– Что же сказал капитан Рэндолл? – спросила я.

Я ехала между Дугалом и Джейми, на узкой дороге едва хватало места для трех лошадей. Время от времени один или даже оба чуть отставали или, наоборот, проезжали вперед, чтобы не застрять в густых зарослях, окружавших грязную тропу.

Дугал взглянул на меня, потом снова на дорогу, чтобы обвести коня вокруг большого камня. Недобрая улыбка заиграла у него на губах.

– Он не особенно обрадовался, – осторожно сформулировал Дугал. – Не уверен, стоит ли повторять, что именно он сказал. Полагаю, существуют границы вашей терпимости к сквернословию, миссис Фрэзер.

Я проигнорировала и насмешливый тон, каким он произнес мое новое имя, и заключенный в этих словах укол, но Джейми – я это сразу заметила – заерзал в седле.

– Могу ли я быть уверена, что он не предпримет каких-либо чрезвычайных мер? – спросила я.

Вопреки уверениям Джейми я не могла отделаться от навязчивой картины: драгуны выскакивают из кустов, устраивают кровавую стычку с шотландцами и увозят меня в логово Рэндолла для допроса. При этом я понимала, что представление о допросах у Рэндолла своеобразное.

– Не думаю, что он на это решится, – небрежно заметил Дугал. – У него слишком много других забот, чтобы заниматься неприкаянной англичанкой, хотя бы и очень хорошенькой.

Он приподнял одну бровь и отвесил легкий поклон в мою сторону, как бы извиняясь за свой комплимент.

– К тому же, думаю, у него хватит ума не раздражать Колума похищением его племянницы.

Племянница. У меня мурашки побежали по спине, несмотря на тепло. Племянница главы клана Маккензи. Как и военного командира этого клана, который невозмутимо ехал рядом со мной. А по другой линии я была теперь связана с лордом Ловатом, главой клана Фрэзер, с аббатом, возглавлявшим крупный монастырь во Франции, и бог знает с кем еще. Нет, пожалуй, капитан Джонатан Рэндолл не сочтет стоящей затеей преследовать меня. В конце концов, в этом и заключался смысл авантюры. Я бросила взгляд на Джейми, который ехал впереди. Спина у него была прямая, как ствол молодой ольхи, а волосы блестели на солнце, словно шлем из начищенного металла.

Дугал перехватил мой взгляд.

– Могло быть и хуже, – сказал он, иронически приподняв одну бровь.

Через две ночи мы разбили лагерь на поросшей вереском площадке под защитой отполированных ледниками гранитных выступов. Мы ехали весь день и только раз наспех перекусили прямо в седлах, так что все предвкушали долгожданный горячий ужин. Раньше я несколько раз пробовала предложить свою помощь в готовке, но это предложение неизменно отклонял молчаливый клансмен, который выполнял обязанности повара.

Один из мужчин утром убил оленя, и порция свежего мяса с луком, репой и другими доступными ингредиентами стала достойным окончанием дня. Сытые и довольные, мы собрались вокруг костра, слушая рассказы и песни. У Мурты, который обычно говорил мало, оказался на удивление чистый и красивый тенор. Уговорить его спеть было нелегко, но игра стоила свеч.

Я села поближе к Джейми, стараясь устроиться удобнее на твердом граните. Мы сидели на самом краю каменного уступа, где широкая плита гранита позволила соорудить очаг, а торчащие в беспорядке скалистые выступы послужили укрытием для лошадей. Я спросила, не устроиться ли нам на ночь на мягкой весенней травке поблизости, но Нед Гоуэн просветил меня, объяснив, что мы находимся на южной границе владений Маккензи, а стало быть, в непосредственной близости от земель Грантов и Чизхолмов.

– Разведчики Дугала сообщили, что в окрестностях никого не видно, – сказал он, взгромоздившись на большой валун, чтобы самолично посмотреть на запад, – но никогда не знаешь наверняка. Лучше перестраховаться, чем потом жалеть.

Когда Мурта допел, Руперт принялся рассказывать истории. Ему не хватало красоты слога Гуиллина, однако запас историй оказался поистине неисчерпаем – о феях, призраках, таннасгах – злых духах, – и прочих обитателях шотландских гор, в том числе и о водяных конях. Эти последние, как я поняла, обитали в воде, особенно часто на речных переправах, но многие жили и в глубоких озерах.

– Есть такое местечко на восточной оконечности озера Лох-Гарв, – говорил Руперт, обводя глазами собравшихся, чтобы убедиться, что все его слушают, – которое никогда не замерзает. Там всегда открытая вода, даже когда остальная часть озера покрыта льдом. Там стоит дымовая труба водяного коня. Водяной конь из Лох-Гарва, как это делают и водяные кони, похитил юную девушку, которая пришла на озеро за водой. Он утащил ее на самое дно, чтобы взять себе в жены. Горе той девице или парню, кто увидит у воды на берегу красивого коня и захочет прокатиться на нем, потому как сесть-то на коня легко, а вот слезть с него нельзя. Конь заходит в воду, оборачивается рыбой и плывет в свой дом вместе с несчастным, который накрепко прилип к его спине. – Руперт, раскрыв ладонь, изобразил, как плывет рыба по волнам, и продолжал: – Под водой и зубы у водяного коня рыбьи, он ест улиток и водоросли, все сырое и холодное. И кровь у него холодная, как вода, и в огне он не нуждается, но молодая женщина, как вы понимаете, – совсем другое дело.

При этих словах он подмигнул мне и посмотрел на меня довольно плотоядно – к всеобщей радости.

– Ну так вот, жена водяного коня была очень грустная, холодная и голодная в своем новом доме на дне озера и не желала есть улиток и водяные растения. Конь ей попался добросердечный, и отправился он на берег к дому человека, который был каменщиком. Пришел этот человек на берег и увидел красивого золотого коня с серебряной уздечкой, что сверкала на солнце. Не удержался он, схватил коня за уздечку и сел на него верхом. Водяной конь, ясное дело, уволок его прямо под воду в свой холодный рыбий дом. И сказал он каменщику, что отпустит его на волю, коли он сложит ему хорошую печь, с трубой, все как положено, чтобы жена водяного коня могла погреть руки у огня и поджарить себе рыбу.

Я отдыхала, положив голову на плечо Джейми, чувствуя приятную сонливость, и поглядывала на наше ложе, хотя оно и представляло собой лишь расстеленное на твердом граните одеяло. Внезапно я ощутила, что Джейми напрягся. Он положил руку мне на шею, как бы предупреждая: не двигайся! Я оглядела лагерь: все оставалось прежним, но я уловила невидимую напряженность.

Переведя взгляд на Руперта, я увидела, что он еле заметно кивнул, перехватив взгляд Дугала, но продолжил свой рассказ:

– Ну, каменщик, делать нечего, исполнил, что ему велели. И водяной конь сдержал слово, вынес человека на берег возле его дома. А жена водяного коня согрелась и была счастлива и жарила себе рыбы на ужин, сколько хотела. Потому вот и не замерзает вода у восточной оконечности Лох-Гарва: тепло из печной трубы водяного коня топит лед.

Руперт сидел на камне правым боком ко мне. Продолжая говорить, он наклонился, будто бы желая почесать ногу. Без малейшего намека на спешку взял в руку кинжал, лежавший на земле возле ног, и все так же безмятежно спрятал его в складках килта.

Я придвинулась поближе к Джейми и, как бы лаская, притянула к себе его голову.

– В чем дело? – спросила я шепотом.

Он сжал зубами мочку моего уха и прошептал в ответ:

– Лошади беспокоятся. Кто-то есть поблизости.

Один из мужчин подошел к краю выступа, чтобы помочиться. Вернувшись, он сел на другое место, рядом с погонщиком. Встал другой человек, заглянул в котел и вытащил кусок оленины. И так в лагере началось не слишком заметное движение, а Руперт все говорил.

Приглядевшись внимательнее, я убедилась, что каждый пытается подобраться поближе к оружию. Все они обычно спали с кинжалами, но палаши, пистолеты и круглые щиты, обтянутые кожей, укладывали на землю на границе лагеря. Пара пистолетов Джейми лежала сейчас на земле неподалеку, вместе с палашом.

Мне были видны отсветы огня на стали. Пистолеты у Джейми были самые обычные, большие, с роговыми рукоятями, словом, такие же, как у остальных мужчин в отряде, но зато сабля и старинный шотландский палаш выглядели иначе. Он с гордостью показывал их мне на одной из стоянок, любовно поворачивая в руках лезвия.

Шотландский палаш был завернут в походное одеяло; я видела огромную Т-образную рукоять и эфес, который, чтобы был шероховатым, тщательно натирали песком. Я пробовала поднять его – и едва не уронила. Джейми сказал, что весит он около пятнадцати фунтов.

Если палаш на вид был мрачный, несущий смерть, то сабля… была прекрасна. Две трети веса более крупного оружия, быстрая, сверкающая, с голубоватым лезвием, украшенным арабской вязью до самой рукоятки, которая имела форму спиральной корзинки и была декорирована красной и голубой эмалью. Я видела, как Джейми упражнялся с ней в игровом бою, сначала правой рукой с одним из членов отряда, потом левой – с Дугалом. Смотреть на него было одно наслаждение – он двигался легко, уверенно и с грацией, что особенно впечатляло при его росте. Но у меня сразу пересохло во рту при мысли, что придется наблюдать за его мастерством в ходе настоящего боя.

Джейми наклонился ко мне, чтобы поцеловать в щеку, и заодно повернул меня лицом к одному из причудливых каменных выступов.

– Кажется, уже скоро, – пробормотал он, целуя меня уже чисто механически. – Ты видишь небольшой просвет между скалами?

Я видела: арка не более трех футов высотой, образовавшаяся оттого, что два камня упали когда-то и теперь подпирали друг друга.

Он взял мое лицо в ладони и нежно потерся носом.

– Когда я скажу, иди туда и жди. У тебя есть кинжал?

Он настоял, чтобы я взяла себе кинжал, который он тогда бросил мне в гостинице, хотя я твердила, что совершенно не умею с ним обращаться и не хочу учиться. Судя по тому, как он настаивал, Дугал был прав: Джейми упрям.

Кинжал находился в одном из глубоких карманов моего платья. Целый день я ощущала его вес на бедре, но теперь уже привыкла к нему. Джейми провел рукой по моему бедру, чтобы убедиться, что кинжал на месте.