Ольга Иконникова - Чужая дорога

Я поспешно подбираю упаковку.

– Послушайте, Варвара Кирилловна, я хочу, чтобы вы сразу поняли то, без чего работать здесь вам будет сложно. Здесь – трудные дети! Трудные во всех смыслах этого слова. Да, здесь не коррекционный, а обычный детский дом, но это мало что меняет. Здесь каждому ребенку можно поставить диагноз, и ЗПР – это самое малое. Вы знаете, что такое ЗПР? Задержка психического развития. У них недостаточно развиты память, внимание, мышление. Большинство из них труднообучаемы. Это не их вина. Причинами могут быть и плохая наследственность, и девиантное поведение родителей, и многое другое. Здоровых детей в детских домах нет – они сразу привлекают внимание потенциальных родителей и попадают в приемные семьи.

Она говорит ужасные вещи со спокойствием, которое меня шокирует. От напряжения я начинаю крутить в руках спокойно лежавший до этого на столе карандаш, и он падает на пол. Туранская делает вид, что этого не замечает. Но я всё-таки наклоняюсь за ним.

– А Лера? Как же Лера? – хватаюсь я за соломинку. – Ей тоже ставили такой диагноз? Она окончила университет! Вы сами пригласили ее работать воспитателем! А Даша Найденова? А девочка по прозвищу Ушастик?

Туранскую вопрос не смущает. Наоборот, мне кажется, он ей приятен. Наверно, любому педагогу нравится рассказывать о своих педагогических удачах.

– Нет, у Леры такого диагноза не было.

– Тогда почему же ее не удочерили?

– А ее удочеряли. Дважды. Но оба раза ей не повезло с приемными родителями. Хотя они, наверняка, думали по-другому. Первый раз ее взяли в семью совсем маленькой – ей было годика два или три. К этому возрасту определенный отпечаток детский дом на ребенке уже оставляет, но, думаю, удочерители знали, на что шли. Может быть, они нашли бы подход к Лере, и она стала бы нормальным семейным ребенком, но спустя полгода родители развелись, и ни один из них не захотел брать на себя ответственность за нее. Ее вернули в детский дом, сославшись на ее сложное эмоциональное состояние – частые перепады настроения, истерики, нежелание слушаться взрослых. Характер у нее, действительно, сложный, но разве такого не бывает у родных детей? Второй раз она пробыла в семье тоже недолго – женщина, которая ее удочерила, была мамой двух взрослых сыновей. Когда она первый раз приехала в детский дом, то сказала, что всегда мечтала о дочке – ей хотелось заплетать девочке косички, наряжать в бальные платьица. Я сразу стала отговаривать ее от Леры – та меньше всего была похожа на Мальвину. Но женщина была уверена, что любая девочка мечтает о Барби и платьях с рюшами. Через несколько месяцев она признала, что была не права. Лера категорически отказывалась носить платья и отращивать волосы, и вместо таких приличных для девочки занятий, как игра на фортепиано или рисование, бегала с мальчишками по крышам гаражей. Приемная мать заявила, что сыновья у нее уже есть, а девочки она в Лере решительно не обнаружила.

Я не могу сдержаться и фыркаю. Туранская улыбается.

– Как ни странно, но Лера была счастлива, что вернулась сюда. Большинство детей мечтают попасть в семью, а она, когда снова оказалась в детском доме, бросилась мне на шею и сказала, что больше никуда не поедет. Да, собственно, потенциальные приемные родители ею больше и не интересовались – наверно, два отказа были для них предупреждающим сигналом. И знаете, я была этому рада. У воспитателя в детском доме не должно быть любимчиков, но, признаюсь, я всегда была к ней неравнодушна. Но, уверяю вас, свои предпочтения я никак не афишировала. Звезд с неба в школе она не хватала, но я надеялась, что она поступит в университет. За последние десять лет только трое наших выпускников поступали в вузы. Сергей Ставров учился на механическом, но был отчислен со второго курса – так и не смог одолеть технические дисциплины. Ушастик (не поверите, но даже я называю Дину именно так) окончила лесхоз. Но в ее успехах большой заслуги детского дома всё-таки нет – это я должна признать. Она попала к нам, будучи уже почти взрослой – когда ее мать лишили прав, Дине было уже почти четырнадцать. Я даже волновалась – сможет ли она у нас освоиться. Но, судя по всему, при матери-алкоголичке, она была знакома и не с таким. Она умела курить, а однажды на спор даже выпила полстакана самогона и смогла после этого самостоятельно добраться до спальни девочек (конечно, тогда я этого не знала). Словом, при таких привычках и железном характере она сразу стала здесь своей. А характер у нее, в самом деле, железный. Она сразу решила, в какой институт и на какую специальность она хочет поступать, и в школе интересовалась только теми предметами, которые нужны были для поступления. На иностранный язык, географию и многие другие дисциплины она просто махнула рукой. Учителя ругались, грозились отчислить ее из школы, но тройки ей всё-таки ставили, тем более, что по предмету, который вел директор школы – по математике – она была в числе лучших. Сейчас она работает в каком-то ландшафтном агентстве. Да, вы еще говорили о Даше Найденовой – она, хоть и не получила высшего образования, тоже девочка не глупая. Окончила колледж. Хотите знать, почему ее не удочерили? Она до десяти лет очень сильно хромала. Она и сейчас прихрамывает – но это почти не заметно. Мы консультировались тогда с областными врачами – те только разводили руками. А потом наш хор поехал в Москву – на фестиваль художественной самодеятельности детских домов и интернатов. Там Дашу увидел известный столичный хирург и предложил операцию в московской клинике. Думаю, если бы ее хромоту вылечили раньше, она вполне бы подошла той мамаше, которая хотела, чтобы девочка была похожа на Мальвину – Даша достаточно симпатична. Она тоже вполне могла бы поступить в институт – если бы у нее была в этом потребность. Но мечты выпускников детского дома, как правило, прозаичны. Другие наши выпускники о высшем образовании даже не задумывались. Может быть, как директор детского дома я не должна об этом говорить, но некоторым их них непросто освоить программу даже обычного училища. Большинство это осознают и сразу устраиваются на работу – грузчиками, посудомойками.

Звонит телефон, Светлана Антоновна поднимает трубку и минут пять с кем-то разговаривает – я даже не понимаю, о чём. Более того, я не слышу ни слова – я перевариваю полученную информацию. И чувствую, что не могу переварить.

– Утомила я вас, да? – участливо спрашивает она, закончив телефонный разговор. – Вы, конечно, читали «Республику ШКИД» и «Педагогическую поэму» и думаете, что из любого, даже самого трудного воспитанника может получиться что-то стоящее? Вы будете разочарованы. Во-первых, описанные в этих книгах методики воспитания отнюдь не идеальны. Во-вторых, условия тогда были другими. В-третьих, использовать рекомендованное Макаренко трудовое воспитание сейчас нельзя в силу законодательных ограничений.

– А как можно вообще работать здесь, если знать, что наша работа приносит им так мало пользы?

Туранская надевает очки и внимательно смотрит на меня.

– Это хороший вопрос. Может быть, вы будете разочарованы, но многие наши воспитатели предпочитают его себе не задавать. Они просто работают и получают за это зарплату (весьма скромную, кстати). Им не до философии. Да, мы знаем, что из наших воспитанников вряд ли получится Ломоносов или Алферов, но некоторые из них становятся хорошими родителями и неплохими специалистами в своих профессиях, пусть не звездных, но таких нужных людям. Просто нужно изначально понимать ситуацию и не требовать слишком много ни от наших воспитанников, ни от наших воспитателей.

Часть шестая. Лондон – Солга – Лондон (

vc

.

com

)

Привет, Варюха!

Спешу доложить, что отработал в редакции первую неделю. Кажется, пришелся ко двору, несмотря на то, что русских сейчас в Великобритании, как бы это помягче сказать, не очень жалуют. Но у нас газета интернациональная, так что все тип-топ. Вчера ходил с коллегами в паб и выпил пинту довольно-таки неплохого пива. Я бы и больше выпил, но компания подобралась непьющая – не хотелось выделяться.

Отправляю фотку, как ты и просила. Если ты не догадалась – на заднем фоне – Биг Бэн. У тебя могла бы быть такая же. Признайся, что ты уже сожалеешь о своей глупости.

Жду фотографии от тебя. Надеюсь, у вас в деревне есть достопримечательности, на фоне которых не стыдно себя запечатлеть?

Ты редко выходишь в контакт. Погрузилась в работу или быт заел?

Варвара, ты где? У тебя все в порядке?

Привет, мой старый лондонский друг!

Да, у меня все в порядке, если можно назвать порядком плохие дороги и кучу дураков вокруг. Но я же не в Лондоне, а в России. Так что все в норме.

Не знаю, интересно тебе или нет, но всё равно расскажу, как я тут, в Солге, устроилась. Кстати, официально она называется Солгинской, а в простонародье ее зовут так же, как и двести лет назад – Солгой. Наверно, это обычная деревня – такая же, как и тысячи других по всей стране, но мне она кажется чем-то из ряда вон выходящим.

Сейчас ты скажешь, что ты меня предупреждал. Да, да, и Лида тоже! Но вы мне говорили о неблагоустроенных домах, и к этому я внутренне подготовилась – даже распечатала статейку из интернета «Как топить печь». Но с этим как раз проблем не возникло. В интернате что-то вроде центрального отопления. Вернее, отопление-то автономное, не поселковое, но с центром в интернатовской котельной. Топят печь в одном месте, а тепло по трубам бежит по всему зданию. Печь топит специально обученный человек, так что ту статейку я уже пустила на черновики. Вода тоже не из колодца, а из скважины. И повариха готовит не только на воспитанников, но и на воспитателей, так что об этой стороне быта думать тоже не приходится. Скажешь, санаторий? Как бы не так!