Я возвращаюсь в действительности, к педсовету, когда все сидящие за столом поворачивают головы в мою сторону.

– Варвара Кирилловна, вы меня слышите? – по тону, каким ко мне обращается Туранская, я догадываюсь, что это уже не первый заданный мне вопрос.

Я лепечу, как провинившаяся школьница:

– Нет, простите, я задумалась.

– Нужно быть внимательнее, Варвара Кирилловна. Мы должны требовать внимательности не только от детей, но и от себя самих. Но ничего, я понимаю. Сначала я хотела бы отметить, что наш коллектив, прежде всего именно вы и Зоя Константиновна, проделали огромную работу. Проделали искренне, и в ваших посылах мы ничуть не сомневаемся. Но трудно ожидать непредвзятости от совершенно посторонних нам людей. Они не знают вас, и в условиях, когда мы каждый день слышим и читаем о каких-то мошенниках, я могу понять, почему они сомневаются. Да, они не правы, я признаю, но каждому не объяснишь мотивы ваших поступков.

И хотя я уже полностью сосредоточилась на ее словах, я все еще не улавливаю их смысл. Как будто она говорит не по-русски.

– Историей Темы заинтересовались в областном министерстве образования, – шепчет сидящая рядом Евгения Андреевна.

Заболоцкая приехала в Солгу за характеристикой с бывшего места работы – она все-таки устраивается работать в архангельский детский дом. На педсовет пришла с разрешения Туранской – «понастальгировать».

– Да, раз вы не слышали, я повторю. Я разговаривала вчера с заместителем министра. Он выразил недоумение, почему сбором денег на операцию мальчика занимается не какая-нибудь благотворительная организация, а частное лицо. Я попыталась объяснить, что вы – воспитатель Артема, и вам небезразлична его судьба, и он даже признал, что по-человечески нас понимает. Но как официальное лицо он не может одобрить ситуацию, которая может бросить тень на все образование региона. Вы поймите – не очень порядочные люди могут раздуть из мухи слона. Достаточно какой-нибудь газетенке задать вопрос, а не пытаетесь ли вы получить из этого личную выгоду, как поднимется целая волна.

Не выдерживает Зоя:

– Светлана Антоновна, но у нас же есть документы, переписка. Мы заключили с клиникой договор.

– Зоя Константиновна, я-то это понимаю. И даже в министерстве это понимают. Но жадная до сенсаций и сплетен публика не будет в этом разбираться. К тому же, согласитесь, сейчас возникла неловкая ситуация – вы заявляли, что нужно собрать двадцать пять тысяч долларов, а когда деньги оказались собранными, вдруг выясняется, что этого мало.

– Но вы же знаете, Светлана Антоновна, что случилось, – это опять Зоя.

– Да, знаю, – подтверждает Туранская. – Но другие-то не знают и вполне обоснованно сомневаются. Вы посмотрите на это дело как сторонний обыватель. Вы прониклись сочувствием, отправили сумму на указанный в объявлении счет и надеетесь, что операция ребенку уже проведена. А вместо этого читаете в интернете, что нужны еще деньги. Тут кто угодно может подумать, что он отправил деньги мошенникам. Разве не так?

– Светлана Антоновна, если Вы считаете нужным, мы можем разместить в социальных сетях дополнительную информацию – письмо из израильской клиники, например, – это уже Заболоцкая. – Люди поймут!

– Милая Евгения Андреевна, скажите честно, неужели вы надеетесь, что за неделю вам удастся собрать недостающую сумму?

Заболоцкая молчит, и Туранская смотрит на меня. Я признаю:

– Шансов мало.

И от того, что я впервые произношу это вслух, уже не могу удержать слезы. Они катятся по щекам, попадают в рот и на блузку. Сидящий напротив Лаптев тактично отводит взгляд.

– Вот! Если операции не будет, и с мальчиком что-то случится, вы представляете, какой будет общественный резонанс? Вас, а значит, и весь Солгинский детский дом, обвинят в мошенничестве. Это вы понимаете?

Я понимаю. Я и сама, когда читала раньше в интернете подобные объявления, нет-нет да и думала – а не лохотрон ли это? И что? Пусть думают, пусть говорят, пусть пишут что хотят. Какая разница?

Но вслух я говорю другое:

– И что вы предлагаете?

Туранская крутит в руках ручку с логотипом крупнейшего в области целлюлозно-бумажного комбината. Неужели нервничает? Нет, она не умеет.

– Нужно перевести деньги, которые вы собрали, в благотворительный фонд – вы уже знаете, в какой лучше. Перевести конкретно для Артема – у них наверняка есть счета для адресной помощи. А карточку, которую вы открывали для сбора денег, нужно закрыть. И разместить информацию в районной газете и в интернете – отчитаться, указать счет благотворительного фонда, на который в дальнейшем нужно будет перечислять деньги для Тюхтина. Все прозрачно, открыто. Этим делом изначально должны были заниматься профессионалы. Нет, я не в укор вам говорю. Вы – молодцы. Но ситуация складывается так, что нам придется принять это решение.

Туранская обводит аудиторию взглядом.

Зоя смотрит на меня. Возразить? Зачем? Туранская права в одном – теперь, действительно, нет никакой разницы. Собрать деньги до среды не сможем ни мы, ни самый замечательный благотворительный фонд.

– Так я напишу в министерство, что мы прислушались к их совету, да?

Я срываюсь на словах «напишу в министерство». У меня нет ни единого доказательства, но я почти уверена в том, что собираюсь сказать.

– Да, писать в министерство у вас хорошо получается. Правда?

Она снимает очки, морщит лоб.

– Извините, Варвара Кирилловна, не поняла.

Еще можно остановиться – извиниться, промолчать. Еще никто ничего не понял – даже она.

– Я всего лишь хотела сказать, что у вас хорошие связи с министерством. И к вам там даже прислушиваются, правда? Это же именно вы подкинули в министерство идею о закрытии детского дома?

Она горделиво вытягивается в струнку (Императрица!) и позволяет уголкам губ приподняться на пару миллиметров в презрительной (гневной?) усмешке.

– Что вы говорите? Как интересно!

И снова пробегает взглядом по лицам воспитателей, предлагая и им удивиться вместе с ней. Впрочем, в таком предложении нет необходимости – они и без того удивлены.

– Да, думаю, интересно не только вам. Если хотите, я расскажу.

Впрочем, мне все равно, хотят они или нет.

– Здесь, в детском доме, все удивлялись, как быстро отреагировало областное начальство на выступление премьер-министра. Не успел он заявить о необходимости оптимизации сети малокомплектных образовательных учреждений, как чиновники уже обратили внимание на Солгинский детский дом. Какая реакция, да? Но если предположить, что эту идею им подкинул кто-то местный, то все становится понятным.

Туранская спокойно вопрошает:

– И при чем тут я? Варвара Кирилловна, Вы, кажется, переволновались.

Татьяна Николаевна опасливо бормочет что-то себе под нос и на всякий случай от меня отодвигается.

– Сначала я не думала на вас. Слишком уж невероятное предположение. А потом поняла – только на предложение директора наши бюрократы могли отреагировать так быстро. Сами подумайте – написал бы им простой воспитатель или, тем более, воспитанник – да такое письмо вообще не дошло бы до министра. Вы – другое дело. Вам даже писать не нужно было – вы были хорошо знакомы с Дудаковым. Достаточно было придти к нему на прием и высказать идею, которая позволяла региону быть в тренде. Наверняка, вам пришлось сказать, что весь коллектив эту идею одобряет. Думаю, вы были уверены, что сможете убедить воспитателей вас поддержать. Возможно, если бы вы провели подготовительную работу, то так бы оно и произошло. Но коллектив о закрытии детского дома узнал из других источников. И возмутился.

– У Вас богатая фантазия, – голос ее не изменился ни на йоту. – Ну, что же вы – рассказывайте дальше.

Зоя смотрит на меня со смесью страха и восторга. Остальные – настороженно.

– А потом у коллектива появилась бредовая идея – написать письмо губернатору. Какой конфуз! А ведь министр был уверен, что коллектив на вашей стороне и наверняка в этом же убедил губернатора (если тому, конечно, вообще было дело до какого-то сельского детского дома). Тут вы снова подсуетились – вы привезли в областную администрацию совсем не то письмо, что увезли из Солги. Вы заменили первую страницу – подписи-то были на второй. В новом письме говорилось, что члены педагогического коллектива, одобряя и поддерживая идею правительства, направленную на всестороннее развитие личности ребенка, просят оказать солгинским детям помощь в адаптации в новых коллективах. Потому и ответ на письмо из администрации показался всем странным – словно чиновники отвечали на не на ваше письмо.

Я не читала того письма. Все это – не более, чем мои предположения. Но я почти уверена, что она написала в нем как раз такие слова.

– Варвара Кирилловна, я не обижаюсь на вас только потому, что понимаю, в какой стрессовой ситуации вы находились на протяжении нескольких недель. Вам нужно взять отпуск и отдохнуть – возможно, в санатории или на море. И не забывайте – нужно думать о том, что вы говорите. За клевету существует уголовная ответственность.

Думаю, я проиграла бы этот бой, если бы не Заболоцкая. Не знаю, что побуждает ее подняться с места. Может быть, она играет наугад. А может, поразмыслив хорошенько, она еще раньше меня поняла, какую роль сыграла во всем Туранская – она-то знает ее гораздо лучше.

Она поднимается и говорит – тоже спокойно и без тени сомнения:

– Светлана Антоновна, мы с Варварой Кирилловной видели это письмо. Вы же знаете – у меня подруга в министерстве образования. Так вот – это совсем другое письмо, не то, которое мы писали. А подписи наши. Не объясните эту странность? Письмо могли подменить только вы. Или кто-то из аппарата губернатора.

Кто бы мог подумать, что Евгения Андреевна – такая актриса? Она даже не покраснела. Я кусаю губы, чтобы не выдать удивления.