– Я хочу умереть, – слабо, но весьма твердо сообщил он, – и чем быстрее, тем лучше. Подите прочь и дайте мне умереть спокойно.

Крепко ухватив Джейми за волосы, Мурта поднял его голову и поднес к губам флакон.

– Проглоти это, мой маленький хорошенький сурок, не то я сверну тебе шею. И удержи на некоторое время в животе. Я заткну тебе нос и рот, так что вырвать это у тебя получится разве что из ушей.

Совместными усилиями мы переместили содержимое флакона в утробу молодого лэрда Лаллиброха. Давясь и задыхаясь, совершенно зеленый Джейми оперся на переборку и героически проглотил сколько сумел. При малейшей угрозе рвоты Мурта зажимал ему нос, и в результате снотворное смогло попасть пациенту в кровь. Мы уложили Джейми на лавку; его лицо совершенно слилось цветом с подушкой, и на белом лишь горели волосы, брови и ресницы.

Через некоторое время Мурта вышел ко мне на палубу.

– Смотрите-ка. – Я показала ему на французский берег: прибрежные скалы под пробившимися сквозь облака лучами вечернего солнца казались позолоченными. – Капитан говорит, что прибудем часа через три-четыре.

– Да, не раньше, – отозвался Мурта, отводя со лба прямые каштановые волосы.

Он повернулся ко мне, и впервые за все время, что я его знала, на его лице обнаружилось выражение, больше других напоминавшее улыбку.

В конце концов вслед за двумя огромными монахами, которые несли носилки с недвижимым телом нашего подопечного, мы вошли в мощные ворота аббатства Святой Анны де Бопре.

Глава 38. Аббатство

Аббатство размещалось в огромном комплексе зданий двенадцатого века постройки, огороженном стеной, которая защищала его и от морских штормов, и от атак со стороны суши. В момент нашего появления, во времена не настолько суровые, ворота держали открытыми, чтобы облегчить сообщение с ближней деревней, а в небольшие каменные кельи гостевого крыла постелили ковры и поставили удобную мебель, отчего там стало довольно уютно.

Я поднялась из мягкого кресла, стоявшего в отведенной мне келье, в некотором смущении: я не понимала, как положено здороваться с настоятелем. Следует встать на колени и поцеловать перстень у него на пальце? Или так нужно делать только с папой римским? Я ограничилась глубоким почтительным реверансом.

Миндалевидные кошачьи глаза Джейми, безусловно, получил в наследство от Фрэзеров. Унаследовал он и массивную нижнюю челюсть, однако челюсть, на которую я в тот момент смотрела, спряталась в черной бороде. У аббата Александра был такой же большой рот, как у племянника, только улыбался он, похоже, не так часто. Аббат встретил меня любезной и приветливой улыбкой, но взгляд его голубых глаз оставался холоден и серьезен. Был он коренаст, куда ниже Джейми, приблизительно с меня, одет в наряд священника, однако двигался при этом как воин. Я подумала, что некогда он действовал в обеих ипостасях.

– Добро пожаловать, ma niece[20], – произнес аббат Александр, склонив голову.

Слегка удивившись такому обращению, я тем не менее вновь поклонилась и искренне сказала:

– Благодарю вас за гостеприимство. Вы… вы уже видели Джейми?

Монахи унесли Джейми, чтобы вымыть, и я пришла к выводу, что мое присутствие при этой процедуре нежелательно.

– Да, – кивнув, ответил аббат, – я видел его и попросил брата Амброза перевязать ему раны.

В правильной английской речи моего собеседника слышался небольшой шотландский акцент. Видимо, заметив сомнение в моем взгляде, он несколько холодно прибавил:

– Не тревожьтесь, мадам, брат Амброз – очень опытный врачеватель.

Он взглянул на меня открыто оценивающе.

– Мурта сказал, что вы сами хорошо обученный доктор.

– Да, это так, – без околичностей сообщила я.

– Вижу, вы не грешите ложной скромностью, – заметил аббат уже с искренней открытой улыбкой.

– У меня имеются другие грехи, – с такой же улыбкой заметила я.

– Как и у всех нас, – сказал он. – Я уверен, брат Амброз с удовольствием с вами поговорит.

– Мурта рассказывал вам о случившемся? – с опаской спросила я.

Он крепко сжал свой большой рот, затем проговорил:

– Да, рассказывал. По крайней мере, о том, что знает.

Он выжидательно замолчал, словно приглашая меня к рассказу, но я ничего не говорила. Было понятно, что на языке у аббата Александра вертится множество вопросов, но он не хотел вынуждать меня к дальнейшей беседе. Поэтому он лишь благословил меня, воздев руку, и повторил:

– Добро пожаловать. Я пришлю вам брата-келаря с едой.

Затем вновь внимательно осмотрел меня и добавил:

– И с умывальными принадлежностями.

На прощание настоятель перекрестил меня, крутанулся на пятках так, что его коричневая ряса с тихим шелестом взвилась в воздух, и вышел.

Только в тот миг я поняла, как устала, и присела на кровать, медленно размышляя, остались ли у меня силы на умывание и еду. Продолжая об этом думать, я опустила голову на подушку и отключилась.

Во сне меня мучил кошмар. Джейми находился через стену от меня, через глухую и мощную каменную стену. Я вновь и вновь слышала его крики, но не могла до него добраться. Я отчаянно бросилась на стену, однако руки мои погрузились в нее, как в воду. Проснувшись от боли, я схватила одной рукой вторую, ту, которой крепко ударила о настоящую (и очень твердую) стену возле узкой кровати, на которой лежала. Сжав руку между колен, я стала раскачиваться туда-сюда, но неожиданно поняла, что крики продолжаются и наяву.

Я выбежала в коридор, и крики прекратились. На плиточный пол в коридоре падал дрожащий свет из открытой двери комнаты. Неизвестный мне монах стоял рядом с Джейми и крепко его держал. Через бинты на спине проступили пятна свежей крови, а плечи Джейми тряслись, как от озноба.

– С ним случился кошмар, – объяснил монах, заметив меня.

Он передал мне Джейми с рук на руки, а сам отправился за чистым полотном и кувшином с водой.

Джейми продолжал дрожать, по его лицу лился пот. Он закрыл глаза и хрипло, с затруднением дышал. Монах сел рядом со мной и стал бережно отирать лицо Джейми, убрав с висков влажные пряди.

– Вы, видно, его жена, – заметил монах. – Скоро ему будет лучше.

Через пару минут дрожь стала утихать, и Джейми со вздохом открыл глаза.

– Все хорошо, – сказал он. – Со мной все хорошо, Клэр, но, ради создателя, избавь меня от этой вони!

В тот момент я почувствовала запах, наполнявший келью, – легкий, приятный цветочный аромат, такой распространенный, что я о нем просто не подумала. Лаванда. Обычно так пахнут мыло и туалетная вода. В последний раз этот запах встретился мне в подземелье Уэнтуортской тюрьмы: он исходил от белья или тела капитана Джонатана Рэндолла.

В келье аромат источал маленький металлический сосуд с благовонным маслом, который был подвешен к железному кронштейну, украшенному орнаментом из роз, прямо над пламенем свечи. Запах призван был успокоить больного, однако получилось совершенно наоборот. Монах поднес Джейми чашку с водой, тот напился и задышал спокойнее и легче; он уже сидел самостоятельно, без посторонней помощи. Кивком я попросила францисканца выполнить требование больного, монах завернул горячий сосуд с маслом в полотенце и немедленно вынес в коридор. Джейми вздохнул с облегчением, но тут же поморщился от боли в сломанных ребрах.

– Ты побеспокоил во сне спину, – сказала я, слегка поворачивая его и осматривая бинты. – Но не слишком.

– Я знаю. Должно быть, перевернулся на спину.

Свернутое и подложенное под бок одеяло должно было удерживать Джейми в определенном положении. Оно упало на пол; я подняла его и пристроила на место.

– Поэтому мне и приснился кошмар. Снилось, что меня бьют плетью. – Джейми вздрогнул, отпил глоток воды и отдал мне чашку. – Мне бы чего-нибудь покрепче, если можно раздобыть.

Словно по мановению волшебной палочки в комнату вернулся наш помощник с кувшином вина. В другой руке он держал совсем небольшой кувшинчик – с маковой настойкой.

– Алкоголь или опий? – улыбаясь, спросил он Джейми. – Можете выбрать любой из напитков забвения.

– Я предпочел бы вино, если позволите. Достаточно с меня снов этой ночью, – кривовато улыбнувшись, отвечал Джейми.

Он медленно пил вино, а францисканец тем временем помогал мне сменить испачканные кровью бинты, смазывая раны мазью календулы. Он не уходил, пока Джейми не был полностью подготовлен ко сну, укрыт одеялом и устроен поудобнее. Направляясь к дверям, он осенил больного крестом и произнес:

– Доброго отдыха.

– Спасибо, отец, – вяло ответил Джейми в полусне.

Убедившись, что не понадоблюсь Джейми до утра, я осторожно тронула его за плечо и тоже вышла вслед за монахом в коридор.

– Благодарю вас, – сказала я. – Весьма признательна вам за помощь.

Монах изящно взмахнул рукой, словно отвергая мою благодарность.

– Рад, что сумел быть вам полезен, – ответил он; в его отличном английском слышался легкий французский акцент. – Я шел по гостевому крылу к часовне Святого Жиля и услышал крики.

Вспомнив эти ужасные хриплые крики, я вздрогнула и понадеялась про себя, что никогда больше их не услышу. Я посмотрела в окно в конце коридора, но не увидела никаких признаков рассвета.

– В часовню? – удивленно спросила я. – А я считала, что утреннюю литургию служат в главном храме. Но и для нее, мне кажется, рановато.

Францисканец улыбнулся. Он был еще не стар, едва за тридцать, но в блестящих каштановых волосах пробивалась седина. На макушке была выстрижена аккуратная тонзура, ровно подстриженной выглядела и каштановая борода.

– Да, для утренней литургии довольно рано, – ответил он. – Но я иду в часовню, поскольку настал мой черед продолжить вечное бдение у Святого Причастия.

Он заглянул в комнату Джейми: часы-свеча показывали половину третьего.

– Я уже опаздываю, – сказал он. – Брат Бартоломе давно отгоняет от себя сон, ему пора почивать.