— Ну, во-первых, должен вам сообщить, что вариант ответа «нет» не был бы принят, — усмехнувшись, поведал Адам своей секретарше. — Но я рад, что вы благоразумно одумались до того, как во мне проснулся бы тиран. А вы ведь помните, у меня очень скверный характер, — говоря, он краешком глаза наблюдал за Евой, как делал это и все то время, что слушал ее, подмечая, как она старается на него не смотреть, держа нейтральное выражение лица. О чем, интересно, она сейчас думала? О том, какие дивиденды ей принесет его предложение? Или о том, что он решил над ней подшутить? А ведь Адам был более, чем серьезен. Он уже четко знал, что хочет видеть на рекламных плакатах. И чье лицо — в том числе. И не мытьем, так катаньем своего бы добился, как это было всегда. — А что, на самом деле вы открытая и развратная? — всё-таки полюбопытствовал он зачем-то о том, что дела никак не касалось, а значит и его — тоже. Поэтому лучше было вернуться мыслями к действительно важным и актуальным вопросам. — Впрочем, можете не отвечать. — Адам резко крутанул руль, отчего машину немного занесло на повороте из-за скользкой наледи на дороге, а Еву кинуло вбок, но как ни в чем не бывало, продолжил разговор:

— Во-вторых, Ева, будущие соблазнительные духи не предназначены для каждодневных поездок на трамвае. Они для более… особых случаев. Хотя не понимаю, чем вам не угодила гипотетическая толпа воздыхателей у ваших ног. Я думал, женщинам подобное льстит. — Он кинул на нее очередной изучающий взгляд. — Что касается того, что будет, когда аромат испарится… то все просто: этого просто нужно не допустить, постоянно брызгая парфюм на себя литрами. На что и сделан расчет в плане будущих бешеных продаж, — Адам улыбнулся ей заговорщически, давая понять, что сказанное им — шутка. — А если серьёзно, Ева, духи — это не приворотное зелье. Но они могут помочь женщине раскрыться так, что мужчина останется рядом с ней и без дурманящих мотиваторов. — Он помолчал, обдумывая то, что сказал. И понял, что действительно в это верит. Если бы сидящая рядом с ним женщина подавала себя иначе — он, возможно, даже испытал бы искушение завалить ее на свой стол. Хотя для него же было бы лучше, чтобы она выглядела и вела себя так, как в их первую встречу. А потому, предлагать ей стать лицом нового аромата было чистейшим безумством. Он мог себе представить, какой станет Ева, когда над ней поработают стилисты. Весьма вероятно, что вскоре после этого он снова лишится секретарши — либо потому, что трахнет ее, либо потому, что она решит, что можно поискать работу поинтереснее. Не то, чтобы он был против того, что Ева изменится к лучшему… но перспектива заново проводить кастинг на самую непривлекательную помощницу его не слишком радовала. Но даже несмотря на все это — Адам хотел ее. Исключительно в качестве лица для аромата, разумеется. Он так четко видел концепцию будущего продукта именно с Евой в главной роли, что сворачивать с данной дорожки совершенно не собирался. Он уже горел этой идеей.

— Это не шутка, — ответил он Еве довольно сухо на ее вопрос. — Я, как правило, не шучу с тем, что касается моего бизнеса. — Левандовский помолчал, обдумывая предложение Евы о названии духов и в конце концов одобрительно хмыкнул. — Согласен на «Серую мышь». Люблю в людях самоиронию, Ева.

Больше он ничего не сказал. В том числе не стал отвечать на вопрос о том, знакомо ли ему чувство, когда мужчина хочет женщину настолько, что ему плевать, как она выглядит.

Потому что оно было ему незнакомо. Он западал на внешность, трахал тех, кто ему нравился в этом плане и не особенно вникал в то, что под этой внешностью кроется.

Хотя бы потому, что чаще всего нутро оказывалось не таким привлекательным, как оболочка. Взять хотя бы Веронику — красива, обаятельна и расчётлива не менее, чем красива. О многих же других он и вовсе не задумывался, потому что женщины в его жизни, как правило, были лишь случайными эпизодами. Его единственной постоянной страстью была работа.

Но отчего-то совершенно не хотелось сейчас говорить об этом Еве. И Адам не мог понять, откуда вдруг взялось чувство какой-то неправильности там, где всегда все было четко разложено по полочкам?

— Кстати, пока не забыл, — произнес Левандовский уже подъезжая к Высоцкому. — В субботу я организовываю деловой фуршет в уже известном вам ресторане на тридцать седьмом этаже. Вы будете меня сопровождать.

Глава 7

За день до приёма

Я часто думала о том, что сказал мне Адам в тот день, когда мы возвращались из лаборатории. Смотрела на его слова то с одной стороны, то с другой, и находила всё новые оттенки и тональности, с которыми они были сказаны. И новый смысл. Вероятнее всего — обманывалась. Насколько я успела узнать Левандовского — он говорил всегда только то, что думал, и хотел донести до собеседника только те вещи, которые подразумевал. Даже если он шутил. Даже если в словах его виделся двоякий смысл. Всё равно там, за этим фасадом из саркастических, шутливых, неоднозначных фраз крылся вполне конкретный посыл.

Так зачем же я так самозабвенно искала в них то, чего там изначально не было? Просто мне нравилось считать, будто именно со мной Адам другой. Желающий дать мне понять нечто большее, какую-то суть, которая была доступна лишь мне. Глупые, неоправданные и совсем не полезные надежды.

Я посмотрела на часы, ожидая, когда придёт Ольга, чтобы помочь мне выбрать наряд, в котором завтра я должна была сопровождать Левандовского на приём. Естественно, я задавалась вопросом: «Почему он не пойдёт на него с Вероникой?». И была не настолько дурой, чтобы его озвучить. Что и говорить, я была в восторге от того, что иду на столь важное мероприятие с боссом, но делиться этой неуёмной радостью ни с кем не торопилась.

Убедившись, что на часах всего восемь вечера, я погрузилась с головой в роман «Бухта наслаждений», который совершенно незаслуженно забросила за последние несколько дней, остановившись на самом интересном месте. Главный герой как раз предстал перед Эбигейл в виде шейха, но при этом был тем, кого она любила, ну и заодно скрывал в себе ещё несколько персонажей повествования. В наше время ему бы поставили диагноз — диссоциативное расстройство личности, в романе же он был безумно притягательным и сексуальным, готовым на всё ради любви.

Он до боли напоминал мне Адама. Казалось, в Левандовском тоже скрыто столько разных масок, что узнать и десятую их долю не под силу за всю жизнь. Впрочем, ключевое слово в этом всём — «казалось».

Раздался звонок в дверь, и я нахмурилась. Для визита Оли рановато, а учитывая, что подруга у меня любит опаздывать на час-другой, и вовсе предположить, что это она, невозможно. Родители уехали на пару дней к друзьям на дачу, да и у них есть свои ключи. А больше предположений, кто это мог бы быть, у меня не имелось.

Я взглянула в глазок и чертыхнулась. За дверью стоял Вадим. Мой несостоявшийся жених, с которым мы встречались целый год и с которым впоследствии расстались так, будто это было само собой разумеющимся.

— Ева! — воскликнул он, едва я открыла дверь. — Как хорошо, что ты дома.

Я так уже не думала, но на всякий случай кивнула. Вдруг Вадик удовольствуется этим и исчезнет, будто и не появлялся.

— Что-то случилось? — уточняю я, когда пауза в разговоре слишком затягивается. В квартиру я его, естественно, не приглашаю — дел хватает и без Вадима.

— Нет, ничего. Просто соскучился, — отвечает он.

А я, вместо того, чтобы сказать: «Поздравляю», — тяну что-то вроде: «А-а-а-а!».

Так проходит ещё пара минут, по истечении которых я вновь подталкиваю Вадима к продолжению беседы. Ведь не зря же он пришёл, верно?

— Ну хорошо, что соскучился. А хотел чего?

— Ты не рада меня видеть?

«Очень» рада! Прямо так, что аж зубы от этой радости сводит. У меня сейчас миллиард дел, незаконченная книга, которую я хочу дочитать сегодня, и все мысли — о Левандовском и о том, как не опозориться завтра на приёме, а тут Вадик…

— Конечно, рада. Но просто сейчас я занята немного. Прости.

— Понятно. А я хотел тебя в кино позвать.

— В кино?

— Да, в кино. Или ты не хочешь? Тогда в кафе.

— Подожди… с чего вдруг всё это?

— Я же говорю — соскучился.

Он делает шаг в мою сторону, как будто именно мне не хватает смелости, чтобы заново решить упасть в объятия зануды-Вадима. Интересно, почему я вдруг думаю о нём именно в таком ключе? Раньше, когда подруги открытым текстом говорили мне, что Вадик слишком тоскливый, я или игнорировала, или вступала в вялый спор. А теперь и сама так считаю.

Отступить не получается — позади дверь, в которую я и вжимаюсь, когда Вадим оказывается слишком близко.

— Вадь, стой! — Я выставляю руку перед собой, упираясь ладонью в его грудь. — Никуда я не могу с тобой идти. Дел много. Да и не хочу. Что толку прошлое ворошить?

По лицу Вадима ясно — подобного он не ожидал, что начинает меня злить. Значит, считал, что стоит только ему явиться и позвать меня куда бог на душу положит, я сразу соглашусь. Как та самая серая мышь, приплясывающая на задних лапках от восторга, что её пригласили на свидание. Только пусть я таковая внешне — внутри уже совсем не та Ева, которую знал Вадим.

Он останавливается скорее по инерции и от неожиданности, чем понимает, что действительно нужно притормозить. Смотрит удивлённо, застыв почти что на выдохе от меня. А я не могу понять, что мне делать, если Вадим предпримет попытку сломить моё сопротивление. Но он лишь ошарашено отступает, качая головой.

— Ну, как знаешь…

В его тоне отчётливо звучит неверие, а я с облегчением делаю новый вдох.

— Вадим! — окликаю его зачем-то, когда он достигает двери, ведущей в лифтовой холл.

— Что?

— Скажи… ты бы мог влюбиться в аромат своей женщины?