бретельку рубашки, обхватила талию, огладила бедро.

Маша замерла, не в силах отвести взгляд от темных глаз. Михаил смотрел с интересом, даже с вызовом, ждал ее реакции. А она растерялась, как девочка на первом свидании. И сердце билось часто-часто, как у трусливого зайчишки.

— Вечером твой Толик звонил, — неожиданно сказал Михаил.

Наваждение исчезло — на Машу как будто вылили ведро ледяной воды.

— Я спала?

— Да, ты спала. Я рассказал ему о твоей простуде.

— Судя по всему, его это не слишком расстроило.

Маша отвернулась и уставилась в угол комнаты, где висели поломанные часы с кукушкой.

— Его это встревожило. Во всяком случае, вопросов о твоем самочувствии и лечении он задавал много.

— И все?

— Нет. Проводимое лечение он счел адекватным. Посчитал, что ему нет смысла приезжать раньше, чем вы договаривались.

Маша поморщилась. Толик в своем репертуаре, все решил за нее.

— Я ни о чем с ним не договаривалась, — пробурчала она. — Обещала подумать, только и всего.

Михаил аккуратно поставил ее на ноги.

— Пойдем горло полоскать, Маруся. Только надень халат, пожалуйста.

— Мне не холодно…

— Это мне жарко.

Маша смутилась так, что чуть не расплакалась. Между прочим, сейчас она точно сама к Михаилу не приставала. За что он… так?

Обида нарастала, душила, сдавливая и без того саднящее горло. Маша схватила халат, но опустилась на кровать, едва Михаил вышел из комнаты. Разве справедливо издеваться над больной беременной женщиной?

Ключевое слово «беременной». Это все гормоны, никто ее не обижал. Наоборот, Михаил заботится о ней, как о… как о… Маша не могла определиться, кто она для Михаила. Судя по его недвусмысленным жестам — не просто соседка, за которой он обещал присмотреть.

— Миш, давай я тебя завтраком покормлю, — предложила Маша, останавливаясь в дверях кухни.

Михаил процеживал отвар, переливая его из кастрюльки в чашку.

— А? — переспросил он, не оборачиваясь. — А, нет, спасибо, Маруся. Рано еще, ты горло пополощи и ложись, поспи. А у меня дела.

— Позже приходи, после дел, — не отставала она. — Я кашу сварю, сладкую, с изюмом и курагой.

— Кашу я предпочитаю с мясом. — Михаил протянул ей стакан с отваром. — Иди, полощи, пока теплое.

После полоскания глотать стало чуточку полегче.

— А если с мясом, то придешь? — упрямо спросила Маша, вновь появляясь на кухне.

Михаил возился у стола, смешивая что-то в чашке.

— Пора мне, — невпопад ответил он. — Слушай внимательно. Постельный режим, ноги в тепле. Горло полоскать каждый час вот этим, — он показал на термос. — Пить теплую воду с лимоном и медом. И поешь что-нибудь, пожалуйста. Вчера целый день не ела. Только ничего холодного.

— Да ладно… Я же не глупая, чтобы холодное… Миш, так ты не придешь?


Вот же… Маруська. И правда, на его козу похожа, такая же упрямая. Стоит, пошатывается. И бледная, как поганка. А туда же… кормить его собралась… Неужели он выглядит таким истощенным, что все накормить норовят?