То сумасшедшее волнение, охватывающее грудь и заставлявшее терять рассудок при одном только взгляде на Эстель, выбивало мужчину из равновесия. Его желания упорно не хотели подчиняться его разуму, и это изводило душу. Беспокоясь, не слишком ли много значит для него пленница, Корбо начинал злиться на себя и, сейчас, ощущая умиротворение, заполнившее сердце, капитан явственно почувствовал облегчение. Ни одна женщина не может взять над ним верх, считал пират и, вспоминая слова, сказанные им ранее: «Человек может контролировать свои чувства», самодовольно утвердился в своём мнении. «Я абсолютно прав! – подумал Корбо. Любовь к женщине делает мужчину слабым и уязвимым, полагал Тэо, а он не мог себе этого позволить. – Слабый капитан уже не капитан, тем более пиратского корабля!» – был убеждён он и теперь своё необъяснимое лихорадочное влечение к девушке пират объяснил азартом охоты. Такое волнение всегда охватывало его, когда на горизонте появлялся неизвестный корабль, и сейчас, рассматривая пленницу, капитан твёрдо решил: он больше не позволит испанке завладеть своим сознанием.

Вскоре девушка проснулась. Встретившись с мужчиной глазами, Эстель улыбнулась, и он, ответив ей лёгкой улыбкой, невозмутимо отвернулся к окну, продолжая любоваться морем. Оценив это, как предоставление ей возможности без стеснения одеться, сеньорита выскользнула из-под простынки и, когда привела себя в порядок, подошла к капитану и ласково прижалась к его руке:

– Я вчера так испугалась… Я боялась, ты отдашь меня тому ужасному человеку, а потом я страшно боялась за тебя, – наконец решилась признаться девушка.

Капитан повернул голову и взглянул в её в глаза. Эстель неожиданно отметила, насколько они стали холодными, совсем не такими, как накануне:

– Надеюсь, ты не возомнила, что я дрался с ним из-за тебя? – сухо спросил Корбо, и девушка, не понимая столь резкой перемены в мужчине, растеряно захлопала ресницами. Догадавшись, что именно так она и думала, Корбо усмехнулся и холодно добавил: – Он не имел права мне указывать. Я капитан! Если бы я пошёл у него на поводу, то потерял уважение команды, – объяснил пират. – Тогда всякий может спорить со мной, а такого капитана быстро смещают.

– Понимаю, – опустив голову, пролепетала она, и её сердце лихорадочно затрепетало.

Заметив на её лице разочарование, Корбо усмехнулся:

– Отправляйся к себе в каюту; когда станешь мне нужна, я пошлю за тобой, – бесстрастно проговорил капитан и, не обращая на Эстель больше никакого внимания, сел за стол, занявшись изучением карт.

Изумлённо всматриваясь в лицо пирата, пленница в растерянности замерла, немного постояла и понуро направилась к выходу. Почувствовав, что своей холодностью ранил бедняжку, капитан не пытался смягчить нанесённый им удар, а, проводив взглядом поникшую фигурку пленницы, вновь взялся просматривать бумаги. Сердце Тэо недовольно встрепенулось, собираясь упрекнуть хозяина, но капитан, резко зажав его в кулак, заставил замолчать: «Пусть не думает, что имеет надо мной власть», – твердо сказал себе пират.

Ошарашенная презрительным отношением мужчины Эстель потеряно вышла из каюты и направилась к себе. На неё словно вылили ушат ледяной воды, и душу девушки раздирала жгучая обида. Ещё накануне Корбо был таким нежным и страстным, но стоило ей забыть себя, как отношение капитана к ней изменилось. В ту же секунду высвободившиеся из плена чувства, оскорблённая гордость и посрамлённая честь обрушились на несчастную всей своей мощью и взялись терзать её бедное сердечко.

– Что ты вчера натворила! Как ты могла так пасть? – возмущалась гордость.

– Ты! Леди! Знатная дама! Ты сдалась пирату! Что на тебя нашло? Перепугалась, что достанешься команде, и решила ублажить его? – корила честь.

– Понимаю, ты много пережила за этот день, и тебе захотелось почувствовать защиту… Но не настолько, чтобы совсем забыть себя! – яростно кипела гордость.

– Какая же я дура! – с горечью согласилась Эстель, и острая боль пронзила её грудь.

Девушка тихо зашла в каюту. Долорес, развалившись на диване, сладко посапывала. Взглянув в зеркало, Эстель увидела в стекле взлохмаченную, печальную, глупую девчонку. Слёзы навернулись на глаза, и она отвернулась, пытаясь их сдержать. Не желая, чтобы соседка, проснувшись, заметила её неподобающий вид, сеньорита взяла расчёску и, уставившись в окно, взялась приводить волосы в порядок. Мысли продолжали терзать душу аристократки, она не могла дать объяснения охватившему её накануне порыву. Эстель казалось, будто она нужна капитану, и он испытывает к ней чувства… Это ощущение увлекло её настолько, что сердце потянулось к мужчине. Она же забыла с ним обо всём на свете, она позабыла даже своего Альваро… «Альваро!» – вдруг молнией пронеслось в голове, и Эстель стало ещё хуже.

Вчера околдованная пиратом она ни разу не вспомнила про жениха! А оказалось, для капитана она была просто игрушкой, вещью, с помощью которой он удовлетворил свою прихоть. Не в силах больше сдерживать слёзы Эстель зажмурила глаза. Ей было безумно обидно, и она чувствовала себя раздавленной. Хуже того, сеньорита ощутила себя предательницей: она забыла о женихе, забыла о дворянской чести… И если раньше Эстель находила себе оправдание, что она не в состоянии противостоять более сильному мужчине, то теперь совесть, подоспев на помощь гордости и чести, безжалостно взялась её изводить, самозабвенно втыкая раскалённые иголки раскаянья и в без того растерзанное сердце бедняжки.

Эстель торопливо подскочила к комоду, достала портрет жениха и, взирая на него, мысленно умоляла Альваро простить её. Потом прижав изображение гранда к груди, повторяла только одно: «Я люблю тебя! Люблю только тебя!» – утирая горячие слёзы, убеждала девушка не то его, не то себя.

Долорес, очнувшись ото сна, заметила появление соседки и, томно потянувшись, повернулась к Эстель.

– Слышала, из-за тебя капитан вчера дрался? – ревниво спросила графиня.

– Он дрался не за меня… – украдкой утёрла глаза сеньорита, стараясь казаться спокойной. – А за свою добычу… Ещё за своё право капитана распоряжаться всем и всеми на корабле.

Сеньора, довольно хмыкнув, вернулась в исходное положение.

– А ты, смотрю, стала умнее! И не страдаешь больше по утерянной чести, – усмехнувшись, проговорила женщина.

– Всё в этом мире меняется, – философски заметила Эстель и тяжело вздохнула. Долорес настороженно взглянула на девушку и заметила её заплаканное лицо:

– Что случилось? Он обидел тебя? – неожиданно встревоженно поинтересовалась графиня.

– Нет. Всё в порядке, – ответила Эстель и отвернулась.

– Я что, не вижу? Ты плакала! Что он сделал? – гневно нахмурилась сеньора.

Эстель не ожидала такого участия со стороны Долорес и неожиданно слёзы вновь ручьём потекли из глаз.

– Ничего он не сделал. Просто я дура! – всхлипывая, лепетала девушка. – Так больно понимать, что ты для человека просто игрушка. Я всегда думала, со мной это случится потому, что мы любим друг друга. Я не понимаю, как можно быть настолько близко с человеком и не испытывать чувств? Разве мы животные? – взглянула она на Долорес непонимающими глазами. – А он просто животное! – окончательно разрыдалась Эстель. Растеряно взглянув на девушку, сеньора вдруг по-матерински обняла её и, желая утешить, погладила по голове. Немного успокоившись, Эстель утёрла слёзы и виновато посмотрела на графиню. – Прости, Долорес. Наверное, я говорю глупости, и ты обидишься на меня, – проговорила она, понимая, что могла задеть женщину, которая к близости с мужчинами относилась довольно легко.

Сеньора нахмурилась и глубоко вздохнула:

– Зря ты думаешь, что я тебя не понимаю… Думаешь, я всегда была такой? – грустно улыбнувшись, задумалась Долорес. – Я тоже мечтала о принце и рассуждала так же, как ты, – снова вздохнула она, и Эстель с удивлением взглянула на женщину. – Только в жизни не всегда случается так, как мы мечтаем, – покачала головой сеньора. – Меня выдали замуж, когда мне было всего четырнадцать. Показали портрет приятного мужчины, мечтающего на мне жениться… Вернее его родители хотели женить взрослого сына, – уточнила она. – Отец сказал, что это мой будущий муж, и выбора у меня не было. Женщины с детства принадлежат воле отца, а затем переходят под власть мужа… – вздохнула графиня. – Я искренне надеялась полюбить Фердинанда, но очень быстро поняла, что брак – это всего лишь сделка между семьями, которые, торгуя собственными детьми, желают получить определённую выгоду. Мой драгоценный муж не явился на свадьбу, а прислал своего доверенного представителя. Своего престарелого родственника, – пояснила она и с отвращением поморщилась. Было заметно, обида за столь важный день в жизни до сих пор пожирает сердце несчастной женщины. – Он почти на тридцать лет был старше меня. Спасибо, хоть не слугу! – презрительно поджав губы, хмыкнула Долорес.

Эстель испуганно раскрыла глаза:

– Разве такое возможно? – искренне удивилась она.

Графиня, недоумённо вскинув брови, взглянула на подругу:

– Ты что не знала? В знатных семьях это в порядке вещей, – пожала она плечами.

– А как же первая брачная ночь? – осторожно поинтересовалась Эстель, – Тоже доверенный? – испугано догадалась девушка.

Долорес только усмехнулась, молча подтверждая догадку наивной глупышки, и Эстель даже показалось, что в глазах женщины блеснула слезинка.

– Поэтому я знаю, насколько это ужасно, когда ты мечтаешь о романтичной ночи, а тебя берёт нелюбимый мужчина с изощрёнными фантазиями. Тем более если он не предел твоих мечтаний, а ты для него просто особое поручение, – с горечью проговорила графиня, но тут же быстро взяла в себя в руки. Глубоко вздохнув, она отогнала печальные мысли и, хмыкнув, продолжила: – Да, когда ты мечтаешь о искренней любви, крайне обидно понимать, что твоё тело – это всего лишь предмет для утех мужчин, – почти легко проговорила Долорес и вдруг, гордо вскинув головку, улыбнулась. – Но потом я поняла, что можно откинуть свои глупые иллюзии и так же использовать мужское тело для своего удовольствия. С тех пор я перестала страдать, а стала наслаждаться жизнью, – почти весело закончила графиня, и Эстель почему-то захотелось обнять подругу, с которой свела её судьба.