Дурень, ядрена вошь. Женщины так заботятся — накормить, напоить, обогреть. И Маруся не исключение.

— Я приду, — пообещал он. — И не из-за мяса.

— Миш… А спина твоя как?

— Да забыл уж, что болела.

— Миш…

Михаил не понимал, чего она добивается. Он стоял на пороге, собираясь уходить, а она все никак не могла отпустить его, как будто навек прощалась.

Гормоны?

Какие гормоны, ядрена вошь! Если в глазах столько щенячьей тоски, что хочется плюнуть на все дела и никуда не уходить. И целовать, целовать… Целовать до одуряющей сытости, до исступления.

Ядрена вошь. Но она же ясно дала понять, что не готова.

И муж Толик…

Ох, Маруся, что же ты творишь?

Кончик розового язычка скользит по губе. Жаркие ладони на плечах. Маруся не целует, прижимается щекой, обхватывает руками, гладит спину.

— Я решила. Я не поеду в Москву с Толиком. Отвезешь меня в женскую консультацию? Когда ты сможешь?

Соглашайся, дурень.

— Э-э-э… Маруся… — Руки сами гладят худенькие плечи, пальцы обводят острые ключицы. — Мне кажется, твой муж прав. В Москве врачи лучше. Тем более, ты болеешь, и…

— Что?!

Разгневанная Маруся похожа на взъерошенного котенка: глаза горят, когти выпущены, шерсть дыбом.

— Мару…

— Я совета просила? — Она больно ударяет его в грудь кулачками, спохватывается, пугается, но не подает виду. — Если не хочешь, так и скажи.

— Маруся, я не отказываюсь, я…

— Ты прав, — кривится она. — Извини. Я и так злоупотребляю твоей добротой.

Ядрена вошь…

Лорд залаял неожиданно громко и требовательно. Михаил вышел на терраску — пес сидел у крыльца.

— Что, гости? — спросил Михаил.

И точно, его ждала одна из дачниц, покупающих молоко. Надо идти.

— Маруся… — обернулся он.

Но ее на кухне уже не было.

= 29 =

Никто не обещал, что будет легко. Михаил прекрасно понимал, что ступил на зыбкую почву, вторгаясь в личное пространство. К сожалению или к счастью, он принадлежал к той породе мужчин, для которых чужая беременная — табу. И бракоразводный процесс отнюдь не облегчал развитие взаимоотношений.

Маруся могла передумать, в любой момент. Обида пройдет, ребенок остается, он навсегда связал ее с мужем. Толик был против развода, Толик хотел сам заботиться о своем ребенке.

Можно ли простить измену? Конечно, да, если любишь.

Если этот кобелина любит жену, то дело и вовсе труба.

И все же Михаил не мог оставаться в стороне. Зацепила, приворожила — это все ерунда. Он влюбился в Марусю, влюбился, как мальчишка.

Между прочим, Михаил в деревне от отсутствия женского внимания не страдал, как раз наоборот. Поначалу к нему все деревенские разведенки и старые девы в гости захаживали, потом замужние стали сватать незамужних родственниц. Да что далеко ходить! Та же Василиса со своей двоюродной сестрицей плешь проела. Кстати, теперь она Марусю привечает, а о Зинке вроде как и забыла. И замечательно.

Так вот, выбор у него был, и большой. Только никто в душу не западал, как Маруся. А она рядом, только руку протяни… и далеко, потому как запретный плод. Стоит Михаилу перейти в наступление, как на горизонте маячит тень мужа Толика. Да и сама Маруся… то привечает, то вроде как боится чего. А теперь и вовсе обиделась.

Ядрена вошь.

Михаил с удовольствием разобрался бы в Марусиных обидах, но времени на это не осталось. Доить коз, задавать корм животине, пахать на огороде… И еще тысяча мелких дел, которые уже нельзя откладывать. И Марусины цветы не забыть полить. Вот и сводилось весь день общение к вопросу «Как ты себя чувствуешь?» и ответу «Нормально».

Температура поднялась только к вечеру, да и то небольшая, зато в комплект к больному горлу добавился насморк. А Маруся, коза упрямая, умудрилась приготовить ужин, да такой вкусный, что Михаил не устоял, умял две тарелки гречки с мясом. Хозяюшка…

Как такую жену можно не ценить?

Поговорить в тот день так и не удалось. Михаил с ног валился от усталости и спать ушел к себе. И назавтра дел получилось не меньше, но вечер он специально освободил для Маруси. Хотелось подольше посидеть на уютной кухне, поговорить. Однако надеждам на спокойный ужин не суждено было сбыться.

После вечерней дойки Михаил постучал в дверь, которую Маруся зачем-то заперла, и бодро крикнул:

— Ваша мама пришла, молочка принесла.

Дверь распахнулась, на пороге стоял муж Толик.

— Серый волк, значит… — Он смерил Михаила недобрым взглядом. — Где молочко?

— Вот. — Он протянул ему крынку, растерявшись.

— Маш, мне расплатиться или ты сама? — крикнул Толик, оборачиваясь.

— Иди отсюда! — цыкнула на него Маруся, появляясь на кухне. — Нечего командовать в моем доме.

Она взяла у Михаила молоко, отдала пустую крынку и вышла на терраску, кутаясь в платок. Дверь она захлопнула прямо перед носом мужа.

— Иди в дом, тебе нельзя студиться, — мрачно пробурчал Михаил.

— Да пойду, пойду… Миш, извини. Я не ждала его сегодня.

— Чего извиняться-то? Муж все-таки. Я так понимаю, выставлять его за дверь уже не надо?

Маруся отрицательно покачала головой. Михаил кивнул и отправился восвояси.


Маша плохо себя понимала, и такое происходило с ней впервые. Беременность ли тому виной, измена Толика или сосед Миша? Неизвестно, потому как разобраться в собственных чувствах сложно.

С Колей все предельно просто, она всегда четко знала, что он — друг. И даже если бы он не был геем, в ее отношении к нему ничего не изменилось бы.

С Толиком до определенного момента тоже проблем не возникало. Он — муж, у них семья. Правда, привычка и удобства заменили им обоим любовь. Если она, эта любовь, вообще существует.

А что тогда Маша испытывает по отношению к Михаилу? Это что, похоть и инстинкты?

Вопросов становилось все больше, а искать ответы одной было невыносимо. Еще и простуда истрепала так, что пришлось отложить и работу, и остальные дела. Она и с готовкой справлялась еле-еле, лишь потому, что отблагодарить Михаила за заботу больше ничем не могла.

Одно Маша понимала наверняка — спрятаться не удастся. Беременная или нет, но она взрослая женщина, и должна что-то решить. Как минимум — нормально поговорить с Михаилом о том, что волнует их обоих.

На ужин Маша приготовила гуляш и испекла печенье. Она перекладывала в корзинку последнюю партию с противня, когда услышала, как позади хлопнула дверь.

— Миш, мой руки и садись за стол, — сказала она, не оборачиваясь.

— Привет, жена. — Маша вздрогнула от неожиданности, голос Толика она не перепутала бы ни каким другим. — А меня покормишь с дороги? Пахнет вкусно. Я уж стосковался по твоей стряпне.

— А что, медсестрички готовить не умеют? — поинтересовалась Маша. — Или они удовлетворяют другой голод?

— Медсестрички многое умеют, — не моргнув глазом, ответил Толик. — Только ты у меня особенная.

Маша фыркнула.

— Так мне зайти можно? Или заставишь в машине ночевать?

— Кстати! Ты чего приперся на ночь глядя? Мы договаривались созвониться, я обещала подумать, но не более того.

— Что, планы нарушил? — Толик разулся у порога и уселся на табурет. — Маш, а Маш… Переспала б ты уже с соседом, да успокоилась, а?

Она чуть не задохнулась от негодования и поискала глазами что-нибудь тяжелое. Хотелось треснуть Толика по голове, да так, чтобы у него искры из глаз посыпались.

— Давай без глупостей, — попросил Толик, когда она схватилась за скалку. — Если кормить не хочешь, дай хоть прилечь где. Устал, как собака. Хотел, как лучше, получилось, как всегда.

— Это ты чего хотел, как лучше? — Маша отложила скалку. — Нервы мне помотать?

— Думал, приеду вечером, переночую у тебя, чтобы завтра с утра к врачу отвезти. А машина сломалась, едва с трассы съехал. Я ее в лесу бросил, возле деревни. Не факт, что к утру ее не сопрут. Так что я не знаю, как повезу тебя завтра в город и как выберусь отсюда.

— Бедняжка… — скривилась она.

— Раньше, Машуля, ты добрее была, — упрекнул ее Толик.

— Раньше ты кобелем не был, — отрезала она. И, заметив, как он закатил глаза, добавила: — Был? Всегда был, да?

Толик молчал, а она чихнула, высморкалась и засмеялась:

— Правда, был.

— Маш, давай я тебе легкие послушаю. — Толик встал и потянулся к сумке, которую оставил у порога. — Что-то я совсем… О самом главном и забыл.

— А что главное?

— Твое здоровье. А потом можем поговорить, как взрослые люди. Если хочешь, конечно.

Когда он успел запереть дверь? Маша и не заметила. В конце концов, отбиваться от врачебной помощи в ее положении — непозволительная глупость. Миша, конечно, помогает, но определить, есть ли воспаление легких, к примеру, не может.

Пришлось приглашать Толика в комнату. И, как назло, именно он оказался на кухне, когда пришел Михаил. За ложкой отправился, чтобы горло посмотреть.

Маша злилась на Толика, но демонстративно позвать Михаила на ужин — это втянуть его в семейный скандал, поставить в неловкое положение. Он такого не заслужил. Выгнать Толика взашей… А куда его выгонишь? В лес? Это негуманно. Из них двоих именно Михаил способен понять и простить. Только захочет ли…

Толик порадовал хотя бы тем, что ничего опасного для малыша в Машиной простуде не нашел.

— В легких все чисто, — сообщил он. — И на вирусную инфекцию не похоже. Холодного напилась?

— И холодного, и ноги промочила, — призналась Маша.

— Думаю, завтра тебе врач то же самое скажет. М-м-м… — он задумался. — Если мы до него доберемся. Тут в деревне умельцы, способные починить машину, есть?

— Не знаю. Надо у Василисы спросить.