В ее голосе – ужас. Она встает (почти вскакивает!) с дивана и идет ко кроватке сына.

– Я свою мать не знала никогда. Она меня в дом малютки подбросила. Многие говорят, я ненавидеть ее должна – вроде как, она меня нормальной семьи лишила. А я ей благодарна. Ведь она могла аборт сделать, правда? И тогда вообще ничего этого не было бы! А она не сделала. И теперь у меня есть Никита. И Сережка. И этот дом. Вам, наверно, трудно понять, да?

Она шмыгает носом. И я тоже шмыгаю. И ничуть этого не стесняюсь.

10

Ресторан «Жемчужина севера» оказывается всего в нескольких минутах ходьбы от Ритиного дома. Довольно уютный зал на первом этаже гостиничного комплекса. Я прихожу туда раньше Кухаренко – кажется, это не очень прилично, но не шататься же в мороз по незнакомому городу.

Изучаю меню. После чая и печенья с маслом есть почти не хочется, но блюда на картинках выглядят весьма аппетитно.

– Рекомендую «семгу по-боярски», – Кухаренко садится напротив и виновато улыбается.

Одет он без шика (я почему-то думала, что он придет в ресторан при полном параде – чтобы впечатление произвести), но вполне добротно – светлая водолазка, темно-зеленый вязаный жакет.

– А «по-боярски» это как? – интересуюсь я.

– С кальмарами, мидиями и креветками.

Сам он меню даже не раскрывает – наверно, бывает в этом общепите достаточно часто, чтобы выучить его наизусть.

– С креветками? – удивляюсь я. – А что, бояре ели креветок?

Он смеется:

– Да кто теперь разберет? Но если они икру красную ложками ели, то почему же креветок есть не могли?

Симпатичная девушка-официантка записывает в блокнотик и семгу по-боярски, и шашлык, и греческий салат, и кофе (мне – с молоком и сахаром, Илье – без), и мороженое с шоколадом.

Честно говоря, заработная плата воспитателя детского дома не позволяет так шиковать, но я – совсем не феминистка и надеюсь, что Кухаренко – джентльмен. Наверно, если бы я любила спиртное, я бы заказала мартини или коньяк – чтобы сразу выяснить, не жмот ли мой герой.

– Извините, я задержался. Надеюсь, вы не замерзли?

Я отключаю звук у телефона и небрежно взмахиваю рукой (такой картинно-театральный жест):

– В ресторане довольно тепло.

Он одобряет шутку мягкой улыбкой:

– А что вы делали до ресторана? Надеюсь, наш город вам понравился?

Я едва не заявляю, что гуляла по магазинам (я же даже знаю название одного из них – «Престиж»). Но вовремя спохватываюсь – врать не хорошо, тем более по мелочам. И честно говорю:

– Навещала бывшую воспитанницу нашего детского дома. Очень милая девочка.

У Кухаренко звонит телефон. Он взглядом просит разрешения ответить, и когда я киваю, бросает в трубку несколько скупых фраз: «Да», «Думаю, это разумно», «Созвонимся». А потом совершает даже более решительный поступок, чем я пять минут назад – он вовсе отключает телефон.

– У вас, Варвара Кирилловна, очень важная работа. Мы с коллегами стараемся по мере возможности помогать Светлане Антоновне, но я сам понимаю, что действуем мы зачастую формально. Привезли подарки, сказали несколько дежурных фраз и уехали. Я раз пять бывал в Солге, но, к стыду своему, не помню ни одного тамошнего питомца.

– Даже Артема? – выдыхаю я. – Он говорил, вы возили его на космодром.

Официантка приносит салат и одаривает Илью улыбкой. Наверно, он тут знаменитость. Хотя девушка может улыбаться и обычному – незнаменитому, но симпатичному – мужчине.

– Нет, Артема я помню! Меня с ним познакомила еще одна бывшая воспитанница вашего детского дома.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не произнести имя Леры. Неопределенно хмыкаю:

– Кажется, раньше детский дом был больше.

Илья откладывает вилку в сторону:

– Да, там странная история произошла. Наше министерство (областное) отчего-то решило, что деревня – неподходящее место для детей. Но, думаю, вы и сами знаете…

Официантка приносит горячее и забирает тарелки из-под салата.

– Я слышала, что инициатива реорганизации детского дома шла из Солги – будто бы было какое-то письмо.

Я знаю о письме из дневника Леры. Может быть, кроме нее, он никому об этом не говорил. Тогда мое заявление его удивит. Неважно. Лера могла сказать об этом кому-то. Да той же Зое, например. Он же не знает, какие у них отношения.

– Да, было письмо. Не знаю, от кого – я пытался это выяснить, но у меня не получилось. В министерстве мне вежливо, но твердо объяснили, что они не считают нужным разглашать эту информацию. Более того, мне намекнули, что само мое желание подвергнуть критике решение, принятое областными чиновниками в полном соответствии с курсом, заданным Москвой, как-то плохо сочетается с деятельностью депутата, избранного от партии власти. Так что можете считать, что я струсил.

Он мило краснеет. Думаю, даже Лера, несмотря на весь ее воинственный настрой, не стала бы его упрекать. Он поступил правильно – так, как на его месте поступил бы каждый нормальный человек.

Обсуждать и дальше это таинственное письмо я не считаю нужным.

– Илья Сергеевич, расскажите мне про Вельск.

И он рассказывает – интересно, с юмором.

За десять минут я узнаю, что:

1) Вельск старше Москвы на целых десять лет (кто бы мог подумать?);

2) на его гербе изображена наполненная дегтем бочка на золотом, между прочим, фоне;

3) в городе – почти двадцать три тысячи жителей;

4) именно здесь находится единственный в области ипподром (да-да, и скачки проходят!);

5) расстояние от Вельска до Москвы – чуть больше семисот километров (Архангельск – на двести километров ближе).

Если каждый областной депутат так же хорошо знает историю, географию и экономику населенного пункта, который он представляет, то политическая сфера нашего региона не так уж и плоха.

Он извиняется, что из-за очередного совещания не может проводить меня на вокзал (какая ерунда, я знаю, где он находится) и предлагает в следующие выходные съезить в известный не только на всю область, но уже даже и на всю страну спортивно-туристический комплекс (там даже чемпионат России проводился!) покататься на лыжах (можно даже на горных, если снега будет достаточно). А почему бы и нет?

Расстаемся мы почти друзьями, но так и не переходим на «ты» (глупо, да?).

11

Евгении Андреевне Заболоцкой я звоню на следующий день. Предлог – оставленные ею в Солге книги. Я уверена, что она оставила их намеренно (прочитала/ не понравились/ купила электронную книгу – нужное подчеркнуть), но для звонка повод есть.

Я предлагаю привезти ей в Архангельск те книги, которые, может быть, ей нужны. «Нет, право же, это не сложно». Она не рассыпается в благодарностях, но говорит «спасибо» довольно тепло – так, как и должен говорить каждый вежливый человек.

Когда я довольно-таки нескромно сообщаю, что я отвезла дубленку Рите, ее голос становится еще теплее. Она интересуется делами в детском доме, и я рассказываю о воспитанниках и педагогах (о своем разговоре со Шваброй по поводу Сухондяевской, о малиновых (да-да, теперь уж малиновых!) волосах Палагуты, о Темке и новых питомцах, прибывших из Котласа).

Она говорит с горечью:

– Да, жаль, что так получилось.

Она не добавляет, чего ей жаль, но это и без слов понятно.

– Евгения Андреевна, а вам не хочется вернуться?

Я слышу в трубке хрипловатый смешок:

– В одну реку, Варвара Кирилловна, нельзя войти дважды. Это еще Гераклит сказал.

– Но вы бы остались в Солге, если бы знали, что детский дом не расформируют? Уверена, Туранская была бы рада. Сейчас тут работают почти сплошь новички – и я, и Зоя, и наш социальный педагог Лаптев.

Она отвечает после заметной паузы:

– Если бы знала – осталась бы. Да, собственно говоря, когда пришел приказ о реорганизации, а не о закрытии, я еще была в Солге. Можно было бы отказаться от работы в Архангельске, но тогда без работы в детском доме остался бы кто-то другой. А мне предложили хорошее место, неплохую зарплату – Светлана Антоновна столько хлопотала. Правда, потом оказалось, что некоторые наши воспитатели после такой нервотрепки предпочли разъехаться кто куда. Но, это уже другая история…

– Но, насколько я знаю, весь этот кавардак начался не просто так. Было письмо. Из Солги. В областное министерство образования. У вас же подруга там работает, Вы должны знать.

Она молчит. В шоке? Переваривает? Сомневается? Кому-кому, а именно ей Лера могла сказать про письмо.

– Какое письмо? – глухо спрашивает она.

Я терпеливо объясняю.

– Ерунда! – она отвергает мои доводы так резко, что мне становится обидно. – Милая девушка, вы идеализируете наших чиновников. Неужели вы, в самом деле, думаете, что они отреагировали бы так быстро на обычное, рядовое письмо? Вот если бы кто-то на прямой линии с Президентом эту идею озвучил – тогда да. А так – глупости!

– Но вы же можете это узнать наверняка! – настаиваю я. – У вас же подруга…

– Варенька (ничего, что я вас так, без отчества называю?), во-первых, моя подруга – не министр, а простой делопроизводитель в одном из отделов министерства. К тому же, в октябре она вышла замуж и уехала с мужем в Москву – на ПМЖ. Во-вторых, я не считаю нужным ворошить то, что уже не воротишь. Какой от этого толк? Восстанавливать Солгинский детский дом в прежнем формате никто не станет. Да, решение было необдуманным. Только кто из чиновников захочет в этом признаться? Тогда к чему все эти вопросы?

Ответа у меня нет. Я кладу трубку, чувствуя себя полной дурой.

12