– Прости, – пробормотала я.

У меня не было ни рентгена, ни соответствующего практического опыта. Я всего-навсего сравнивала здоровую руку с травмированной и таким образом понимала, что именно следует вправить. Искалеченная рука под моими пальцами оставалась неподвижной, но здоровая иногда непроизвольно подергивалась.

– Прости, пожалуйста, – вновь пробормотала я.

Джейми высвободил здоровую руку и оперся на локоть. Выплюнул кожаную затычку и направил на меня взгляд, в котором я увидела насмешку, смешанную с отчаянием.

– Англичаночка, – сказал он, – если ты будешь просить прощения всякий раз, как причинишь мне боль, то дело затянется на всю ночь, а уже и так минуло много времени. Я отлично знаю, что ты не желаешь, чтобы я страдал, но у нас нет выбора, и поэтому довольно того, что страдать будет один, а не оба. Делай что должно, а я, если что, и покричать могу.

Он опять сунул в рот кусок кожи, страшно оскалил зубы и глянул на меня, невероятным образом вытаращив глаза. Больше всего он при этом напоминал очумевшего тигра; я непроизвольно истерически захихикала, что, конечно же, весьма удивило леди Аннабел и слуг, которые стояли за спиной Джейми и не видели его лица. Однако сэр Маркус, сидевший у кровати, все видел и лишь спрятал усмешку в своей окладистой бороде.

Мне немного полегчало; я больше не чувствовала невыносимого груза и действовала спокойнее. Разумеется, я видела каждую его гримасу, вызванную болью, но не реагировала на них чрезмерно остро, полностью сконцентрировавшись на своей задаче. К счастью, меньше всего пострадал большой палец: единственный простой перелом первой фаланги. Он должен был легко срастись Вторая фаланга четвертого пальца оказалась совершенно раздроблена; удерживая ее между собственными пальцами – большим и указательным, – я чувствовала под кожей месиво из мелких осколков; Джейми застонал даже от легкого нажима; пришлось лишь наложить лубок и надеяться на лучшее.

Хуже всего дело обстояло с открытым переломом третьего пальца – требовалось переместить торчавшую кость обратно в мышечную ткань. Я лишь однажды видела, как это делается под общим наркозом и с помощью рентгена.

Только в тот момент я окончательно поняла, почему врачи, как правило, отказываются лечить тяжелые болезни близких: в ряде случаев, чтобы добиться окончательного успеха, нужна определенная жестокость.

Сэр Маркус придвинул стул к кровати, расположился поудобнее и взял Джейми за здоровую руку.

– Жми как хочешь сильно, приятель, – сказал он.

Освободившись от своего лохматого наряда, причесав седые локоны и завязав их на затылке, Макраннох больше не казался страшным лешим, а выглядел как прилично одетый мужчина средних лет, с военной выправкой, с аккуратно расчесанной окладистой бородой. Дело, которым я занималась, требовало значительного нервного напряжения, и при нем я чувствовала себя куда увереннее.

Тяжело вздохнув, я начала работу.

Дело было долгое, нелегкое, выматывающее тело и душу. Кое-что получалось сравнительно легко – два пальца с простыми переломами. Зато остальное… Когда я стала вправлять кость третьего пальца, Джейми разразился оглушительными воплями. Я было остановилась, но сэр Маркус тотчас спокойно приказал: «Продолжайте, дорогая!» И я продолжила. Опять мне вспомнились слова Джейми: он может вытерпеть свою боль, но у него не хватит сил терпеть мою. Он говорил правду: это требовало очень много сил, и я надеялась, что нам обоим их хватит.

Джейми отвернулся от меня, но я видела, что челюсти его ходят ходуном, – так сильно он сжимал зубами ремень. Я сама стиснула зубы – и тянула, тянула до тех пор, пока острый обломок кости не ушел под кожу; палец словно нехотя выпрямился; нас обоих трясло.

Постепенно я перестала думать о чем бы то ни было, кроме дела. Иногда Джейми стонал, дважды пришлось остановиться, потому что его рвало выпитым виски – ведь в тюрьме он ничего или почти ничего не ел. По большей части же он тихонько бормотал что-то по-гэльски – то ли проклятия, то ли молитвы, – уткнувшись головой в колени сэра Маркуса.

Наконец, все пальцы легли ровно, словно новенькие булавки; все они были крепко прибинтованы к лубкам. Я опасалась инфекции, особенно в случае третьего пальца, но все же верила, что переломы срастутся. Слава богу, серьезные повреждения были только у одного сустава, остальные со временем будут двигаться. Я разогнула спину; руки и ноги у меня тряслись от напряжения, корсаж насквозь промок от пота, так как я стояла спиной к огню, совсем рядом с камином.

Леди Аннабел сразу же появилась около меня, посадила в кресло и вложила в мои дрожащие руки чашку чая, сдобренного порцией виски. Сэр Маркус, лучший ассистент, какого только может пожелать оперирующий хирург, отвязал зафиксированную на время моей работы здоровую руку Джейми, растер места, особенно сдавленные повязкой, а заодно и собственное предплечье, на котором там, куда впивались пальцы пациента, расплылись багровые пятна.

Я даже не поняла, что засыпаю, но внезапно уронила голову на грудь. Леди Аннабел, подхватив меня под локоть, проговорила:

– Взбодритесь, дорогая. У вас заканчиваются силы, но вам следует еще позаботиться о собственных ранах и хотя бы недолго подремать.

Со всей мыслимой любезностью я отстранила ее руку.

– Нет-нет, леди Аннабел, я не могу, мне нужно завершить…

Однако сэр Маркус, не став слушать мой жалкий лепет, отобрал у меня бутылку с уксусом и тряпицу.

– Я позабочусь обо всем остальном, – проговорил он. – Поверьте мне, у меня имеется кое-какой нужный опыт.

Откинув с Джейми одеяло, он стал так споро и одновременно осторожно смывать кровь, проступившую на рубцах от кнута, что это производило весьма сильное впечатление. Поймав мой взгляд, он усмехнулся и весело и с кажущейся небрежностью тряхнул бородой.

– В свое время мне пришлось промыть много ран, – добавил он. – И лечить тоже. Эти еще ничего особенного, милая, быстро заживут.

Осознавая его правоту, я подошла к изголовью походной кровати. Джейми не спал, чуть кривился от боли, причиняемой свежим ранам обеззараживающим раствором, но веки его тяжело набрякли, а глаза потемнели от усталости и страданий.

– Иди поспи, англичаночка. Я тоже усну.

Я не знала, сможет ли он уснуть. Впрочем, было хорошо понятно, что я сама еле стою на ногах: меня качало от утомления, царапины на ногах стали саднить и болеть. Еще раньше их промыл мне Абсалом, но теперь следовало их смазать.

Я лишь кивнула и повернулась к леди Аннабел, которая легко прихватила меня за локоть.

Примерно на полпути я поняла, что забыла объяснить сэру Маркусу, как нужно перевязывать раны. Глубокие раны на плечах следовало забинтовать, подложив побольше корпии, – чтобы, когда настанет время уносить ноги, поверх бинтов можно было спокойно надеть рубаху; менее глубокие раны от ударов кнутом бинтовать не стоило – так они скорее покроются корочкой. Я одним глазом посмотрела на гостевую комнату, которую определила для меня леди Аннабел, немногословно попросила прощения и заковыляла по ступенькам обратно в гостиную.

Я остановилась в темном дверном проеме, рядом замерла леди Аннабел. Джейми лежал с закрытыми глазами – вероятно, он впал в забытье под воздействием выпитого виски и изнеможения. Одеял на нем не было, да они и не требовались у жарко горевшего камина. Сэр Маркус нечаянно оперся рукой на ягодицы Джейми, потянувшись через него за очередной тряпицей. Джейми словно ударило электрическим током: спина резко выгнулась, он конвульсивно сжал ягодицы, неразборчиво крикнул что-то протестующее, затем перевернулся на спину и уставился на сэра Маркуса бессмысленным взглядом. Сэр Маркус на несколько секунд встал столбом от потрясения, но мгновенно овладел собой, склонился над Джейми, потянул его за руку и вновь перевернул на живот.

– Вот оно как, – произнес он, затем накрыл Джейми одеялом до пояса, и я увидела, что плечи страдальца расслабились.

Сэр Маркус присел в голове кровати и налил очередной стаканчик виски. Отпил глоток и, о чем-то размышляя, медленно облизал губы. Тишину в гостиной нарушало лишь потрескивание дров в камине; мы с леди Аннабел так и не переступали порог.

– Если тебе от этого полегчает, – внезапно промолвил сэр Маркус, уставившись на графин, – то знай, что он мертв.

– Вы уверены?

Джейми произнес это каким-то плоским неживым голосом.

– Мне еще не приходилось встречать человека, который выжил бы после того, как по его спине прошлись тридцать коров, в полтонны каждая. Он выскочил в коридор, чтобы посмотреть, что там шумит, понял, что происходит, и вздумал скрыться в комнате. Но одна из коров зацепила его рогом за рукав и потащила. Я видел, как он упал на пол у стены. Мы с сэром Флэтчером в это время спускались по лестнице. Сэр Флэтчер пришел в невероятное волнение, послал людей ему на помощь, но в той страшной давке они не сумели до него добраться. К тому же, куда ни взгляни, отовсюду торчали рога, да вдобавок со стен стали падать факелы на взбесившуюся скотину. Боже, если бы ты это видел! – воскликнул сэр Маркус и схватился за горло графина. – Твоя жена, скажу я тебе, – редкостная женщина, никаких сомнений!

Он налил себе виски, отпил было, но чуть не подавился от смеха.

– Как бы то ни было, – добавил он, постучав себе в грудь, чтобы откашляться, – ко времени, как мы освободили от стада коридор, он представлял собой рваную тряпку, плавающую в луже крови. Его унесли люди сэра Флэтчера, но если он тогда и был жив, то долго не протянул. Налить тебе еще?

– Да, спасибо.

Последовавшее недолгое молчание нарушил голос Джейми:

– Ну, не могу сказать, что мне от этого легче, но благодарю, что вы мне об этом рассказали.

Сэр Маркус прищурился и глянул на него.

– М-м-фм, ты, я вижу, не собираешься забывать, – резко проговорил он. – Не старайся. Если сможешь, дай этой ране зажить, как и остальным твоим ранам. Не береди ее, и все пройдет.