– И все-таки что случилось? – снова спросила я.

Узкое лицо, как всегда, осталось бесстрастным, но Мурта слегка сощурился.

– Он не желает вас видеть, – сказал он.

Я встала столбом и вырвала свою руку.

– Почему?

Мурта замешкался, как будто пытался подобрать верные слова.

– Н-ну, он лишь… он подумал, что вам стоит оставить его здесь, а самой лучше воротиться в Шотландию. Он…

Я не стала слушать продолжение. Оттолкнула Мурту в сторону и бросилась к Джейми. За мной глухо стукнула тяжелая дверь в комнату. Уткнувшись лицом в подушку, на постели лежал Джейми, на котором был надет лишь короткий подрясник послушника. Стоявшая в углу жаровня наполняла комнату уютным теплом, хотя уголь в ней горел довольно дымный.

Я дотронулась до Джейми – он резко приподнялся. Его все еще сонные глаза глубоко ввалились. Я взяла его руку в свои, но он вырвал ее и с видом совершенного отчаяния опять ткнулся лицом в подушку.

Пытаясь никак не выказать охватившее меня беспокойство, я приставила к кровати стул и уселась на него.

– Я не буду тебя трогать, – ровным тоном сказала я, – но тебе придется все мне объяснить.

Несколько минут он неподвижно молча лежал, скорчившись на постели. Затем, вздохнув, сел, осторожно, явно преодолевая боль, опустил ноги на пол.

– Да, – проговорил он тусклым голосом, не глядя на меня. – Видимо, придется. Нужно было сделать это раньше, но мне недоставало храбрости.

В голосе слышалась горечь, руки вяло легли на колени.

– Мне следовало сделать так, чтобы Рэндолл меня убил, но я не смог. У меня не оставалось смысла жить, однако не посмел погибнуть.

Голос Джейми задрожал; он продолжал так тихо, что я еле понимала сказанное.

– Я знал, что увижу тебя в последний раз… чтобы сказать тебе… но… Клэр, любимая… о моя любимая!

Он взял подушку и прижал к себе как щит, затем положил на нее голову, собираясь с силами.

– Клэр, когда там, в Уэнтуорте, ты оставила меня и ушла… – тихо начал он, не отрывая головы от подушки. – Я слышал твои шаги по каменным плитам и повторял, что стану думать о тебе. Вспоминать тебя, запах твоей кожи и твоих волос, прикосновение твоих губ к моим. Я хотел думать о тебе, пока дверь вновь не откроется. Я решил, что следующим утром, когда я окажусь у виселицы, буду думать о тебе, чтобы укрепить свой дух. Но я решил не думать о тебе с минуты, когда откроется дверь, до мгновения, в которое меня поведут на казнь. Вообще ни о чем не думать…

Он рассказал мне, как сидел в маленьком помещении в тюремном подземелье и ждал. Дверь распахнулась, он поднял взгляд и увидел – но кого? Всего лишь хорошо сложенного, красивого и немного растрепанного человека в порванной полотняной рубахе. Человек остановился у двери, прислонился к дверному косяку и стал смотреть на узника.

Через минуту Рэндолл молча пересек комнату и оказался возле Джейми. Он положил одну руку пленнику на шею, а другой вырвал гвоздь, которым ладонь была прибита к столу. От боли Джейми едва не потерял сознание. В тот момент на столе перед ним возник стакан с бренди, ему голову поддержали твердой рукой: Рэндолл помог ему выпить то, что было в стакане.

– После этого он взял мое лицо в свои ладони и слизнул с моих губ капли бренди. Я хотел отвести лицо, но вспомнил, что дал слово, и не двинулся.

Рэндолл подержал какое-то время лицо Джейми в своих ладонях, пристально глядя ему в глаза, потом отпустил и уселся на столе.

– Он так посидел немного молча, лишь болтал ногой туда-сюда. Я совершенно не представлял себе, чего ему нужно, да и не собирался ничего представлять. Я очень устал, боль в руке была такой сильной, что я чуть не падал в обморок. Несколько позже я положил голову на руки и отвернулся от него.

Тяжело вздохнув, Джейми продолжил рассказ:

– Вскоре я почувствовал его руку на голове, но не двинулся с места. Он очень нежно гладил меня по волосам. Было тихо, слышалось лишь его хриплое дыхание да треск огня в жаровне… кажется, я ненадолго уснул.

Когда Джейми пришел в себя, Рэндолл стоял перед ним. «Вам лучше?» – спросил он вежливо, даже участливо. Джейми молча кивнул и встал. Рэндолл, оберегая раненую руку Джейми, подвел его к походной кровати.

– Я дал слово не оказывать сопротивление, но я не был намерен ему помогать и лишь стоял на месте как столб. Я думал, что позволю ему делать все, что оно пожелает, но сам не буду в этом участвовать, сохраню дистанцию между ним и собой – по крайней мере в мыслях…

Рэндолл усмехнулся и дернул Джейми за больную руку – достаточно сильно для того, чтобы тот повалился на кровать от неожиданной оглушительной боли. Рэндолл опустился перед кроватью на колени и в считаные минуты доказал Джейми, что его представление о дистанции иллюзорно…

– Он… он сказал мне, что я восхитителен, – говорил Джейми, не смотря на меня и с диким усилием вцепившись пальцами не поврежденной руки в край постели.

Я было собралась остановить его, заметить, что ему необязательно продолжать рассказ, что он не должен его продолжать, но вместо этого с силой сжала губы и стиснула руки, чтобы не коснуться его.

И Джейми поведал об остальном: о неторопливых, с наслаждением, ударах кнутом, перемежаемых поцелуями; о невыносимой боли от ожогов, которая выводила его из обморока к новым мучениям и унижениям… Он рассказал все, иногда с трудом подбирая слова, иногда плача, рассказал больше, чем я, казалось, могла вынести, – но я все вынесла, молча слушая его, как исповедник.

– Клэр, я не хотел думать о тебе… такой, обнаженный, беззащитный, униженный… вспоминать, как я тебя любил. Это было бы все равно что богохульство. Я хотел исторгнуть тебя из своего сознания и… просто существовать, сколько смогу. Но он этого не допустил.

Щеки Джейми повлажнели, но он не плакал.

– Он говорил со мной. Говорил постоянно. Иногда угрожал, иногда произносил нежности, но часто упоминал тебя.

– Меня?

После долгого молчания голос скорее напоминал хриплое воронье карканье.

Джейми кивнул и вновь ткнулся лицом в подушку.

– Да, – спустя минутную паузу сказал он. – Он ужасно к тебе ревновал, ты же понимаешь.

Нет, я не понимала.

– О да. – Он опять кивнул. – Когда он ласкал меня, то спрашивал: «А она делала так?»

Голос дрогнул.

– Я ничего не отвечал, я не мог ответить. И тогда он спрашивал, что, как я думаю, ты бы почувствовала, если бы увидела, как я… как я…

Он с силой прикусил губу, не способный продолжать.

– И так постоянно, – овладев собой, продолжил Джейми. – Он словно удерживал тебя возле меня. Я боролся, всеми силами своего рассудка боролся с этим наваждением… пробовал отделить разум от тела, но боль терзала меня вновь и вновь, она была выше того барьера, который я мог преодолеть. Я боролся, Клэр, я храбро бился, однако…

Он склонил голову на руки, сжал висок пальцами и неожиданно вновь заговорил:

– Мне ясно, отчего повесился юный Алекс Макгрегор. Я поступил бы точно так же, если бы не боялся смертного греха.

По комнате разлилась тишина. Я машинально обратила внимание на то, что подушка Джейми абсолютно мокрая, и попробовала ее отнять, чтобы сменить. Он очень медленно покачал головой и уставился в пол, куда-то себе под ноги.

– Это всегда будет со мной, Клэр. Я не могу ни подумать о тебе, я не могу ни поцеловать тебя или взять за руку, чтобы не почувствовать страх, боль и тошноту. Я лежу здесь и чувствую, что умираю без тебя, без прикосновений твоих рук, но только ты дотрагиваешься до моего тела, мне кажется, что меня одолевает рвота от стыда и отвращения к себе. Я даже не могу смотреть на тебя без…

Он уперся лбом в сжатый кулак здоровой руки.

– Клэр, я хочу, чтобы ты меня оставила. Поезжай обратно в Шотландию, взойди на Крэг-на-Дун. Вернись на родину, к своему… мужу. Мурта отвезет тебя по моему приказу.

Джейми замолчал. Я продолжала сидеть не двигаясь. Затем он вновь поднял голову и с отчаянной решительностью просто сказал:

– Я буду любить тебя до конца дней своих, но больше не в силах быть твоим мужем. А быть никем другим для тебя я не желаю. – Он стиснул зубы. – Клэр, я так хочу тебя, что у меня все поджилки дрожат, но, Господь всемогущий, я так боюсь до тебя дотронуться!

Я хотела подойти к нему, но он движением руки меня остановил. Исказив внутренней борьбой лицо, он глухим голосом сказал:

– Клэр, прошу тебя! Уезжай! А сейчас, пожалуйста, уйди прочь. Мне будет очень худо, я не хочу, чтобы ты это видела. Пожалуйста!

В его голосе я услышала мольбу и поняла, что на этот раз следует пощадить его гордость. Встала и в первый раз за всю свою практику оставила беспомощного больного одного полагаться на собственные силы.

Словно каменная, я вышла из комнаты и прижала горящее лицо к холодной и твердой белой стене, не обращая внимания на удивленные взгляды Мурты и брата Уильяма. «Господь всемогущий, – сказал он. – Господь всемогущий, я так боюсь до тебя дотронуться!»

Я выпрямилась. Ну что же еще остается? Ведь больше некому.

В час, когда бег времени замедлился, я пришла в часовню Святого Жиля. Кроме отца Ансельма, изящно выглядевшего даже в рясе, в часовне никого не было. Монах стоял неподвижно и даже не обернулся; меня захватила живая тишина, царившая в часовне.

Я ненадолго встала на колени, чтобы отрешиться от дневной суеты и впитать покой. Почувствовав, что мое сердце стучит по-ночному, я встала и уселась на заднюю скамью. Выпрямив спину, я, не знакомая с традициями, нерешительно размышляла, как начать молитву. Что нужно говорить? В конце концов я тихо прошептала, что молю о помощи. Пожалуйста.

Потом я сидела и ждала, чтобы волны тишины укутали меня, словно покрывалом, защитили от холода, как плащ. Ждала, как учил меня Ансельм, и минуты текли нескончаемой чередой.

В часовне стоял небольшой столик, накрытый полотном. Там стояла чаша со святой водой, рядом лежали Библия и другие духовные сочинения. Я встала, подошла к столику и взяла Библию, затем села обратно и положила книгу перед собой на пюпитр. Я не первая в минуты сомнений и беспокойства обращалась к этому великому путеводителю. Света свечей хватало для чтения, я стала осторожно переворачивать тонкие страницы и вчитываться в ровные напечатанные строки.