– Это очень великодушно с твоей стороны, – совершенно искренне сказала я, – но стоило ли это брака?

– Стоило, – кивнул он. – У меня есть об этом человеке определенное мнение, и не без причин. Я бы и с собакой его не оставил, постарался бы этого не допустить, если бы мог. Что уж говорить о беспомощной женщине?

– Как приятно это слышать, – кисло заметила я, и Джейми рассмеялся.

Он встал и подошел к столику у окна. Кто-то – должно быть, жена хозяина – поставил букет полевых цветов в высокий стакан для виски. Рядом с букетом стояли два бокала и бутылка вина.

Джейми налил вино, вернулся на свое место и протянул мне бокал.

– Не такое хорошее, как из погребов Колума, – сказал он с улыбкой, – но все же неплохое.

Он поднял бокал.

– За миссис Фрэзер, – мягко произнес он.

Меня охватил новый приступ паники, но я твердо подавила его и подняла свой бокал.

– За честность, – сказала я, и мы выпили. – Ну хорошо, – продолжала я, опустив пустой бокал, – это одна причина. А есть другие, о которых ты мог бы мне сказать?

Он принялся внимательно изучать свой бокал.

– Вероятно, я хочу переспать с тобой. – Он быстро взглянул на меня. – Ты не думала об этом?

Если он хотел смутить меня, то преуспел. Однако я постаралась это скрыть.

– Это правда? – смело спросила я.

– Если быть честным, то да, правда, – ответил он, и голубые глаза прямо посмотрели на меня поверх бокала.

– Для этого вовсе не обязательно было жениться на мне, – возразила я.

Джейми был шокирован таким предположением.

– Неужели ты думаешь, что я лег бы с тобой, не предложив выйти за меня замуж?

– Многих мужчин это не смутило бы, – сказала я, забавляясь его детской наивностью.

Явно сбитый с толку, он забормотал что-то невнятное, но тут же собрался и заявил с достоинством:

– Возможно, я чересчур самоуверен, но я предпочитаю думать, что я не вхожу в категорию «многих мужчин», и не считаю необходимым принимать решения с оглядкой на самый низкий из возможных вариантов.

Тронутая его словами, я поспешила заверить, что нахожу его поведение в высшей степени порядочным и достойным настоящего джентльмена и прошу извинить меня за спекуляции по поводу его мотивов.

На этой дипломатической ноте мы прервали разговор на то время, пока Джейми вновь наполнял бокалы.


Некоторое время мы молча потягивали вино, несколько смущенные откровенностью последнего диалога. Стало ясно, что все же было нечто, что я могла ему предложить в обмен за защиту. Откровенно говоря, было бы ложью сказать, что сама мысль не приходила мне в голову, несмотря на абсурд сложившейся ситуации. Джейми был весьма привлекательным молодым человеком. К тому же вышло так, что сразу после приезда в замок я сидела у него на коленях и…

Я подняла свой бокал и выпила вино. Похлопала рукой по постели рядом с собой.

– Садись сюда. И… – Я запнулась в поисках нейтральной темы разговора, которая убрала бы неловкость от неизбежных мыслей о предстоящей близости. – И расскажи мне о своей семье. Где ты рос?

Постель заметно просела под тяжестью тела Джейми, и я напряглась, чтобы не скатиться на него. Он уселся достаточно близко: рукав его рубашки прикасался к моей руке. Я положила ее ладонью вверх себе на бедро, и Джейми сплел свои пальцы с моими. Мы откинулись к стене, ни он, ни я не опустили глаз на сплетенные ладони.

– С чего же мне начать?

Джейми закинул на стул свои отнюдь не маленькие ноги и скрестил их в щиколотках. Мне стало немного забавно, потому что в эту минуту я распознала в нем типичного шотландского горца, готового приступить к неторопливому и обстоятельному описанию сложного переплетения семейных и клановых отношений, которые составляют неизбежный фон любого сколько-нибудь значительного события в горной Шотландии. В один из вечеров в пабе мы с Фрэнком сильно задержались, буквально зачарованные разговором двух чудаков, в котором причина разрушения какого-то старинного амбара относилась к запутанной междоусобице, начавшейся, если я правильно поняла, в 1790 году. С ощущением легкого шока, к которому я уже начала привыкать, я вдруг осознала, что эта междоусобица, когда-то потерявшаяся для меня в тумане времен, теперь еще не началась. Усилием воли подавив мятеж в мозгу от этой мысли, я заставила себя сосредоточиться на рассказе Джейми.

– Мой отец был из Фрэзеров, оно и понятно. Младший сводный брат нынешнего предводителя Ловатов. А моя мать была Маккензи. Ты знаешь, что Колум и Дугал мои дядья?

Я кивнула. Сходство было очевидным, несмотря на различие цветов. Широкие скулы и прямой нос со спинкой, узкой, словно лезвие ножа, – несомненная черта Маккензи.

– Ну так вот. Моя мать приходилась им сестрой, а кроме нее, были еще две сестры. Моя тетя Джанет умерла, как и моя мать, а тетя Иокаста замужем за двоюродным братом Руперта и живет возле озера Эйлин. У тети Джанет было шестеро детей, четыре сына и две дочери, у тети Иокасты детей трое, все девочки, у Дугала четыре дочери, а у Колума один только маленький Хэмиш. У моих родителей нас было двое, я и моя сестра, которую назвали Джанет в честь моей тетки, но дома мы ее всегда называли Дженни.

– Значит, Руперт тоже Маккензи? – спросила я, стараясь не перепутать, кто есть кто.

– Да. Он… – Джейми немного подумал. – Он приходится Колуму, Дугалу и Иокасте двоюродным братом, значит, мне он троюродный брат. Отец Руперта и мой дедушка Джейкоб были братьями, стало быть…

– Подожди. Дальше не надо, иначе я совсем запутаюсь. Мы еще даже не добрались до Фрэзеров, а я уже потеряла счет твоим кузенам.

– Ммхм… – Джейми потер подбородок, раздумывая. – Что касается Фрэзеров, тут дело еще сложнее, потому что мой дед Саймон был женат трижды, то есть у моего отца было два выводка сводных братьев и сестер. Давай остановимся пока на том, что у меня шестеро живых дядьев Фрэзеров и три тетки, а пересчитывать двоюродных братьев и сестер не будем.

– Да уж, пожалуйста, – сказала я и наклонилась, чтобы налить еще вина.

Как выяснилось, земли кланов Маккензи и Фрэзер имели общую границу, она начиналась у морского побережья и тянулась до нижнего края озера Лох-Несс. Эта граница, как, впрочем, и многие другие, не существовала на картах и представляла пунктирную линию, передвигаемую то туда, то сюда в зависимости от времени, обычаев и текущих отношений. Возле этой границы, в южной части земель Фрэзеров, находилось небольшое владение Брох-Туарах, собственность Брайана Фрэзера, отца Джейми.

– Земли там достаточно, она плодородная, и рыбная ловля что надо, и есть еще участок леса для охоты. Там примерно шестьдесят небольших ферм, а еще маленькая деревушка Брох-Мордха. Есть, конечно, большой дом, вполне современный особняк, – не без гордости сказал Джейми, – ну и старый дом, в котором держат скотину и зерно. Дугал и Колум не хотели, чтобы их сестра выходила за Фрэзера, и настояли на том, чтобы она не жила на землях этого клана, а получила свободный участок. Поэтому Лаллиброх, как называют это место тамошние жители, был передан по акту моему отцу, но в акте говорилось, что земля может перейти только к потомкам моей матери Эллен. Если бы она умерла бездетной, земля вернулась бы лорду Ловату после смерти моего отца, даже если бы у него появились дети от второго брака. Только отец не женился во второй раз, а я сын моей матери. Значит, Лаллиброх принадлежит мне.

– Но ты, кажется, говорил мне вчера, что у тебя нет никакой собственности.

Я снова глотнула вина и нашла вкус просто прекрасным; чем больше я пила, тем оно становилось лучше. Наверное, стоит остановиться.

Джейми неопределенно качнул головой.

– Да, эта земля принадлежит мне. Дело только в том, что теперь в этом нет никакого смысла, ведь я не могу там жить. – Он произнес эти слова с виноватым видом. – И то, что за мою голову назначена цена, не единственная тому причина.

После бегства из Форт-Уильяма Джейми провел некоторое время в доме Дугала, Беаннахде (он перевел мне это название, оно значило «Счастливый»), оправляясь от ран и вызванной ими лихорадки. Оттуда он уехал во Францию, где провел два года, сражаясь в рядах французской армии на границе с Испанией.

– Ты провел два года во французской армии и остался девственником? – спросила я недоверчиво.

В моем ведении за войну находилось немалое количество раненых французов, и я весьма сомневалась, что галльская слабость к женщинам существенно изменилась за двести лет.

Уголок рта у Джейми дернулся, и он покосился на меня.

– Если бы, сассенах, ты видела, какие шлюхи обслуживают французскую армию, ты бы поверила, что я не в силах дотронуться до такой женщины, не говоря уж о том, чтобы лечь с ней в постель.

Я задохнулась от смеха, поперхнулась вином, закашлялась и не могла остановиться до тех пор, пока Джейми не похлопал меня по спине. Отдышавшись, вся красная, я попросила его продолжить рассказ.

Оказалось, что он вернулся в Шотландию чуть больше года назад и полгода после этого жил в одиночестве или водился с бездомными скитальцами, странниками без роду-племени, которые бродили по лесам, питаясь чем попало, и при случае угоняли чужой скот.

– А потом кто-то ударил меня по голове топором или чем-то вроде того, – передернувшись, продолжал Джейми. – О последовавших за этим двух месяцах я могу рассказывать только со слов Дугала, потому что сам я ничего не помню.

Во время нападения на Джейми Дугал находился в поместье неподалеку. Друзья Джейми сообщили Дугалу о случившемся, и тот сумел каким-то образом переправить племянника во Францию.

– Почему во Францию? – спросила я. – Рискованно было перевозить тяжелораненого на такое большое расстояние.

– Еще более рискованно было оставить меня там, где я находился. По всей округе шастали английские патрули, потому что мы с парнями наделали много шума. Я думаю, Дугал опасался, как бы меня не нашли в бессознательном состоянии в хижине у какого-нибудь батрака.