Ольга Иконникова - Чужая дорога

Три случая за почти двадцать лет работы – не так уж и много. Такое в любой школе случается.

Вчера Светлана Антоновна целый вечер разговаривала с Ритой в своем кабинете, и обе они вышли оттуда красные, а Рита – еще и заплаканная. А сегодня утром примчался Сергей из Вельска (он там в автопарке работает), и они закрылись в кабинете уже втроем. Сережка там так орал, что его и в коридоре было слышно. Я даже за Императрицу немного испугалась. Он кричал, что это – не ее дело, что они сами разберутся, и что он сегодня же забирает Риту с собой.

С его стороны это полная неблагодарность. Да, Туранская, пытаясь контролировать всё и всех, немного перебирает, но она же хочет как лучше. Она же не чужой для нас человек, и если этого кто-то не понимает, то он – просто идиот.

Я знаю, что директоров школ, интернатов и детских домов за такие вот случаи подростковой беременности отчаянно ругают во всяких там органах образования. И если в обычных школах можно переложить вину на семьи подростков, то у нас всё сложнее.

Нет, про контрацепцию нам тоже рассказывали – и неоднократно. Конечно, делала это не Туранская – ее, рассказывающую нам о сексе, я не представляю. Но, в общем и целом, мы знаем то, что знают обычно и домашние дети.

А у Сухондяевской сейчас как раз тот возраст, когда уже хочется почувствовать себя взрослой. Я помню – мы были такими же.

Детский дом в Солге еще относительно благополучный. Он в стороне от цивилизации, и всякие модные веяния до нас доходят с трудом. О наркотиках тут впервые заговорили пару лет назад, когда из поездки к родственникам вернулся Ромка-трубочист. В городе двоюродный брат дал ему попробовать покурить травку, и он вообразил себя великим наркодиллером, продал свою кожаную куртку (годом ранее подаренную тем же братом) и на все деньги эту травку купил. Решил загнать ее тут, в Солге, и думал сохранить всё в тайне. Как бы не так! Да об этой травке в деревне заговорили сразу же, как только он приехал. Туранская узнала одной из первых. А он тогда как раз должен был переходить в десятый класс. Так Светлана Антоновна быстренько его документы собрала и пристроила его в железнодорожное училище в Ярославле.

Хотя клей у нас раньше нюхали – было дело. Один мальчик даже в больницу попал.

Но это ерунда по сравнению с тем, что происходит в городских интернатах. Там, говорят, старшеклассницы даже проституцией занимаются. В Солге этим заняться трудно – спроса нет. Приезжие тут бывают редко, а местные на это дело денег пожалеют – они и за бесплатно бабу найдут.

Светлана Антоновна и меня просила с Сухондяевской поговорить – объяснить, какой ответственный шаг она собирается сделать, и как хорошенько должна подумать, прежде чем на него решиться. Только что я могу ей сказать? У меня даже парня своего никогда не было. А у них с Серегой, кажется, серьезные отношения, хотя об этом никто не знал. Мы всё удивлялись, чего это он так часто стал из Вельска приезжать.

От ребенка он не отказывается, сказал, что будет искать приработок, чтобы семью содержать. Он вообще ответственный парень. Хотя Императрица считает, что этот задор у него быстро пройдет. Но это же их дело, правда? Кажется, это первый раз, когда я с ней не вполне согласна. Хотя, может быть, права как раз она. Она старше, мудрее.

Конечно, Светлана Антоновна не отпустила Риту с Сергеем. Пока еще она за нее отвечает. Но они уже подали заявление в ЗАГС. Сухондяевской – шестнадцать, так что скоро они станут мужем и женой, и Рита уже не обязана будет Туранскую слушаться. Это Ритино дело, но то, как она ведет себя с человеком, который столько лет о ней заботился, и который желает ей добра, просто безобразие.

Вчера за ужином Швабра произнесла назидательную речь – о правилах уважения к старшим. Слушали ее невнимательно, хихикали. Все, кроме семиклассницы Алки – ей единственной из всего детского дома Швабра, кажется, симпатична. Судя по всему, с тех пор, как выпустился Пончик, именно Алка выполняет его функции по доведению до Швабры нужной информации. Уж не знаю, чем Швабра ее купила.

Завтра я возвращаюсь в Архангельск. Кажется, Туранская об этом сожалеет. Надеюсь, она тоже хотя бы чуточку меня любит.

Я снова была в театре. И не одна. А если ты не догадался, с кем, то это даже странно. Да-да, с Ильей!

Он позвонил так неожиданно, что я даже растерялась. Ты, наверно, уже заметил, что когда я общаюсь с ним, то сильно туплю. Думаю, он весьма невысокого мнения о моих умственных способностях.

Он сказал, что приехал в Архангельск на два дня – по партийным делам. Сказал, что у него есть два билета на моноспектакль Евгения Гришковца, и что он меня приглашает разделить с ним это удовольствие. Я, конечно, не призналась, что я не знаю, кто такой Гришковец. Пришлось ползти в интернет.

Несмотря на то, что спектакль был «моно», скучно не было. Да с Ильей, наверно, скучно не бывает нигде.

Тебе, наверно, интересно, куда мы пошли после спектакля? Мы пошли в «Блин-хаус». Илья предлагал ресторан, но я проголосовала против. Во-первых, там, наверно, ужасно дорого. А во-вторых, я понятия не имею, как себя там вести. Тебе кажется это смешным? Нет, с меню и с салфеткой я бы как-нибудь разобралась. Но там же на столе – куча приборов – для рыбы, для мяса, для салатов. Нас никто не учил, как ими пользоваться. Кажется, нож нужно держать в правой руке, а вилку – в левой. Совсем я дура, правда? Но в детском доме думать об этикете не приходилось.

А в «Блин-хаус» мы с девчонками иногда заходим – там всё вполне демократично. И блинчики с мясом и грибами там вкусные. Илье они тоже понравились. И мы просидели там полтора часа – болтали о том, о сём.

Да, еще мы вспоминали стихи. Илюша (да, да, я уже называю его Илюшей!) читал Есенина, Пастернака. Он хорошо читает стихи, хотя, конечно, в рядовой кафешке атмосфера для этого не совсем подходящая. И я пожалела, что мы не пошли в ресторан. Только не думай, что стихи были о любви. Хотя и о любви, конечно, но не только. О любви мы с ним вообще не говорили.

А потом он проводил меня до общежития. А ты что подумал? Что мы пошли к нему в гостиницу? Ты слишком плохо о нём думаешь. Мне кажется, он в этих вопросах ничуть не похож на нынешних кавалеров. И это хорошо. К тому же, мы просто сходили с ним в театр. Это ведь его ни к чему не обязывает, правда?

Весной по всей области пройдут выборы в местные органы законодательной власти, и все политические партии уже начали свои предвыборные кампании. Конечно, и «Единая Россия» тоже.

Я уже разговаривала по этому поводу с Ильей. Мы иногда с ним перезваниваемся – просто так, по-дружески. И ничего такого, о чем ты, может быть, подумал.

Он тоже участвует в этой гонке. Сказал, что если выборы окажутся успешными, то он пройдет в собрание депутатов Вельского района. Я спросила – не слишком ли это мелко? Ну, чем они занимаются в этом районном собрании? Решают вопросы вывоза мусора и благоустройства территории?

А он засмеялся и ответил, что с его стороны претендовать сразу на место в Государственной Думе было бы слишком опрометчиво. Сначала – районное собрание, потом – областное, а там уже, если получится, – Москва.

Он сказал, что рассчитывает на нашу помощь во время предвыборной кампании. Дашка в нее уже включилась – расклеила плакаты в Солге и готовит встречу Кухаренко с избирателями. Завидую ей белой завистью.

Тебе не кажется, что Дашка в Илью влюблена? Ну, может, не влюблена, но увлечена им точно. Иначе с какой стати она взялась бы так активно ему помогать? Заметь – просто так, без всякого денежного вознаграждения.

Ты думаешь, я должна спросить у нее об этом напрямую? Как бы не так – она даже разговаривать со мной на эту тему не станет. Я уже тебе говорила, какая она скрытная. Нет, я ее вполне понимаю. Я тоже считаю, что это – личное, и она имеет полное право о своих чувствах никому не рассказывать. Даже лучшей подруге.

Представляешь, мы с ней никогда о любви не говорили. Может быть, потому, что ни она, ни я раньше не были влюблены?

Ты только не подумай, что я ревную. Ничуть. И Даша, и Илья – свободные люди и имеют право влюбляться в кого хотят. Только я думаю, что с ее стороны влюбиться в такого человека, как он, было глупо. И тут я вовсе не о происхождении говорю (классовые предрассудки, к счастью, остались в дореволюционном российском прошлом). Я о том, что у Ильи сейчас такой период, когда на всякие там романтические истории ему должно быть совершенно наплевать. И если Дашка этого не понимает, то мне ее жаль.

Ты, может быть, хочешь сказать, что я веду себя так же глупо, как она? Вовсе нет. Да, он мне нравится – с этим я не спорю. Но я прекрасно понимаю, что показывать ему это сейчас, когда он по уши в предвыборной борьбе, – идиотская затея.

Дашка, кстати, очень ранимый человек, хотя по ней этого не скажешь. Но я-то знаю. Я – ее лучшая подруга.

Кстати, ты знаешь, почему она – именно Найденова, а не какая-нибудь там Антонова или Степанова? Ее так в доме малютки назвали – потому что ее на вокзале нашли. Ее мать там оставила – в туалете. Никто и не знал, что она была беременна. А она родила Дашку и бросила – потому что боялась приехать домой с ребенком. Она в Вельске в профтехучилище училась. Училище, правда, пришлось бросить. Но дома о ребенке она не сказала – так про Дашку никто из ее родственников и не знал. А мать неспокойную совесть глушила алкоголем. А потом ее ослабленный запоями организм не справился с воспалением легких – она только перед смертью рассказала старшей сестре о ребенке. Тетка нашла Дашку, когда ей было уже десять лет. Она хотела ее удочерить, но ей не разрешили – фабрика, на которой она работала, закрылась, и она жила на пособие по безработице. Но на каникулы из детского дома ее забирала. Она рассказывала мне, как они вместе ездили на море – кажется, у нее это лучшее воспоминание из детства. Потом тетка нашла работу, снова захотела забрать Дарью из детского дома, но этому воспротивился ее муж, которого она нашла как раз на новой работе. Дашка еще ездила к ним несколько раз в гости, но, наверно, дядюшка встречал ее не очень приветливо, потому что ездить туда она перестала.