Виктория Вишневская - Чужой (наш) ребёнок

Сначала я сомневался в том, что она чувствует.

Устроил глупую проверку — ночь в моей спальне. И она её провалила, показав свои истинные эмоции, выдавшие её с поличным.

И теперь я прекрасно понимал, почему она так ведёт себя.

— Ну, что, — обращаюсь к мелкой, которая выронила из рук игрушку, начиная засыпать на руках.

Я провозился с ней около трех часов. Сделал ей завтрак. Поменял глупые памперсы, а потом целых два часа следил за тем, как она зачарованно смотрит на свои пальчики, рассматривая каждую складочку на своих пухлых ладонях.

Ну не дурак ли?

— Спать? — знал, что она не ответит. Но её закрывающиеся глаза уже говорили о том, что девчонка не слышит меня.

После того, как услышал тихое сопение, положил малышку на кровать и облегчённо потянулся.

Не понимал, как мамочки сидят с карапузами ночи напролёт. Это же какую нужно иметь выдержку, чтобы круглые сутки наблюдать за этим пропеллером в пятой точке? За эти несколько часов я вообще пожалел, что взял этого ребёнка к нам в дом.

С ним нужно было что-то решать.

Жить вечно у нас нельзя. Поэтому, пока она спала, я решил подыскать ей семью. Сам, лично, без каких-либо помощников. Потому что чувствовал какую-то ответственность за неё.

И снова виновата их схожесть с сестрой.

С каждым часом я всё больше верил в реинкарнацию, хоть это был и полный бред. Цвет глаз, поведение, заразительные эмоции — они были похожи во всём в этом.

А ещё у них была странная черта — обе смеялись без причины. Поэтому часто они казались мне похожими. Будто на руках я держу не чужого ребёнка, а свою сестру.

Но этот смех не давал мне покоя…

Точно, смех.

Невольно в голове всплыли картинки, как Венера улыбается. Заливисто смеётся вместе с девчонкой, вытирает скопившуюся слезу в уголке глаза, и не зажимается, как делала это рядом со мной.

В тот момент она была искренней. Показывала свои эмоции, обнажая этим душу.

Только вот что странно.

Я должен был забыть это, как только увидел и услышал, но почему-то момент, как эти две маленькие занозы синхронно смеялись, отпечатался в моих мыслях.

И пропадать из головы не хотел, как бы я не пытался…

Время текло неизбежно быстро, что даже за сном Эрики уследить не могла. Она спало крепко, но мало. Как только торпеда в её попе включалась, творился самый настоящий хаос. Она ползала везде, где можно. Исследовала каждый угол, залезая даже на кухню, где добрый повар вручил ей тёплое молоко, которое она со всей жадностью выпила за несколько минут.

В таком темпе прошла неделя. Самая весёлая и счастливая, что была в моей жизни. Я старалась не пересекаться с боссом, но мы часто сталкивались в гостиной, когда играли с малышкой в игрушки. Мне очень везло, потому что надолго он там не задерживался. Максимум на несколько минут, немного понаблюдав за нами. А потом испарялся. От этого мне было грустно и радостно одновременно.

И чтобы отвлечься, всё своё время и внимание отдавала Эрике. Но и это было тяжко.

И сейчас, сидя на диване в гостиной, я была благодарна богам за то, что мы нашли дело, которое смогло занять немного малышку.

Это было сложно. Вот так носиться с ребёнком, волнуясь, когда она шла к лестнице или к перилам. Сердце останавливалось каждый раз, когда она пропадала из виду, оказываясь у меня за спиной. И постоянно Эрика смеялась, словно понимая, что обдурила меня.

Она была очень умной. И хитрой. И я совсем не понимала, как ребёнок в её возрасте может быть таким способным. Сколько ей было? Около года? Но она уже понимала, когда нужно было смеяться надо мной.

Маленькое исчадие ада издевалось, нагло эксплуатируя.

И сейчас, насилуя игрушки, я могла расслабиться хотя бы на несколько секунд. Сверлила её взглядом, чтобы она никуда не смогла убежать или уползти, и просто отдыхала душой.

— Выглядишь не очень, — слышится из-за спины усмешка, принадлежащая одному человеку. Гад. Весь день сидел на своей шикарной пятой точке на стуле, а сейчас насмехался надо мной, когда я нашла минуту отдыха.

— Чуть-чууть, — протянула, устало подпирая голову ладонью. Попробуй тут не устать, когда ребёнок работает на батарейках энерджайзер, которым иногда требовалась подзарядка в виде получасового сна.

Но наблюдать за ней мне было не в тягость. Наоборот. Очень нравилось. Потому что знала, у меня никогда не будет ребёнка. Не в этом доме, не в этой жизни. Поэтому я наслаждалась моментом, который имела.

И снова становится больно.

Улыбка, которая всё это время сияла на губах, спадает, и я немигающим взглядом смотрю на Эрику, которая играется с кубиками.

Не знаю, как я оторву её от себя. Всё. Вросла в меня. Полностью.

Даже ложась спать, я обнимала её, как в последний раз. Потому что, просыпаясь, боялась, что больше не увижу её. И, кажется, так будет день за днём.

— Иди, отдохни. Так и быть, заменю тебя. Лица вообще нет. Будто ты мертвеца увидела. Побледнела. С тобой всё нормально? — тёплая ладонь опускается мне на лоб, и я не сразу понимаю, что происходит.

Тумблеры внутри меня переключаются, а красная кнопка кричит об опасности.

Резко встаю, шокируя и себя и Барнеби.

Всё, хватит.

Ещё чуть-чуть и я не выдержу. Я не железная. Столько лет живя в этом доме, я скрывала эту глупую влюблённость и свои другие чувства. А эту последнюю неделю… Просто не понимала себя. Эмоции рвались наружу. И казалось, скоро я не смогу совладать с ними.

— Спасибо, — это всё, на что меня хватает. Стараюсь быстрее убраться из этой комнаты, чтобы проветриться. Мне нужно передохнуть. Побыть вдали от этих двоих. Потому что, чем больше проводила с ними времени, тем больше привязывалась.

А этого позволить я себе не могла.

— Венера? — разносится по саду голос Барнеби, на которого поднимаю глаза. Не хотела его сейчас видеть, но увидев плачущую на руках Эрику, которая горланила во всё горло, забыла обо всех проблемах. — У неё, кажется, температура.

Эти слова действуют на меня отрезвляюще.

Меня не было каких-то полчаса! И теперь босс приходит ко мне, говоря, что у малышки что-то со здоровьем.

Встаю и быстро подхожу к ним, кладя ладонь на лоб. Горячая. А это было очень и очень плохо. Неужели она простудилась? Хотя, негде. Я следила за её одеждой и работой кондиционеров в доме.

— Нужно к врачу, — шевелю губами, не зная, что делать, кроме этого.

Мужчина хмурится, крепко прижимая девочку к себе.

— Но… — он наверняка хочет что-то сказать про мои умения и специализацию, но я мигом отрезвляю его.

— Я — хирург, — говорю резко, чувствуя подкатывающее к горлу волнение. — Самоучка. С неоконченным образованием. А не педиатр. Давайте не будем рисковать, и обратимся к нормальному врачу?

Я могла предпринять какие-то меры, но боялась. Одно дело работать с тяжело ранеными людьми… А с другой… С ещё неокрепшим организмом.

— Пожалуйста, — произношу, когда Барнеби не двигается с места. — Понимаю, что у вас дела, но я не хочу рисковать её здоровьем.

Поднимаю взгляд, смотря на него со всей серьёзностью.

В его зелёных глазах непонятные эмоции. Неподвластные, неизведанные и буйные. Что сейчас творилось у него в голове, не знала.

Но всё, что мне сейчас хотелось — помочь Эрике. Которая не прекращала плакать, краснея с каждой секундой всё больше и больше.

***

— Это же обычный педиатр! — восклицаю, когда перед моим носом захлопывают дверь. — Даже не операционная! С какого перепугу мне запрещают заходить в кабинет?!

— Венера, — разносится по пустому коридору суровый голос Барнеби. — Успокойся. Он же пояснил: он работает только с пациентом. Потерпи пару минут.

Его слова не успокаивают меня. Потому что я, блин, волнуюсь, оставляя Эрику с кем-то чужим. Понимала, что это был полный бред. Но мне было не по себе. Сердце было не на месте. Когда она пропадала с поля моего зрения то всё — душа не могла найти себе места.

— Я пытаюсь, — оборачиваюсь к Болдуину, постанывая. — Но почему? Я ведь тоже медик, хоть и не состоявшийся.

— Потому что мой знакомый очень противный, — отвечает, чуть нахмурившись. Да мне было плевать! Противный он или нет. Я хотела быть в кабинете и слушать всё, что скажет врач при осмотре! А вдруг она простудилась с осложнением? Вдруг что-то серьёзное? И теперь ей угрожала опасность?

— Драматизируешь, — скучающе ответил Барнеби, и я не сразу понимаю, что сказала последние слова вслух. — Просто сядь, иначе мне придётся тебя успокоить.

Игнорирую последние слова, но перестаю кричать на весь коридор, нервно ходя из стороны в сторону. Неизвестность раздражала. И пугала.

И вообще Болдуин был полным кретином, когда не пустил меня в кабинет, аргументируя это тем, что там я буду бесполезной и только буду нервировать врача своим присутствием.

Его слова до сих пор стояли в голове, которые заставляли беситься:

«Хватит вести себя как её мамочка.»

Я не мать Эрики, но вела себя, как она, потому что сердце разрывалось на маленькие кусочки от неизвестности.

Вдруг она больна чем-то серьёзным? А я стою тут, за дверьми кабинета.

— Достала, — недовольный голос разносится где-то сбоку, и я слышу тяжёлые шаги. Сразу же поднимаю голову, и всё, что успеваю понять, как тёплые ладони обхватывают лицо и в одно мгновение притягивают к себе.

Чувствую на губах тёплое дыхание, которое сразу же превращается в нечто большее. Барнеби делает неожиданное. Целует, заставляя сердце остановиться и одновременно пуститься галопом вскачь. Как это? Не знаю. Но чувствовала такое впервые.