– Это еще вопрос, – медленно проговорил он. – Может, и поступишь, потому что ты не воспринимаешь всерьез очень серьезные вещи. Думаю, ты попала сюда из места, где жизнь легче. Там нарушение приказа или своеволие не являются вопросом жизни или смерти. В худшем случае ты причинила бы кому-то дискомфорт или доставила некоторые неприятности, но никто бы не погиб.

Я смотрела, как он перебирает пальцами коричневатую шерсть килта – словно в одном ритме со своими мыслями.

– Это жестокая правда – незначительный поступок в этих краях может привести к серьезным последствиям, особенно для такого, как я.

Он похлопал меня по плечу, заметив, что я едва не плачу.

– Я знаю, что сознательно ты не подвергла бы опасности ни меня, ни остальных. Но ты легко можешь сделать это по легкомыслию, необдуманно, как сделала сегодня, не поверив до конца моим словам о потенциальной опасности. Ты привыкла сама все решать, – он покосился на меня, – и я знаю, что ты не привыкла подчиняться мужчине, мужу. Но ты должна этому научиться во имя нашей общей безопасности.

– Хорошо, – медленно и четко произнесла я. – Понимаю. Конечно, ты прав. Хорошо. Я буду выполнять твои приказы, даже если я с ними не согласна.

– Отлично. – Он встал и взял ремень. – Слезай с постели, и покончим с этим.

От негодования я широко раскрыла рот.

– Что?! Я же сказала, что стану подчиняться твоим приказам!

Он вздохнул устало, потом снова уселся на стул, глядя прямо мне в глаза.

– Ну послушай. Ты говоришь, что понимаешь меня, и я тебе верю. Но согласись, есть разница между тем, чтобы понять, и тем, чтобы по-настоящему уразуметь, глубоко уразуметь, всем существом, а не только рассудком.

Я неохотно кивнула.

– Вот и ладно. Я должен наказать тебя по двум причинам. Во-первых, для того, чтобы ты и в самом деле уразумела. – Он неожиданно улыбнулся. – Я знаю по опыту, что хорошая порка заставляет посмотреть на вещи серьезнее.

Я крепче вцепилась в изголовье.

– Вторая причина, – продолжал он, – это люди из нашего отряда. Ты заметила, как они обращались с тобой нынче вечером?

Я, разумеется, заметила. За едой мне было настолько не по себе, что я была рада сбежать к себе в комнату.

– Существует такая вещь, как справедливость, Клэр. Ты причинила зло им всем и должна за это заплатить. – Он глубоко вздохнул. – Я твой муж, мой долг наказать тебя, и я это сделаю.

У меня имелись серьезные возражения – разного порядка – насчет такого решения. Что касается справедливости, то пусть даже Джейми в этом отношении прав, мое самолюбие не переносило мысли, что меня будут бить – кто бы это ни делал и по какой угодно причине.

Тот факт, что делать это должен тот, на кого я полагалась как на друга, мой защитник, мой возлюбленный, я воспринимала как предательство. К тому же мне внушало ужас, что я отдана на милость человеку, который управляется с тяжелым палашом так, словно это что-то вроде веника.

– Я не позволю тебе бить меня, – твердо заявила я, продолжая цепляться за кровать.

– Ах вот как, не позволишь? – Он поднял светлые брови. – Так я тебе скажу, милая, тут у тебя нет права голоса. Ты моя жена, хочешь ты этого или нет. Пожелай я сломать тебе руку, или держать тебя впроголодь на хлебе и воде, или запереть тебя в шкафу, я мог бы это сделать, не говоря уж о том, чтобы отхлестать тебя по заднице!

– Я буду кричать!

– Вполне вероятно. Если не до того, так во время. Думаю, тебя услышат на соседней ферме, легкие у тебя что надо.

Он противно ухмыльнулся и, перегнувшись через кровать, потянулся ко мне. С некоторым трудом он отцепил мои пальцы и потащил меня к краю. Я колотила его ногами по голеням, но безуспешно, потому что была босая. Что-то мыча, он пытался уложить меня на кровать лицом вниз и скрутил мне руки.

– Я должен это сделать, Клэр. Не сопротивляйся, и мы ограничимся дюжиной ударов.

– А если я буду сопротивляться? – прорычала я.

Он поднял ремень и хлестнул себя по ноге с неприятным звуком.

– Тогда я поставлю колено тебе на спину и буду бить до тех пор, пока рука не устанет, и предупреждаю – ты устанешь быстрее, чем я.

Я скатилась с кровати и встала перед ним, стиснув кулаки.

– Ты варвар! Ты… ты садист! – прошипела я зло. – Ты это делаешь ради собственного удовольствия! Я тебе этого никогда не прощу!

Джейми слушал молча, поигрывая ремнем, потом ответил мне ровным голосом:

– Я не знаю, что такое садист. И если я простил тебя за сегодняшний день, то, думаю, и ты простишь меня, когда снова сможешь сидеть. Что касается удовольствия… – Губы у него дрогнули. – Я говорил, что должен наказать тебя, но не говорил, что это мне нравится. – Он поманил меня пальцем. – Иди сюда.


На следующее утро мне не хотелось покидать свое убежище, и я медлила, завязывая и снова распуская тесемки и расчесывая волосы. Со вчерашнего вечера я не разговаривала с Джейми, но он заметил мое состояние и посоветовал выйти вместе с ним к завтраку.

– Тебе не надо бояться встречи с ними, Клэр. Они будут подшучивать над тобой, но не очень зло. Выше голову.

Он приподнял мне подбородок, и я укусила его за пальцы – сильно, но не глубоко.

– Ай! – Он отдернул пальцы. – Осторожней, милая, ты же не знаешь, где они побывали.

Он оставил меня, посмеиваясь, и ушел завтракать.

«У него вполне может быть хорошее настроение», – горько подумала я. Если ему хотелось отомстить, он удовлетворил это желание сполна.

Это был отвратительный вечер. Мое вынужденное согласие улетучилось после первого же удара ремнем. Последовала короткая, но яростная борьба, стоившая Джейми разбитого носа, трех царапин на щеке и укушенного запястья. Неудивительно, что после этого он едва не задушил меня засаленными одеялами, прижал мне спину коленом и выбил из меня всю душу.

Но Джейми, будь проклята его черная шотландская душонка, оказался прав. Мужчины поздоровались со мной сдержанно, однако вполне дружелюбно; враждебность и отстраненность предыдущего вечера исчезли без следа.

Когда я накладывала на тарелку яйца, ко мне подошел Дугал и отеческим жестом обнял за плечи. Его борода кольнула меня в ухо, пока он тихонько рокотал:

– Надеюсь, Джейми не был слишком жесток прошлой ночью, девочка. Крик стоял такой, словно вас убивают.

Я вспыхнула и отвернулась, чтобы он не заметил. После противных замечаний Джейми я решила во время завтрака молчать как могила.

Дугал обратился к Джейми, который поглощал хлеб с сыром, сидя за столом:

– Послушай, парень, совсем не стоило бить девочку чуть не до полусмерти. Небольшого урока было бы вполне достаточно.

Он крепко шлепнул меня пониже спины в виде иллюстрации, и я сморщилась от боли, бросив на Дугала сердитый взгляд.

– От порки вреда не будет, заживет, – высказался Мурта с набитым ртом.

– В самом деле, – улыбнулся Нед. – Присаживайтесь, милочка.

– Благодарю вас, я постою, – с достоинством ответила я и вызвала этим взрыв хохота.

Джейми отвел от меня взгляд и с преувеличенным старанием принялся резать сыр.

Шутки продолжались весь день, и каждый мужчина нашел повод шлепнуть меня по заднице, выражая при этом сочувствие. В общем, все оказалось терпимо, и я невольно вынуждена была признать, что Джейми прав, хотя мне по-прежнему хотелось его придушить.

Поскольку о том, чтобы садиться, не могло быть и речи, я все утро занималась мелкими хозяйственными делами – подшивала подол, пришивала пуговицы и так далее. Делать это можно было на подоконнике и стоя под тем предлогом, что для шитья требуется больше света. После ланча, который я тоже съела стоя, все разошлись по комнатам отдыхать. Дугал решил, что стоит дождаться наступления темноты, и тогда двинемся в Баргреннан – место нашей следующей остановки. Джейми последовал за мной в нашу комнату, но я захлопнула дверь у него перед носом. Пусть спит на полу.

Прошедшей ночью он проявил определенный такт, надев свой ремень после окончания порки и немедленно удалившись из комнаты. Вернулся он через час, когда я уже погасила лампу и легла в постель, причем ему хватило ума не ложиться рядом со мной. Некоторое время он вглядывался в темноту, где я лежала неподвижно, потом глубоко вздохнул, расстелил свой плед и заснул на полу у двери. Слишком злая, униженная и страдающая от боли, чтобы уснуть, я так и пролежала большую часть ночи без сна, то думая о словах Джейми, то борясь с желанием подойти и пнуть его в самое чувствительное место.

Если бы я могла быть объективной (а я не могла!), то, наверное, признала бы, что он прав, говоря о моем несерьезном отношении к серьезным вещам. Ошибался он в другом: так получалось не потому, что жизнь у меня дома – неважно, где именно, – менее опасна. На деле все обстояло как раз наоборот.

Время, в которое я попала, все еще оставалось для меня нереальным во многих отношениях. Нечто вроде пьесы за пестрой ширмой. По сравнению с картинами массовых военных действий с крупной техникой, которые мне пришлось не только увидеть, но и пережить, здешние мелкие стычки с небольшим количеством участников, вооруженных лишь саблями и мушкетами, выглядели скорее живописными, чем по-настоящему страшными.

У меня поменялся масштаб восприятия вещей. Человек, убитый из мушкета, был так же мертв, как и тот, которого разнесло снарядом мортиры. Разница состояла лишь в том, что снаряд убивал не одного конкретного человека, а сразу многих, в то время как из мушкета стрелял определенный человек, который мог видеть глаза того, в кого он целится. Это было убийство, а не война. Сколько людей принимает участие в войне? Достаточно для того, чтобы они не видели друг друга близко. Но ведь и здесь определенно шла война – или по крайней мере шло противостояние – для Дугала, Джейми, Руперта, Неда. Даже маленький Мурта с его крысиным лицом имел основания быть жестоким независимо от природных наклонностей.

Что же это за основания? Один король предпочтительнее другого? Ганноверы или Стюарты? Для меня это были просто имена в таблице учебника. Что они значили по сравнению с таким немыслимым злом, как гитлеровский рейх? Для тех, кто жил при этих королях, разница, наверное, казалась существенной, но мне она казалась глупой, незначительной. Однако может ли право выбирать свой путь считаться незначительным в любое время? Разве борьба за выбор собственной судьбы менее значительна, нежели необходимость остановить большое зло?.. Я обеспокоенно заметалась и осторожно потерла ноющие ягодицы. Глянула на Джейми, свернувшегося клубком возле двери. Он дышал ровно, но неглубоко; возможно, тоже не мог уснуть. Я надеялась, что это так.