Манекен был готов, и я вернулась к упражнениям. Манекен представлял собой большой мешок, набитый шерстью, размером примерно с человеческий торс. Мешок был обернут куском дубленой воловьей кожи, закрепленной веревками. Сначала его привязали к дереву на высоте человеческого роста, потом бросали или клали сверху на меня.

Джейми не предупредил меня лишь об одном: они засунули между мешком и кожей несколько плоских кусков дерева – они выполняли роль костей, как он пояснил мне позже.

Первые несколько ударов оказались безрезультатными, хоть я и пыталась проткнуть воловью кожу изо всех сил. Но она была куда толще, чем я думала. Мне сообщили, что у человека на животе примерно такая кожа. В следующий раз я попробовала напасть сверху и угодила в одну из деревяшек.

В первое мгновение мне показалось, что рука отвалилась. Боль от резкой остановки отдала мне в плечо, и кинжал выпал из онемевших пальцев. Окоченела вся рука ниже локтя, но неприятное покалывание подсказало мне, что это ненадолго.

– Иисус твою Рузвельт Христос! – произнесла я, ухватив себя за локоть и наблюдая за всеобщим весельем.

Джейми взял меня за плечо и помассировал руку, вернув ей чувствительность: он надавливал при этом на сухожилие с тыльной стороны локтя, а большим пальцем – ямку у основания запястья.

– Все в порядке, – проговорила я сквозь зубы, растирая правую руку, по которой еще бегали мурашки. – Что же делать, если ты наткнулся на кость и уронил нож? Имеется ли инструкция на этот случай?

– Имеется, – ответил, ухмыляясь, Руперт. – Выхвати пистолет левой рукой и пристрели ублюдка.

Его слова вызвали новый взрыв хохота, который я проигнорировала.

– Отлично, – сказала я спокойно. – В таком случае ты покажешь мне, как заряжать эту штуковину и стрелять из нее?

Я показала на пистолет с изогнутой, словно коготь, рукояткой, который висел у Джейми на левом бедре.

– Нет, не покажу, – твердо ответил он.

– Почему нет?

– Потому что ты женщина, сассенах.

Я почувствовала, как лицо пошло красными пятнами.

– Вот как? – выговорила я с издевкой. – Ты полагаешь, что женщины недостаточно умны, чтобы научиться обращаться с огнестрельным оружием?

Он спокойно посмотрел на меня; губы у него изгибались, пока он обдумывал ответ.

– Могу дать попробовать, – сказал он наконец. – Сама все и увидишь.

Руперт сердито прищелкнул языком, глядя на нас.

– Джейми, не будь дураком, – сказал он. – А вы, барышня, поймите, дело не в глупости, хотя некоторым из вас и правда не хватает ума. Дело в том, что вы маленькие.

– А? – Я уставилась на него с глупым видом.

Джейми фыркнул и снял с пояса пистолет. Вблизи он оказался огромным: полных восемнадцать дюймов серебристого металла от рукоятки до дула.

– Посмотри, – сказал он, вытянув пистолет передо мной. – Ты его берешь, ставишь на предплечье и прицеливаешься, а потом, когда спускаешь курок, пистолет лягает тебя, словно мул копытом. Я почти на целый фут выше, на четыре стоуна тяжелее, и я знаю, что делаю. Когда я стреляю из него, остается здоровый синяк. Тебя он может швырнуть плашмя на спину, если не разворотит все лицо.

Он повернул пистолет и сунул его обратно в петлю на поясе.

– Я бы дал тебе попробовать, – продолжал Джейми, – но хочу, чтобы у тебя зубы остались целы. У тебя красивая улыбка, сассенах, хоть ты иногда и кусаешься.

Отрезвленная этим эпизодом, я без возражений приняла вердикт мужчин о том, что даже самая маленькая сабля будет для меня тяжела, и я с ней не управлюсь. Самым подходящим признали скин ду – шотландский кинжал, который можно было спрятать в чулке, и снабдили меня зловещим, острым, как игла, куском черного металла длиной в три дюйма, с короткой рукояткой. Я немного попрактиковалась неожиданно выхватывать его из тайника под критическими взглядами мужчин: надо было одним ловким движением достать нож из складок платья, принять оборонительную позу, держа нож лезвием вверх, и быть готовой перерезать глотку врагу.

В конце концов меня признали вполне сносным новичком в искусстве кинжального боя и позволили усесться за обед, во время которого меня поздравили все, кроме Мурты. Он только головой покачал и заметил:

– Я считаю, самое хорошее оружие для женщины – это яд.

– Возможно, – отозвался Дугал, – но оно имеет свои недостатки в условиях открытой конфронтации.

Глава 19

Водяной конь

Вечером следующего дня мы расположились на берегу озера Лох-Несс. Странное чувство овладело мной, когда я вновь увидела это место: оно почти не изменилось. То есть правильнее сказать – не изменится. Лиственницы и ольховник казались сейчас зеленее, но ведь стояла середина лета, а не ранняя весна. Бледно-розовые и белые оттенки майских первоцветов сменились теплым золотом утесника и ракитника. Небо над нами казалось более голубым, но поверхность озера оставалась неизменной – ровная темная синева, в которой, словно под мутным стеклом, прятались отражения берегов.

Даже рыбацкие лодки виднелись вдали. Однако когда одна из них подплыла ближе, я увидела, что это не привычная деревянная лодка, а коракл – судно с каркасом из ивовых прутьев, обтянутым дубленой кожей.

Воздух был напоен тем же особенным запахом, какой обычно стоит над водой: острая смесь запахов свежей зелени, гниющих листьев, открытой воды, мертвой рыбы и нагретого ила. И над всем висело все то же ощущение некоей потусторонности этого места. Наши мужчины, как, впрочем, и лошади, казалось, чувствовали это, и лагерь казался притихшим.

Выбрав удобное место для ночлега для нас с Джейми, я спустилась к воде, чтобы умыться перед ужином.

Берег круто спускался вниз, к хаотичному нагромождению каменных плит, образующих нечто вроде пристани. У берега, вдали от лагеря с его шумом, было так тихо и спокойно, что я присела под деревом, чтобы насладиться минуткой одиночества. После свадьбы за мной перестали постоянно следить – хоть что-то.

Я бездумно обрывала кисточки крылатых семян с нависшей надо мною ветки и бросала их в воду, когда вдруг заметила, что еле заметная рябь на воде стала сильнее, словно налетел резкий порыв ветра.

Большая плоская голова появилась над поверхностью примерно в десяти футах. Я увидела, как вода сбегает с чешуи, покрывающей изогнутую шею. Вода волновалась на довольно значительной площади, и я видела движение и чего-то темного и большого в этих местах, хотя голова почти не шевелилась.

Я тоже не шевелилась. Как ни странно, почти не испугалась. Я чувствовала почти родственную связь с этим созданием, которое оторвалось от своего времени еще дальше, чем я от своего. Плоские глаза, древние, как моря эоцена, помутнели в мрачных глубинах последнего прибежища. При взгляде на него узнавание мешалось с некоей потусторонностью. Блестящая кожа была ровной, темно-голубой, с участками переливающейся зелени под челюстью. Цвет странных, лишенных зрачков глаз напоминал темный янтарь. Этот зверь был так красив.

Как же он не похож на тот маленький муляж илистого цвета, который я видела в большой диораме Британского музея. Однако форма была та же. Краски живых созданий меркнут с последним дыханием – живая упругая кожа и гибкие мышцы разлагаются в течение нескольких недель. Но кости порой сохраняются, словно эхо былой формы, и напоминают об ушедшем величии.

Закрытые клапанами ноздри внезапно раскрылись и послышалось странное свистящее дыхание. Мгновение – и существо ушло в темноту, оставив после себя только волнующуюся поверхность воды.

При его появлении я встала на ноги. И, должно быть, бессознательно подошла к кромке воды, чтобы получше разглядеть это чудо, потому что обнаружила себя на каменной плите, частично уходящей в озеро; я стояла и смотрела, как постепенно опадающие волны сливаются с гладью озера.

Какие-то мгновения я просто глядела на бескрайние воды. Потом сказала: «Прощай!», обратившись к пустынной глади. Стряхнула с себя чары и повернулась к берегу.

Над спуском к воде стоял мужчина. Вначале я испугалась, но тотчас узнала в нем одного из наших погонщиков и вспомнила, что его имя Питер; ведро в руке объясняло его присутствие. Я хотела спросить его, видел ли он чудовище, но выражение его лица все сказало за него. Он побелел, бледностью перещеголяв маргаритки, что росли у него под ногами, капли пота стекали прямо на бороду, глаза выпучены, как у испуганной лошади, а руки так дрожали, что ведро прыгало, колотя его по бедру.

– Все в порядке, – сказала я, подходя к нему, – оно ушло.

Однако мои слова усилили его тревогу. Он выронил ведро, упал передо мной на колени и перекрестился.

– Смилуйтесь, леди, – заикаясь, еле выговорил он и, к моему величайшему смущению, повалился ничком к моим ногам и припал губами к подолу платья.

– Это просто нелепо, – сердито произнесла я. – Встаньте сейчас же!

Я легонько подтолкнула его носком своей туфли, но он весь трясся, распластавшись по земле.

– Да встаньте же! – повторила я. – Глупец, ведь это всего-навсего…

Тут я запнулась, обдумывая свои слова. Приводить латинское название явно не имело смысла.

– Это всего лишь небольшое чудовище, – решилась я наконец.

Взяла его за руку и помогла встать на ноги. Мне пришлось самой спуститься к берегу и наполнить ведро, потому что он ни за что не соглашался – и не без повода – подходить к кромке воды. Он пошел следом за мной к лагерю, соблюдая почтительную дистанцию, и поспешил удрать к своим мулам, то и дело опасливо оглядываясь на меня через плечо.

Казалось, он не расположен распространяться о произошедшем, и я подумала, что мне тоже не стоит ничего рассказывать. Если Дугал, Джейми и Нед были образованными людьми, то все остальные – простые горцы, не знающие чтения и письма, из отдаленных земель клана Маккензи. Они бесстрашные воины, но так же суеверны, как люди из африканских племен.

Итак, я тихо поужинала и отправилась спать, постоянно ощущая на себе подозрительный взгляд погонщика Питера.