Ольга Иконникова - Чужая дорога

Я делаю изрядный глоток вина.

– Но я по-прежнему не знаю, кто написал то письмо…

Настя тянется к моему бокалу.

– А какая разница? Ну, узнаешь ты, кто его написал, и что? Что от этого изменится? Ну, скажете вы дружное «фи» этому писателю, а он, может быть, давным-давно из вашей Тмутаракани уехал, и ему плевать на ваше порицание. Ты заигралась в эту историю – вот, что я могу сказать. Я не знаю, что это за Солга такая, но уверена, что там – не курорт. С какой стати ты должна там прозябать? Кстати, а почему бы нам не махнуть куда-нибудь на праздники? Может быть, в Сочи? Покатаемся на лыжах. Или, наоборот, куда-нибудь на пляж? В Таиланд, например. Представляешь, как Андрей обрадуется?

Неделя на пляже под пальмами с книжкой в руках – прекрасный отдых! Куда как поэтичнее, чем вытирать сопливые носы орущих «метеоров». Но в детском доме каникул не бывает. Дети – не станки, их на время праздников не остановишь.

– Ты подумай, Варя! – советует Настя. – Не обязательно ехать на море прямо сейчас. Съезди после праздников в Солгу, напиши заявление об увольнении. Сколько там по трудовому кодексу отработать нужно? Две недели?

Я почти автоматически киваю. Я и сама уже думала об этом.

Новый год мы встречаем в ресторане – я, родители, сестра. Шоу забавное, музыка хорошая, компания (мини-университетский корпоратив!) тоже неплохая. Хотя девушка-ведущая после нескольких часов работы почти не стояла на ногах – злоупотребила шампанским.

Илья поздравил меня с праздником по телефону – позвонил сразу после полуночи. Честно скажу – было приятно. Андрей написал в контакте. Аркадий отправил смс-ку.

С Евгенией Андреевной мы встречаемся второго января. Я прихожу в кафе раньше нее и заказываю бельгийские вафли с шоколадным соусом.

Заболоцкую я знаю тоже только по дневнику Леры и представляю ее совсем девчонкой – в меру строгой, но азартной и все понимающей. Поэтому когда в зал входит хоть и не старая, но «не первой свежести» женщина, я никак на нее не реагирую.

– Варвара Кирилловна? – она останавливается у моего стола и вопросительно поднимает тонкие брови.

Я делаю вид, что узнала ее с первого взгляда.

Пока она разбирается с меню, я довольно невежливо ее изучаю. Русые волосы до плеч, тонкие руки без следов салонного маникюра, подтянутая фигура. Одета без выпендрежа, но со вкусом.

– Вы извините, Варя, я пока ничего не смогла узнать о письме. Подруга еще не вернулась в Россию. Я ей написала по электронке, но ответа не получила. Да и раньше, чем она приедет сюда, она не будет звонить коллегам в министерство.

– Ничего, – говорю я. – Я уже даже сомневаюсь, было ли вообще это письмо. А если даже и было, то какая теперь разница?

Она греет замерзшие руки о чашку с чаем.

– Что-то мне не нравится ваше настроение, Варя. Вы извините, что я вас просто по имени называю. Устали в Солге, да? Захотелось вернуться домой?

Я не отвечаю ни «да», ни «нет». Она понимающе кивает. И я выпаливаю:

– Да, я подумываю об этом.

Объяснять причины я не намерена. Не могу же я сказать, что приехала туда не просто так, а чтобы познакомится с Артемкой и Ильей, чтобы не чувствовать себя виноватой перед Лерой.

– Нет, нет, вы все правильно делаете, – Заболоцкая отставляет чашку чуть в сторону и принимается за свою порцию вафель – с банановым мороженым. – Если есть сомнения, нужно бежать оттуда. А иначе сами не заметите, как не сможете выбраться из этого болота. Как Туранская, как Дубровина, как я.

Я цокаю языком:

– Вы-то смогли.

Она облизывает испачканные мороженым губы.

– Нет, не смогла. Я возвращаюсь к ним. Не в Солгу, нет. Устраиваюсь в здешний детский дом – туда, куда наших ребят перевели. Дома считают, я свихнулась. От нормальных детей снова иду к приютским. Дети еще не знают. Надеюсь, обрадуются. Все-таки это очень важно – чтобы рядом был человек, на которого ты можешь рассчитывать. Правда?

Она улыбается, и сразу начинает выглядеть моложе. И мне ужасно хочется все ей рассказать – и про Леру, и про Артемку. И я рассказываю – быстро, пока не передумала. Умалчиваю только о Кухаренко.

Она умеет слушать. Она не задает вопросов, не поддакивает, не высказывает ни сожаления, ни сочувствия, ни поддержки. Просто слушает. Но в ее зеленых глазах отражается столько всяких чувств – от удивления до чего-то похожего на одобрение, – что слова и не нужны.

– Вы не должны были сворачивать со своего пути только потому, что на него выскочила Лера.

Она говорит это тихо, но без тени сомнения.

– Вы хотели учиться в Лондоне – так поезжайте туда, если это еще возможно. Благородство – это хорошо, но до определенного предела. Разочарованный воспитатель не способен сделать счастливыми своих воспитанников. Я не пытаюсь философствовать, но рано или поздно, вы поймете, что совершили ошибку, и за эту ошибку возненавидите и себя, и их. А они ни в чем не виноваты. Да, и послушайте – Лере вы тоже ничего не должны.

Она говорит спокойно – как будто о чем-то привычном. Таким же тоном она могла бы рассказывать о новой марке кефира, который она купила в соседнем супермаркете. Или о рецепте пирожного, который прочитала в рекламной газете. Честно говоря, это обидно.

– А разве вы кому-то что-то должны? – чуть не выкрикиваю я. – Зачем вы снова лезете в это болото?

Ее плечи чуть приподнимаются. Она ни на йоту не рассердилась.

– Я же говорю – сумасшедшая. Но вам совсем не обязательно становиться на меня похожей. И поймите – детям можно помогать и по-другому. Приезжайте к ним в гости, отправляйте подарки. Или усыновите кого-нибудь. Только не потому, что вы кому-то что-то должны. А просто так.

«Привет из солнечного Таиланда, Варюха!

Как там у вас, на севере? Извини, что долго не отвечал. Целую неделю не пользовался гаджетами. Из принципа. И собираюсь эту практику продолжить – так что не обижайся, если вдруг опять буду «вне зоны действия».

Ты уже знаешь, что из Лондона я сбежал. Да, признаюсь, – дезертировал. Ты спрашиваешь, почему? Не поверишь, но сам не знаю. Туман, скука – это понятно. Но дело даже не в этом. Точнее, не только в этом.

Кстати, папаша, как ни странно, рад. Наверно, в нынешних условиях мэрам, которые держат нос по ветру, не полагается отправлять отпрысков в страну потенциального противника.

А ты как? Все еще в Солге? Послушай совета – линяй оттуда. Хочешь, приеду за тобой? Ударим, так сказать, автопробегом по бездорожью. Представляешь лица твоих нынешних соплеменников, когда ко крыльцу подкатится карета? То есть, «феррари», я хотел сказать – согласись, это почти одно и то же. Времена меняются, и транспортные средства – тоже.

Кстати, если встретишь Лиду, стребуй с нее что-нибудь за проигранное пари. Помнишь, я тебе писал? Она была уверена, что ты не пробудешь в Солге и пары месяцев. Пусть хоть конфет детям купит или памперсов – ты знаешь, что нужнее.»

Я еду в Солгу писать заявление об увольнении. Думаю, Туранская не удивится. А Удальцова, наверно, расстроится.

А «метеоры»? Я даже самой себе боюсь признаться, что к ним привыкла. Даже к Эдику Добронравову.

Зоя встречает меня на крыльце. Я едва успеваю подумать: «Надо же, как соскучилась!», как она выплескивает:

– Из Москвы звонили, из больницы, где Темка лежит. У него опухоль в голове нашли.

Остальное я выслушиваю уже в комнате. Я так и сижу на диване – в пальто, в сапогах. На полу лужица от растаявшего снега.

Что могло стать причиной заболевания, никто сказать не берется. Может быть, травма, может быть, нервное потрясение или что-то другое. Но положение настолько серьезно, что операцию нужно делать срочно. Более того, на такой стадии развития заболевания даже известные московские врачи за операцию не берутся. Говорят, нужен специалист очень узкого профиля – таких во всем мире единицы. Главный российский хирург (она так и сказала – «главный российский») такого профиля уже очень стар, и хотя он еще делает операции взрослым больным, брать на себя ответственность за ребенка не готов.

Лечащий врач Артема уже связался с зарубежными клиниками, в двух из них согласились помочь. Но стоит такая операция бешеных денег. В израильской клинике – двадцать пять тысяч долларов. В немецкой клинике – тридцать тысяч евро. Чтобы повысить шансы на благоприятный исход, операция требуется срочная. В Израиле в расписании у нужного хирурга нашли окно, куда он согласился записать Артема, но деньги должны поступить на счет клиники до операции.

Я в пальто, но мне холодно.

– А государство может выделить эту сумму? Или кто там выделяет – фонд социального страхования?

Зоя качает головой:

– Он посоветовал обратиться в благотворительные фонды – я туда еще не звонила. А Темке уже загранпаспорт начали оформлять говорят, в таких случаях, можно по срочному, за несколько дней. Как хорошо, что ты приехала!

И тыкается лбом мне в плечо.

Мы садимся на телефон с самого утра. Звоним по очереди – то Зоя, то я, то снова Зоя. Перед нами бумажка с надиктованными лечащим врачом Артема медицинскими терминами и названиями зарубежных клиник. На другом листке – найденные в интернете номера телефонов благотворительных фондов.

В первом фонде нам вежливо сообщают, что у них – совсем другой профиль. Они помогают детям с особенностями развития – прежде всего, аутистам.