Старый солдат поднял шишковатую руку с засученным рукавом и продемонстрировал неровный рубец, тянувшийся от локтя до запястья.

– Шрамы не должны нас беспокоить.

– Да, – ответил Джейми, – некоторые, может, и не должны.

Он попытался лечь на бок. Сэр Маркус поспешно поставил стакан.

– Слушай, дружище, давай-ка поосторожнее! Иначе сломанное ребро проткнет тебе легкое.

Он помог Джейми лечь на бок, опершись на локоть, и подложил под его бок свернутое валиком одеяло.

– Дайте мне маленький нож, – тяжело дыша, попросил Джейми. – Маленький, но очень острый.

Без лишних слов сэр Маркус сделал несколько тяжелых шагов к французскому буфету из полированного орехового дерева и, с диким шумом перебрав содержимое ящиков, вернулся к Джейми, держа в руке нож для фруктов с перламутровой рукояткой. Вложив нож в здоровую левую руку Джейми, он сел на прежнее место.

– Думаешь, тебе не хватает шрамов? – спросил сэр Маркус. – Хочешь еще добавить?

– Лишь один.

Опасно шатаясь на локте, Джейми прижал подбородок к груди и приставил острое словно бритва лезвие к груди чуть ниже левого соска.

Мгновенным броском сэр Маркус перехватил руку Джейми.

– Давай-ка я пособлю тебе, дружок. Не ровен час, свалишься на этот ножик всей тяжестью.

После некоторого колебания Джейми отдал нож и упал на свернутое одеяло. Затем тронул пальцами грудь на два дюйма ниже соска и сказал:

– Тут.

Макраннох принес с буфета шандал и поместил на стуле, с которого только что встал. От двери мне было плохо видно, что он разглядывает на груди Джейми: больше всего это напоминало небольшой почти круглый красный ожог. Сэр Маркус еще раз отхлебнул из своего стакана, поставил его возле свечей и приставил нож к тому месту, где виднелось красное пятно. Видимо, я непроизвольно дернулась, потому леди Аннабел схватила меня за рукав, удерживая от вмешательства. Затем сэр Маркус повернул нож по кругу – так делают, когда хотят вырезать гниль из плода. Джейми застонал; по животу стекла тонкая струйка крови и расплылась на одеяле пятном. Джейми перевернулся на живот и прижался к матрасу, чтобы унять кровь. Сэр Маркус положил нож на стул.

– Как только сможешь это сделать, – проговорил он, – возьми в постель жену, пусть она тебя утешит. Женщинам это нравится, – прибавил он, с улыбкой повернувшись к двери. – Один бог знает отчего.

Леди Аннабел тихо прошептала:

– Пойдемте, дорогая. Сейчас ему стоит остаться одному.

Подумав, что с перевязкой сэр Маркус справится самостоятельно, я поднялась следом за леди Аннабел по узкой лестнице в свою комнату.

Проснулась я как от толчка. Мне снилась бесконечная винтовая лестница, в самом низу которой меня ждало что-то ужасное. Спину ломило от усталости, ноги болели; я, в чужой ночной сорочке, рывком села на кровати и схватила свечу с огнивом. Меня охватила страшная тревога: что с Джейми? Что, если сейчас я ему нужна? Или, что самое плохое, вдруг англичане уже добрались сюда, а он там один, беспомощный и безоружный? Подбежав к окну, я прижалась лицом к холодной раме и несколько успокоилась, услышав резкий посвист метели: пока бушует буря, мы находимся в некоторой безопасности. Накинув на себя халат, со свечой в одной руке и с кинжалом в другой, я отправилась вниз по лестнице.

В гостиной царила тишина, лишь, как и раньше, потрескивал огонь в камине. Судя по всему, Джейми спал, во всяком случае, он лежал лицом к камину с закрытыми глазами. Пытаясь не шуметь, чтобы его не разбудить, я села на коврик у огня. После нескольких душераздирающих минут в подземелье Уэнтуортской тюрьмы мы наконец оказались наедине. Казалось, что с той поры миновало много лет. Я рассматривала Джейми пристально, как чужого. Учитывая все произошедшие события, выглядел он сносно, но я все же тревожилась. За время медицинских манипуляций он выпил столько виски, что это количество могло свалить с копыт ломовую лошадь, и несмотря на то что часть его вышла с рвотой, в основном алкоголь все же циркулировал в организме.

Я решила, что в какой-то момент Джейми непременно пожелает с кем-то поговорить о том, что произошло. И мне при этом хотелось, чтобы таким человеком стала я.

Джейми лежат, укрытый одеялом до пояса, и я склонилась над ним, чтобы осмотреть спину. Моим глазам предстала впечатляющая картина. Следы от ударов кнутом легли так ровно, с такими одинаковыми промежутками, что это было просто уму непостижимо. Во время экзекуции Джейми должен был стоять во фронт, вытянувшись во весь рост, как гвардеец на параде. Я посмотрела на запястья – следов от веревок нет. Он сдержал слово и не сопротивлялся. Его истязали, а он стоял неподвижно, выплачивая условленный выкуп за мою жизнь.

Рукавом я утерла слезы, выступившие на глаза. За плач над распростертым телом меня явно никто бы не поблагодарил. Я сменила позу, ткань халата чуть слышно зашелестела – и Джейми в полудреме открыл глаза и улыбнулся мне слабой, утомленной, однако совершенно вменяемой улыбкой. Я открыла рот и внезапно поняла, что совершенно не понимаю, что сказать. Спрашивать о самочувствии глупо – ведь понятней некуда, что чувствует он себя ужасно, хуже быть не может. Пока я стояла в раздумье, он заговорил первым:

– Клэр? С тобой все хорошо, милая?

– Со мной?! Господи, Джейми!

Слезы стояли наготове, но я изо всех сил пыталась не расплакаться, лишь громко сопела и часто-часто моргала. Он медленно поднял здоровую руку, так медленно, словно на ней висели тяжелые цепи, и погладил меня по голове. Попытался привлечь меня к себе, но тут я впервые за все время осознала, как выгляжу: грязное лицо все в царапинах, волосы стоят дыбом черт знает от чего, даже подумать неприлично.

– Иди ко мне, – сказал он. – Я хочу тебя хоть немножко потрогать.

– Но я вся в крови, и вообще…

Я безуспешно попыталась хоть как-то прибрать волосы.

В ответ послышалось что-то вроде смешка – большее не давали сделать сломанные ребра.

– Матерь Божья, да ведь это же моя кровь, англичаночка! Иди сюда!

Он обнял рукой мои плечи. Я опустила голову на его подушку, и так мы полулежали у камина, питая друг друга теплом и силой. Он осторожно притронулся пальцем к ранке у моего уха.

– Я и не надеялся больше тебя увидеть, англичаночка. – Джейми говорил низким, хриплым от виски и криков голосом. – До чего я рад, что ты здесь, со мной.

Я выпрямилась.

– Больше меня не увидеть! Почему это? Ты думал, что я не сумею тебя вытащить?

– Честно говоря, да. Но я опасался тебе об этом говорить, боялся, что иначе ты заупрямишься и не станешь меня покидать.

– Я заупрямлюсь? – возмущенно сказала я. – Кто бы тут говорил об упрямстве!

Наступило молчание; оно длилось как-то слишком долго. Мне нужно было расспросить его о предметах, с медицинской точки зрения важных, но в личном смысле щекотливых. В конце концов я сформулировала самый банальный на свете вопрос:

– Как ты себя чувствуешь?

Его закрытые глаза при свете свечей, казалось, запали, я почувствовала, что забинтованная спина напряглась. Он скривил рот.

– Не знаю, англичаночка. Раньше я никогда себя так не чувствовал. Мне кажется, я хотел бы совершить несколько разнообразных поступков одновременно, однако мой разум возражает, а тело меня предает. Я желал бы немедленно убраться отсюда и убежать в самое далекое место, в которое могу. Я хочу убить некоторых людей. Боже, как я этого хочу! Я хочу сжечь Уэнтуортскую тюрьму дотла. Я хочу спать.

– Камни не горят, – резонно заметила я. – Видимо, стоит ограничиться сном.

Его здоровая рука пошарила по одеялу и отыскала мою, а рот чуть расслабился, но глаза были закрыты.

– Я хочу прижать тебя к себе, целовать и никогда не отпускать. Я хочу уложить тебя в свою постель и иметь тебя, как имеют шлюху, чтобы забыть самого себя. И еще я хочу положить голову к тебе на колени и рыдать, словно дитя.

Он приподнял угол рта и приоткрыл голубые глаза.

– К сожалению, – сказал он затем, – не лишившись чувств, я могу осуществить лишь последнее из перечисленного.

– Что же, значит, этим и стоит ограничиться, а все остальное оставить на потом, – тихо засмеялась я.

Я присела на кровать, прислонилась к стене, а он, действительно чуть не потеряв при этом сознание, с трудом положил голову мне на бедра.

– Что это сэр Маркус срезал с твоей груди? – спросила я. – Клеймо?

После паузы рыжеволосая голова утвердительно склонилась, и Джейми насмешливо сказал:

– Печать с его инициалами. Чтобы всю оставшуюся жизнь я помимо нанесенных им шрамов носил и его поганую подпись? Да никогда!

Его голова теснее прижалась к моему бедру, и дыхание постепенно замедлилось: он задремал.

– Джейми?

– М-м-м?

– Ты очень пострадал?

Резко проснувшись, он перевел взгляд со своей забинтованной руки, призраком светившейся на темном одеяле, на мое лицо. После этого Джейми закрыл глаза и затрясся. Я испуганно подумала, что затронула невыносимо болезненную тему, но быстро сообразила, что он всего-навсего смеется до слез.

– Англичаночка, – наконец промолвил он, задыхаясь. – У меня осталось примерно шесть квадратных дюймов кожи без болячек, ожогов и рубцов. Очень ли я пострадал?

И он снова зашелся в хохоте так, что матрас под ним заходил ходуном.

– Я имела в виду… – начала я сварливым тоном, но Джейми остановил меня, поднеся к своим губам мою руку.

– Я понял, что ты имела в виду, англичаночка, – сказал он, повернувшись ко мне. – Не волнуйся, целые и невредимые шесть квадратных дюймов находятся у меня между ног.

Я по достоинству оценила усилие, которое он затратил на то, чтобы пошутить, и легонько шлепнула его по губам.

– Ты пьян, Джеймс Фрэзер, – сказала я и, выдержав паузу, спросила: – Что, всего лишь шесть?

– Ну, может, семь. Господи, англичаночка, не смеши меня больше, мои ребра этого не вынесут!

Я вытерла ему глаза подолом своей сорочки и, поддерживая голову, напоила водой.