* * *

Тасе хотелось сделать это давно, однако она сдерживала себя. Было так страшно снова нарваться на Лилину жестокую отповедь… Но еще больше хотелось слышать ее голос.

Может быть, девочка уже успокоилась? Уже не злится? Может быть, прочитав то письмо, которое оставила ей Тася, она смягчилась?

Тася, конечно, ждала, что Лиля позвонит или приедет. Но, может быть, она стесняется – после той ужасной ссоры?

Надо ей помочь. Надо пойти навстречу. И вообще, что такое письмо?! Лучше с ней поговорить!

Конечно, Тася отлично понимала, что отправиться в Дом с лилиями у нее не хватит храбрости. Но по телефону позвонить…

Но решиться позвонить по телефону тоже оказалось непросто!

И вот наконец она решилась.

Молилась Богу, чтобы трубку взяла Лиля или хотя бы Варвара! Но Бог нынче, видимо, был занят другими делами, и Тасины мольбы до него не дошли.

В трубке зазвучал голос Маргариты!

– Алло, здравствуйте… это Таисия Шульгина, – нетвердо сказала Тася. – Можно мне с Лилей поговорить?

Тася расслышала, как Маргарита, стоя у телефона, шумно перевела дух и ледяным голосом ответила:

– Моя дочь в вас не нуждается. Более того, она вас видеть не хочет. Вам это понятно?

– Маргарита, прошу вас, не кладите трубку, просто скажите мне, как Лиля, – взмолилась Тася.

В ответ раздались короткие гудки.

Тася представила себе Маргариту – великолепно причесанную, в нарядном платье или в таком роскошном халате, что его тоже можно принять за нарядное платье… Маргариту, которая забрала себе ее, Тасину, дочь, вцепилась в нее – и не отдает, потому что только этим может удержать около себя Михаила.

Пусть его берет, но Лиля… Лиля – это последнее, что осталось в жизни у Таси, ее последняя радость.

Конечно, теперь ей живется легче, у нее есть заботливый муж, но… врут те люди, которые говорят, что жалость для женщины – это первый шаг к любви. Тася жестоко ошиблась, приняв жалость за любовь! Она хотела укутать себя любовью Шульгина, как теплым одеялом, но попала в такой капкан…

Потому что она честный человек, который не может только брать. Ей хочется отдавать – но что? Ей нечего дать Шульгину! Она вся принадлежит Михаилу и Лиле!

Чужому мужу и чужой дочери…

Тася обнаружила, что все еще стоит около телефона и слушает гудки, и положила трубку.

Подошла к стене, на которой висела Лилина фотография. И Лиля там еще маленькая… Лет десять ей, не больше… Сейчас она совсем другая.

Эта фотография – все, что есть у Таси. Когда же она сможет снова увидеть дочь?

Раздался звук открываемой двери, а потом голос Шульгина:

– Тасенька! А у меня окно!

Шульгин с недавних пор вел занятия в партшколе.

Тася отскочила от портрета Лили и села за стол, где лежали ее тетради. Она готовилась к поступлению в училище, но слишком часто печальные мысли отвлекали от работы. Однако Дементий так огорчается, когда видит ее тоскливо глядящей на фотографию Лили…

– Решил забежать посмотреть на тебя. На!

Перед Тасей лег на стол огромный букет ромашек.

– Спасибо! – прошептала она, не очень ловко уворачиваясь от поцелуя.

Но Шульгин был приметлив…

– А почему глаза на мокром месте? – спросил он обеспокоенно.

– Дементий, я с утра совершенно не изменилась! – нахмурилась Тася, вскочила и поспешно вышла – поставить в вазу цветы.

Любовь Шульгина и трогала ее, и злила. Злила прежде всего потому, что ответить на нее было нечем, кроме благодарности, но нельзя же вечно жить с чувством неисполненного долга, да и не благодарности хотел от нее муж!

– Ты обедать будешь? – спросила Тася из кухни.

– Да, – сдержанно ответил Шульгин. И вдруг до нее донеслось изумленное: – Тася?!

Она торопливо вошла с тарелками в руках.

Шульгин держал листок бумаги. Медленно, словно не веря глазам, прочел вслух:

– «Я, Таисия Александровна Шульгина, прошу зачислить меня на первый курс медицинского училища»… Это что?!

– Ну как что, это заявление, – пожала она плечами.

– А почему в медицинское? – недоумевал Шульгин.

Тася отвела глаза.

– Ясно…

Шульгин вскочил и отшвырнул палку так резко, что Тася испуганно вздрогнула, а он… он вдруг пустился вприсядку!

– Эх, яблочко, куда ты котишься, к черту в лапы попадешь, не воротишься!

И с какой же яростью спел он эту веселую песенку…

– Тася, – остановившись, хрипло выдавил Шульгин, – ты хочешь быть моей сиделкой? Делать мне уколы? Банки, клизмы? Так этого мне не надо! Мне нужна жена, а не патронажная сестра.

Схватил ее заявление, скомкал, бросил на стол.

– Прости, Дементий, – сдавленно прошептала Тася. – Я хотела как лучше.

– Скажи, пожалуйста… – Шульгин шагнул к ней, тяжело дыша, – ты видишь во мне только инвалида? Я тебе так противен?

Тася затрясла головой, отвернулась. Слезы подкатили к глазам.

Шульгин схватил ее руку, прижал к своей щеке:

– Я тебя жду каждую ночь. Не тороплю, Тася, но мы не можем жить как соседи. Я хоть и инвалид, но все-таки мужчина. А ты – умная, молодая, красивая женщина, моя жена. Ты моя жена, ёшкин кот!

– Дементий! – уже не скрывая слез, простонала Тася и бросилась вон из комнаты. – Я приду к тебе! Я приду!

Голос Шульгина заставил ее замереть:

– Только жалости и одолжения мне не надо.

Обернулась, беспомощно стиснув руки:

– Я стараюсь полюбить тебя, Дементий!

– Постарайся, – глухо сказал Шульгин. – Только поскорее.

* * *

– Папочка, звал? – Лиля сбежала с лестницы и положила руку на плечо отца, сидевшего в кресле.

Она с удовольствием расцеловала бы его, но постеснялась Полищука, который сидел напротив.

Насторожилась – вид у обоих был угрюмый.

– Да, дочуня, – кивнул отец. – Вот дядя Мирон поговорить с тобой хочет.

Лиля улыбнулась Полищуку, однако вдруг забеспокоилась.

Она отлично знала, где работал этот приятель отца. Он ей не слишком нравился. То ли дело Шульгин! Но Шульгин больше не появляется в их доме. Эта… правильно назвала ее мамочка! – не только чуть не рассорила Лилю с отцом, но и забрала у него лучшего друга.

Ладно, пусть отец дружит с Полищуком. В конце концов, надо же человеку с кем-то дружить!

– Лилюш… – начал Полищук и откашлялся. Лиля с изумлением поняла, что ему трудно говорить…

Что ж такое?

– Ты знаешь, где я служу?

– В органах, – кивнула Лиля, – в КГБ. Должность какая-то… большая…

– Вот-вот, – криво улыбнулся Полищук. – Только в 53-м должность у меня была меньше. А время было суровое… аресты, если помнишь.

– Да, – сказала Лиля. – Время страшное было!

Она помнила, как внезапно уехали мама с Котька, как ее увезли в деревню к Варваре, а отец остался дома, и Варвара молилась, плакала и ее учила молиться: «Проси Господа, чтобы отца еще раз увидеть, чтобы не коснулась его беда лихая!» Лиля плакала от страха, а Сережа сердился на тетку и утешал Лилю: «Не горюй, Карамелька, я никому не дам тебя обидеть, все будет хорошо!»

При мысли о Сереже тепло стало на сердце, и Лиля слегка улыбнулась.

Полищук снова заговорил:

– В МГБ – тогда КГБ так называлось – привлекали старшеклассников, активных комсомольцев в помощь – когда понятых привести, когда в обыске поучаствовать. Вот тогда к нам и попал Сергей Морозов.

– Сережа? – недоверчиво переспросила Лиля, вскинув брови.

– Да, именно он, – продолжал Полищук. – Хочу, мол, помочь родным органам очистить страну от гнид. Доброволец, так сказать…

– Он мне ничего такого не рассказывал, – возразила Лиля.

– Дочуня, – невесело усмехнулся отец, – таким и не принято хвастаться.

Лиля смотрела то на одного, то на другого, и постепенно до нее доходил ужасный смысл слов Полищука.

– Папа, это получается, что он и к нам мог тогда прийти? Тебя арестовать? Маму?

Говоров и Полищук угрюмо молчали. Молчание – знак согласия…

– Я не верю! – тихо, отчаянно сказала Лиля.

– Тебе документы показать? – подал плечами Полищук. – Подпись его?..

– Да! Покажите! – вскинула голову Лиля.

– Завтра заезжай ко мне на работу, – сказал Полищук. – Хоть и не имею права, но для тебя сделаю исключение.

И взялся за бутылку, словно тяжесть известия, которое он сообщил Лиле, стала для него вдруг невыносимой.

– Беги, дочунь, беги, – пробормотал отец, пряча глаза.

Лиля, пятясь, оглядела обоих. Она надеялась, что они сейчас рассмеются и скажут: «Здорово мы тебя разыграли!» Но мужчины молчали.

Слушать их молчание, смотреть на них не было сил! Лиля со всех ног умчалась наверх – к себе.


Полищук с протяжным вздохом поднял рюмку.

– И документ такой есть? – недоверчиво спросил Михаил Иванович.

– Наивный вопрос, товарищ Говоров, – усмехнулся Полищук.

– Да…

Чокнулись и выпили.

* * *

Разговор с мужем не давал Тасе покоя. «Да ведь я над ним просто издеваюсь!» – в итоге сделала для себя такой вывод она. Ну конечно – они живут вместе больше месяца, а отношения и вправду как у соседей.

Тася вспомнила, как все эти годы в доме у Говоровых ее каждую ночь терзала ревность: а что, если Михаил сейчас в постели у Маргариты? Она не хотела знать правду – вполне достаточно было этих мучительных мыслей. И вот так же мучается Дементий. Возможно, он размышляет: о чем же думает его жена, лежа одна в постели? Представляет себя в объятиях Михаила?

Да, его тоже терзает ревность…

Ну что ж, Тася готова была признать: догадки Дементия справедливы, она действительно не могла отделаться от мыслей о любви к Михаилу. Хотела, искренне хотела, но не могла! Однако сейчас вдруг подумала: а если ей стать истинной женой Шульгину – это поможет освободиться?

Может быть, ей, как и Дементию, отчаянно не хватает любви, ласки, ощущения живого тепла рядом? Она не знала в жизни мужчины, кроме Михаила, – что, если только на этом зиждется ее болезненная привязанность к нему?..