У ворот нес караул тот же солдат, что и вчера. Увидев меня, он удивился, однако любезно поздоровался.

– Вот досада, – начала я. – Я хотела, чтобы мой грум передал сэру Флэтчеру мой маленький подарок в знак признательности за любезность, проявленную ко мне во время вчерашней встречи. Но оказалось, что этот дурень забыл подарок, и мне пришлось самой отправиться следом. Он уже здесь?

И я улыбнулась, жалея, что на моих щеках нет ямочек и я могу показать только лишь два ряда сверкающих зубов. Показала я часовому и захваченный с собой маленький сверток.

Моей улыбки вполне хватило. Меня впустили внутрь и сопроводили по коридорам к приемной коменданта. Несмотря на то что крыло, в которое я попала, вероятно, было не так давно меблировано заново, не было ни малейших сомнений, что я нахожусь в тюрьме. Там царил особый запах, который казался мне запахом страдания и ужаса, хотя в действительности он указывал всего лишь на застарелую грязь и отсутствие канализации.

Патрульный пропустил меня перед собой и с опаской шел вслед за мной по коридору, боясь наступить на мой плащ. Что оказалось чертовски удачно, поскольку я зашла за угол раньше него и в раскрытую дверь кабинета сэра Флэтчера увидела, как Мурта волочил бесчувственное тело караульного к огромному письменному столу.

Я шагнула назад и «уронила» сверток на каменный пол. Послышался звон стекла, в воздухе разлился явственный (и очень сильный) запах персикового бренди.

– О боже! – воскликнула я. – Что я наделала!

Пока караульный вызывал заключенного, призванного убрать беспорядок на полу, я деликатно пробормотала, что, мол, лучше дождусь сэра Флэтчера в его приемной, юркнула в дверь и плотно затворила ее за собой.

– Черт побери, что вы наделали? – накинулась я на Мурту, но маленький человек, не обратив на мой тон совершенно никакого внимания, сказал:

– Сэр Флэтчер не хранит в приемной ключи, но у этого паренька имеется вся связка.

И вытащил из кармана у дежурного огромное кольцо с ключами, схватив его так, чтобы оно не звякало.

Я встала на колени рядом с ним.

– Превосходно! – сказала я и посмотрела на лежавшего солдата; тот еще дышал. – А где план тюрьмы?

– Плана нет, но этот друг, покуда мы тут вас дожидались, успел кое-что рассказать. Камеры, чтоб их разорвало, расположены на этом же этаже, в самой середине западного коридора. Их три, больше я не успел ничего спросить, он и так что-то подозревал.

– Будем надеяться, и того довольно. Отлично, давайте ключи и уходите.

– Я? Это вам нужно уходить, причем как можно скорее.

Мурта оглянулся на дверь, но за ней пока было тихо.

– Нет уж, пойду я, – твердо сказала я и протянула руку за ключами. – Только вздумайте, что случится, если увидят, что вы шляетесь по тюрьме со связкой ключей, а караульный валяется на полу, как дохлая рыба? Мы же оба пропадем; ведь я должна была позвать на помощь, верно?

Я вырвала у него из рук связку и с трудом запихнула ее в карман. Мурта, продолжая сомневаться, встал в полный рост.

– А если вас схватят? – спросил он.

– Я упаду в обморок, – уверенно заявила я. – А когда я очнусь, то сообщу, что увидела, как вы убиваете солдата, в ужасе побежала, сама не зная куда, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, и заблудилась.

– Ну ладно, возможно, сойдет, – согласился Мурта, отправился к дверям, но вновь остановился. – Так, а зачем мне было… А! Ограбление!

Он бросился к столу и стал выдвигать ящики один за другим и сваливать их содержимое – вещи и документы – прямо на пол.

Только после этого он наконец открыл дверь и с опаской выглянул. Коридор был пуст.

– Я пойду первым, – проговорил Мурта. – Если кого-то встречу, уберу с дороги. Считайте до тридцати, затем идите. Мы будем вас ждать к северу от тюрьмы в лесу.

Он было растворил дверь, но тут же повернулся и сказал мне:

– Если вас обнаружат, не забудьте выбросить ключи.

Ответить я не успела – Мурта, словно угорь, скользнул в коридор, двигаясь тихо, беззвучно, как тень.

Когда я добралась до западного крыла, блуждая по коридорам и переходам старого замка и с опаской высовывая голову из-за углов и хоронясь за колоннами, казалось, миновала вечность. Мне попался всего один солдат, но я сумела не столкнуться с ним: спряталась за углом и крепко прижалась к стене.

Попав к цели своего путешествия, я отбросила последние сомнения: это было нужное мне место. В коридор выходили три высокие двери, в каждой из которых имелось небольшое зарешеченное окошко, но разглядеть через него то, что творилось в камере, было практически невозможно.

Наобум я выбрала среднюю камеру. Ключи на кольце были без бирок, но различного размера. Я нашла три самых больших и стала перебирать в поисках подходящего Конечно же, подошел самый последний. Наконец замок щелкнул и открылся, я выдохнула, обтерла о платье взмокшие ладони и открыла дверь в камеру.

Быстро, как безумная, я пробиралась сквозь скопище смердевших мужских тел, наступая на руки и на ноги тем, кто лежал, и толкая тех, кто стоял, если они уступали мне путь слишком медленно и тем ввергали меня в неистовство. В конце концов заключенные поверили в то, что я появилась: спавшие на грязном полу привставали и садились, в камере раздался неразборчивый гул голосов. Некоторые узники оказались прикованы к стене и гремели и позвякивали в темноте цепями. Я схватила за руку за одного из тех, кто был на ногах – горца в рваном желто-зеленом тартане. Рука у него была тощая, одни кожа да кости – тюремщики-англичане очевидным образом экономили на питании заключенных.

– Джеймс Фрэзер! Высокий, рыжий. Он здесь, в этой камере? Где он?

Горец спешил к выходу следом за теми, кто не был прикован, но тем не менее остановился и посмотрел на меня. Обитатели камеры быстро сообразили, что происходит, и теперь выходили прочь почти неслышно, с еле слышными шорохами и шепотом.

– Кто? Фрэзер? Его увели этим утром.

Мужчина стряхнул мою руку со своей, но я схватилась за его пояс и не давала уйти.

– Куда увели? Кто его забрал?

– Куда – не знаю, а увел его капитан Рэндолл, гадюка остромордая.

Нетерпеливо рванувшись, он отцепился от меня и был таков.

Рэндолл. На какой-то миг я застыла недвижимо, не обращая внимания на толчки; вокруг меня торопились к выходу узники, глухие к воплям закованных в цепи. Но довольно скоро я вышла из транса и попыталась проанализировать ситуацию. Джорди следил за тюрьмой с раннего утра. Из нее никто не выходил, кроме подручных с кухни, которые отправились за припасами. Следовательно, оба они продолжают пребывать где-то внутри, поблизости от меня.

Рэндолл носит чин капитана, в гарнизоне над ним стоит только сэр Флэтчер. Значит, у него есть возможность устроить себе такое помещение, где он может без лишних глаз и ушей пытать заключенных.

А он их, конечно же, пытал. Тот человек, с которым я столкнулась в Форт-Уильяме, имел природу кота. Он не мог не поиграть с мышкой, попавшей к нему в лапы, так же как изменить свой рост или цвет глаз.

Собрав всю присущую мне решительность, я отогнала беспокойные думы о том, что могло случиться за часы, прошедшие с утра, и вышла из камеры. Торопливо добежала до поворота на лестницу. Там какое-то время постояла у стены, в маленькой нише, где меня невозможно было заметить ни с какой стороны; я вжалась в стену, трясясь от ужасного страха. Затем вытерла о юбку взмокшие руки, вынула из потайного кармана кинжал и, сжав его в руке, опасливо высунула голову из укрытия в коридор. Неожиданно освобожденные мной заключенные побежали налево. Я понятия не имела, что они собрались делать, но было понятно, что они при любом развитии событий оттянут на себя внимание охраны. Само собой, мне для успеха нашего предприятия требовалось сторониться тех, кто покинул темницу с моей помощью.

За моей спиной косо лился свет из высоких узких окошек, оттуда, где располагалось западное крыло тюрьмы. Там лестница. Нужно пробудить застывший мозг и попытаться понять, как добраться до требуемого места. Для пыток необходимо изолированное от других и звуконепроницаемое место. Это может быть и камера в подземелье, обычное дело для замка; крики уходят в массу земли над ней, а мрак поглощает жестокость тех, кто их вызывает.

В конце коридора стена становилась дугообразной; я оказалась в одной из угловых башен, где, как и положено башням, была лестница.

За поворотом и нашлась та самая винтовая лестница; еле видные в полумраке треугольные ступени вели вниз, обманчиво удобный спуск на каждом шагу мог обернуться подвернутой лодыжкой. После неплохо освещенного коридора я вообще ничего не могла различить во тьме, и, поскольку расстояние между ступеньками было непонятно, пару раз оступалась и, хватаясь за стену, сбивала костяшки пальцев и обдирала кожу на ладонях.

Впрочем, у лестницы нашлось и полезное свойство: сквозь узкое окно, не позволявшее лестнице оказаться в абсолютной тьме, я сумела увидеть главный двор тюрьмы и сориентировалась. Во дворе ровной шеренгой построился маленький отряд солдат, но это была лишь поверка, а не казнь шотландского смутьяна. Посреди двора высилась черная и мрачная виселица, которая тем не менее была пуста. Все это стало для меня ударом под дых. Завтра утром… Я побежала вниз, больше не вспоминая ни о содранной коже на руках, ни о сбитых пальцах ног.

Спустившись по лестнице, я застыла и прислушалась. В этой части замка не было слышно ни звука, но она, однако, не выглядела покинутой: на стенах горели факелы и отбрасывали на стены из серого гранита мерцающие алые отсветы. Дым серыми спиралями вился к сводчатому потолку.

Идти от лестницы можно было только в одном направлении; я отправилась туда, как и раньше, крепко сжимая в руке кинжал. В таком бесшумном движении по подземелью мне виделось что-то пугающее и сверхъестественное. В подобных местах мне доводилось бывать и прежде – мы с Фрэнком совершали экскурсии по старинным замкам. Но в свете ярких ламп, укрепленных на металлических дугах, огромные гранитные блоки не казались такими страшными. Впрочем, и тогда крошечные сырые каморки, заброшенные более чем на столетие, пробуждали во мне неприязнь. На экскурсиях, когда я осматривала мрачные старинные переходы, толстые двери, обрывки проржавевших цепей, прикрепленные к стенам, мне казалось, что я способна вообразить муки узников в этих отвратительных камерах. Теперь я бы лишь посмеялась над своей прежней наивностью. Существуют вещи, недоступные воображению, как говорил Дугал.